Мои раздумья прервал вопрос импресарио.
— Господин следователь, а вы нашего Василевского когда отпустите?
А кто у нас Василевский? А, исполнитель роли жениха. Нет, все-таки с Карандышевыми в Череповце какой-то рок. Что настоящему Карандышеву не везет, что сценическому.
— Пусть он пока в камере посидит, — сказал я. — Опасаюсь — как бы чего не вышло.
— Никодим у нас очень нервный, но как актер — выше всяких похвал. Он не только слюнтяев может играть, но и сильных персонажей. Но руки он на себя точно не наложит.
— Так у вас вся труппа выше всяких похвал, — сообщил я, удержавшись, чтобы не ляпнуть — мол, артистов я много видел, но ваши лучшие. Он еще начнет спрашивать — какие артисты в Малом играют, какие в Александринском? Кто сильнее? А я и театров здешних не знаю, не говоря об актерах. В той жизни бывал и в «Ленкоме», и в «Современнике», и в имени Вахтангова… Не стану перечислять. А здесь? Малый и Александринский. Про эти помню. Еще какие у нас нынче театры есть? Нет уж, лучше прикинусь провинциалом, который впервые в жизни увидел на сцене живых артистов.
Еще подумал — а может, истерика Василевского — это всего лишь игра? Я не настолько разбираюсь в сценическом искусстве, чтобы понять — игра ли это на публику, или все всерьез? Кто знает, возможно, именно он и зарядил револьвер боевыми патронами? Имел актер зуб на свою напарницу, решил убить. Знал, что за непреднамеренное убийство большой срок не дадут, а здесь он, в сущности, не убийца, а орудие в чужих руках. Нельзя же отправить в тюрьму револьвер, правильно? И здесь тоже самое. Я передам дело прокурору, а тот решит, что и в суд его не стоит передавать. Суд-то все равно вынесет вердикт — невиновен. Конечно, станет потом Василевский жить с мыслью, что он убийца, пусть и невольный, да и собратья по сцене станут коситься. Как бы-то ни было, но репутация у молодого человека будет загублена. Не исключено, что больше ему уже не играть не только на большой сцене, но и на малой, в какой-нибудь антрепризе. Но если парень всерьез решился убить, то на такую ерунду внимания не обратит. Или, он об этом пока не думает. Думает, что и дело он свое сделал, и от наказания ушел. Впрочем, он еще молод, найдет профессию по душе. В крайнем случае — отправится в монастырь замаливать невольный грех. А что такого? И в монастырях люди живут. Но жалко, если погибнет такой артист.
— В роли Карандышева ваш Василевский вовсе и не слюнтяй, — позволил я себе не согласиться с мнением импресарио. — Скорее — он волк в овечьей шкуре. (Как если бы Олег Ефремов сыграл в «Берегись автомобиля» Юрия Деточкина) У меня сложилось впечатление, что ваш артист попросту изображал недотепу перед Кнуровым, Паратовым, прочими, а сам посматривал — как бы их укусить?
— А вот это — моя идея, — похвалился Чижаков. — Я сам Никодиму предложил — не изображай полную размазню, движения делай плавными, как у кота, что на мышиную охоту вышел. А иной раз просто сощурь глаза, чтобы зритель видел — Карандышев не так прост, как выглядит.
— А вы не желаете режиссурой заняться? — поинтересовался я.
— Думал об этом, — кивнул тот. — Я бы вообще мечтал собственный театр иметь. С выездной антрепризой хорошо иметь дело, если ты молод. А коли под шестьдесят, так лучше дома сидеть. Сколько я еще протяну? Лет пять, может десять. Ежели не помру, так что дальше? Эх, если бы свой театр… Кстати, в той гостинице, где мы остановились, очень интересный субъект живет. Трезвым его никто не видел, но картины на стенах пишет — шедевр! А уж какую он вывеску для гостиницы намалевал — мечта! Был бы в моем театре такой художник, все бы завидовали. Я уже давненько о своем занавесе мечтаю. Жаль, не могу придумать, как его на временных сценах устанавливать? Беда только, что пьяного живописца с собой возить слишком накладно. Но я уверен, что этот человек создан не картины писать, а расписывать кулисы и задники. А ведь это тоже особое искусство!
— Прибылов, — догадался я. Хмыкнул: — Видите, труппа у вас уже есть, художник сам в руки просится. Я тоже видел его рисунки. Талантливый парень. Жаль, что пьет много. Но кто знает — возможно, если займется стоящим делом, так и пить бросит? Дело за малым — свое здание построить. В крайнем случае — что-то в аренду взять. Уверен, что в Санкт-Петербурге имеется что-нибудь подходящее. Годика три-четыре по провинции поработаете, заработаете денег и на здание.
— Увы, — горестно вздохнул Чижаков. — Чтобы заработать на свое здание, придется гастролировать еще лет десять, при этом не есть, не пить. Да и потом, если не будет субсидий из казны, долго мы не протянем. Нет такого театра, чтобы могло существовать лишь на сборы.
