— Ну ты сравнил⁈ — возмутился исправник. — Я и всего-то тебе пару минут голову поморочил, а ты меня полдня в неведении держишь. — Василий Яковлевич перевел взгляд на часы, на которых стрелки показывали семнадцать часов с копейками.— А можно сказать, что и целый день. Почему я о преступлении узнаю из городских сплетен? Я-то считал, что имел место несчастный случай, а тут, видите ли, убийство! Курьера к Ухтомскому посылаю, тот приходит и спрашивает — а разве господин следователь не докладывал? Объясняю, что мне судебные следователи не подчиняются, а ты, как пристав, то есть, приставленный к части города, пусть у нас и всего-то одна часть, должен своевременно обо всем начальству сообщать.
— Ну вот, — огорчился я за старого служаку. — Старику нагоняй дал не за что, ни про что.
— Между прочем, по твоей милости, — опять зарычал Абрютин. — Ухтомский должен был у тебя все подробно узнать, а он, видите ли, решил, что ты и так мне все скажешь. И кто ты после этого?
— Редиска, — грустно согласился я.
— Кто? — опешил исправник.
Тьфу ты, опять вляпался. Только-только сумел миновать одну яму, а вот вторую не заметил. Но странно, что раньше не использовал это слово. И как же мне объяснить? Ладно, попробую.
— Это у нас в гимназии говорили — мол, редиска, что означает нехороший человек.
Кажется, правильно объяснил, но исправник продолжал недоумевать:
— А почему редиска? Отчего не свекла там, не морковка?
— Да кто его знает? — развел я руками совершенно искренне. — Ты сам-то сможешь объяснить, отчего в юнкерских училищах первогодков зверями зовут, а старшекурсников корнетами?
— Это ты про кавалерийские училища говоришь, а я пехотном учился, — улыбнулся Абрютин до ушей. — У нас первогодков рябцами звали, а старших — кондуторами. Кондуторы, волки такие, веревки из нас вили. Как сейчас помню, как мне пришлось писать сочинение — имеется ли бессмертная душа у курицы? В те времена это жутким унижением казалось, а нынче вспомню — смешно.
Вишь, у элиты Российской империи была дедовщина. А мы-то все про нашу армию талдычем. И переживаем, что приходилось давать клятву: «Я салага, битый гусь, старикам служить клянусь. Сахар-масло не рубать, старикам все отдавать!».
— Так есть у курицы бессмертная душа или нет? — заинтересовался я.
— Конечно, — хмыкнул Василий Яковлевич. — Как только курица проваливается в желудок кондутора, она вмиг обретает бессмертие!
— Вишь, кого в военных училищах взращивают, — покачал я головой. — А ты меня про редиску спрашиваешь.
— Ладно, я уже понял, что ты редиска, — махнул рукой Абрютин. — Но ты мне зубы-то не заговаривай. Расскажи лучше, что там с делом актрисы?
Я вкратце пересказал исправнику суть дела, вытащил и положил на стол женскую сумочку, в которой и лежал бутафорский пистолет. Все остальное, кроме визитницы и блокнотика отдал брату погибшей. Потом посмотрю и записи, и карточки. Вряд ли это мне что-то даст, но вдруг?
— Вот, полюбуйся, — предъявил я Абрютину вещдок.
— А я-то думаю, с чего это господин Чернавский по городу с дамскими сумочками расхаживает? — подколол-таки меня исправник. — Неужели гимназисткам их разрешили носить, а Иван Александрович решил своей Леночке подарок сделать?
— А я ее нарочно для тебя нес, ты же у нас знаток, — вяло огрызнулся я. — Думал — ты мне совет дашь, стоит ли барышне такую сумку дарить?
— Ну, меня лучше не спрашивать, — замахал руками Абрютин. — Я у своей жены не вспомню — какая у нее сумочка, какие с меня советы?
Осмотрев деревянный пистолет, исправник сунул его обратно в сумочку и посерьезнел:
— Стало быть, убийца еще и пошутить решил? Женщину убил, так в ее же сумочку игрушку засунул? Вот, мерзавец… И каковы ваши следующие действия, господин судебный следователь?
— У меня еще главный подозреваемый недопрошенный. Не знаю — сегодня вечером к нему нагрянуть, или завтра с утра?
— Зайдешь завтра, — решил Абрютин. — Мне Ухтомский доложил, что господин артист в камере всю ночь плакал, не спал, а днем заснул. Так что, пусть себе спит. Я распорядился, чтобы его покормили, как проснется.
Ну, в общем-то, исправник прав. Тем более, если подходить чисто формально, у меня рабочий день заканчивается. А еще — уже и желания нет кого-то допрашивать. Но кое-что мне нужно сделать. Я ведь к исправнику пришел не для того, чтобы результатом расследования поделиться — делиться-то пока нечем, а по другому вопросу.
— Еще мне твоя помощь понадобится, — сказал я. — Телеграммы нужно отправить с запросом. Не помнишь, когда телеграф закрывается?
— Так он у нас круглосуточно работает, — вытаращился на меня исправник. — Ты что, не знал?
Я только смущенно помотал головой. Я и на самом деле не знал, какое расписание у телеграфа.
— Думал, как на почтамте — до восьми вечера.
— Так на почтамте-то вечно работников не хватает. У них только почтмейстер классный чин имеет, а остальные — вольнонаемные. Жалованье получают с гулькин нос. А на телеграфе четыре бездельника сидят с жалованьем, как у моих канцеляристов, а над ними еще надсмотрщик и начальник станции. Куда ты хочешь телеграмму послать?
— Вот смотри, — принялся я рассуждать. — Если убийца все продумал — кражу бутафорского пистолета, и то, что некогда замену искать, что придется настоящий «Смит-Вессон» брать, он должен был про патроны подумать. Значит, эти патроны он где-то должен был отыскать, верно?
— Патроны к этому револьверу не самая редкая штука. У меня у самого «Смит-Вессон» — еще со службы остался. Когда уходил, возвращать никто не потребовал, — пожал плечами исправник. — В армии нас патронами снабжали, а нынче самому покупать приходится. Сам я у Тугулукова беру. Помнишь такого?
Я кивнул. Купца Тугулукова, которому бывший помощник прокурора продал краденый ящик с перочинными ножичками, помнил. Если бы не этот случай, не исключено, что Виноградов до сих пор бы протирал штаны в кабинете помощника прокурора.
— В общем, ваше высокое благородие, отправь завтра кого-нибудь из полицейских в лавку Тугулукова, пусть выяснят — кто патроны к американскому револьверу покупал? Да, а какой у него калибр?
— Калибр у него 4.2, — отозвался исправник. — Патроны к нему хорошо берут. В городе и уезде таких пушек штук пятнадцать. Но это лишь те, о которых мне известно.
— Пушек? — не понял я. Потом дошло, что исправник возвращает мне мое же словечко, занесенное из будущего времени.
— Ага. Четыре в полиции — если вместе с моим считать, три в военном ведомстве, да три у купцов. Еще пять штук у отставных офицеров, которые в уезде проживают. Но это, сам понимаешь, только предварительные подсчеты. Не исключено, что кто-то еще «Смит-Вессоны» имеет. Уезд у нас немалый, народа много живет. Патроны-то можно и в Петербурге заказать, в Вологду съездить. В Луковце оружейная лавка есть, но давненько не проверял — продают ли в ней боевое оружие или нет? Да, хорошо, что напомнил. Уряднику отпишу — пусть проверит. Кстати, если проверять, так не только лавку