Я намеревался предложить Степану Леонидовичу создать театр нового типа, вроде товарищества актеров на паях, привлечь в качестве пайщиков богатых купцов, а потом отстроить здание, в котором три четверти будет принадлежать артистам, а четверть — зрителям. Чтобы актеры имели и гримерки, и репетиционные залы, а зрители — только партер и буфет. В общем, уже приготовился украсть некоторые идеи Станиславского, подарив их господину Чижакову, пересказать содержание книги «Работа актера над собой», а заодно поведать об изнанке системы Станиславского, вычитанные в «Театральном романе» Михаила Афанасьевича Булгакова, но нам принесли завтрак. Поэтому, вместо того, чтобы сообщить о том, что «театр начинается с вешалки», принялся за яичницу.
Разумеется, со своим завтраком я покончил быстрее, нежели Чижаков, поэтому было время подумать.
Убил актрису тот, кому это выгодно. Классика. А выгода бывает как материальная, так и нематериальная.
Итак, кому выгодна смерть актрисы? Возможно, что ее брату Николаю Эккерту. Клин в отношениях самых родных людей вбивают деньги. А вдруг обнаружилось наследство троюродной тети и братец не хочет делиться с сестрой? Имение какое-нибудь захудалое, тысячи на три, а то и на пять. Делить на двоих — маловато, а одному — вполне себе неплохо. Кстати, а кому достанутся деньги, что Свистунова-Эккерт выручила за гастроли? Вероятно, мужу, если судить по закону. Но мужа можно и обойти. Откуда он узнает, сколько осталось от супруги? Сто рублей, тысяча, а может и ничего. Договориться с импресарио, поделить долю Машеньки полюбовно. Наследство, плюс доля в прибыли — можно прожить безбедно лет десять.
И тряс-то господин Эккерт умирающую сестру зачем? Чтобы у нее побыстрее кровь вылилась?
Значит, первый подозреваемый — родной брат. Кто у нас дальше? Пожалуй, госпожа Тенина. Зовут ее Ниной, отчества не знаю. Если Тенина завидует более молодой коллеге? Все-таки, играть в «Бесприданнице» Ларису гораздо выгоднее, нежели ее мамашу. А исполнитель Вожеватого? Как там его — Кублицкий? Не исключено, что он влюбился в Машеньку Свистунову, но та ответила отказом. Мотив для убийства? Слабенький, разумеется, но другого пока не вижу.
А что до самого импресарио? Ему, вроде бы, смерть ведущей актрисы невыгодна, но кто знает? Возможно, патронов у него было не пять, а больше, а мне он втюхивал байку — мол, револьвер разрядил, туда-сюда? А если револьвер он не разряжал? Попросту позабыл, но боится в этом признаться? Вот и придумал свою историю. Или, предположим, «Смит-Вессон» он разрядил, продемонстрировав пустой барабан кому-то из актеров, а потом опять его зарядил? Фантастика, безусловно, но и такое возможно.
Нет, из подозреваемых мы его пока не вычеркнем.
А исполнитель роли Карандышева? О нем я уже думал, смысла нет повторяться. У Василевского-то какой мотив? Тоже безответная любовь? Не многовато ли любовей? Впрочем, в конечном итоге выяснится, что кто-то из артистов не виноват.
Значит, под подозрением остается пока вся труппа. И где-то еще болтается бывший муж. Нет, муж настоящий, но «соломенный». Что за семья, если супруги живут отдельно друг от друга? Если господин Свистунов пожелал избавиться от супруги? Ну и что, что он живет в Ярославле и в Череповце никто его не видел. Вполне возможно, что муж подрядил кого-то из труппы убить супругу. Вон, того же Василевского-Карандышева. Если бы супруг был рядом, в поле зрения, то лучшего подозреваемого не сыскать. А пока так, фантазии.
А можно еще немного пофантазировать. По примеру частного детектива Эркюля Пуаро или суперинтенданта Родерика Аллейна[1] собрать всех артистов, а потом торжественно им сообщить, что они все виновны в смерти госпожи Эккерт—Свистуновой. Дескать, на общем собрании труппы решили порешить (ага, именно так!) молодую и талантливую артистку, а коли решение коллективное, то каждый из них вложил свою пулю в барабан револьвера, а бедный Василевский был вынужден застрелить свою напарницу не сценически, а всерьез.
Правда, получается, что кто-то вложил не один патрон, а целых два. Но это детали. Да, а за что было убивать молодую женщину, талантливую исполнительницу, на роли которой и держится весь спектакль? Что она могла такое-этакое сотворить? М-да…
Значит, что у меня получается? Вот-вот, получается у меня полная хрень.
[1] Эркюль Пуаро — герой книг Агаты Кристи, а инспектор (потом старший инспектор, суперинтендант) Родерик Аллейн — герой повестей новозеландской писательницы Найо Марш. Марш менее известна, нежели Кристи, но она тоже удостоена ордена Британской империи и носила титул Дама-Командор Ордена Британской Империи. Правда, не за вклад в области литературы, а за вклад в театральное искусство Новой Зеландии.
Глава семнадцатаяПостояльцы гостиницы «Москва»
Странно, но появлению судебного следователя в гостинице «Москва» никто не обрадовался. Ни артисты, сбившиеся в обеденном зале, ни хозяйка, стоявшая за стойкой, ни даже мужчина средних лет, одетый в безразмерные штаны, измазанные краской и покоцаную безрукавку поверх драной рубахи, выводивший на стене какой-то рисунок — не то масонскую звезду, не то восьми лучевую «розу ветров» — тот вариант, что любят накалывать на своем предплечье дембеля, отслужившие в ВВС. Судя по его недоопохмеленному виду и прочему, это и был хваленый художник — Александр Прибылов.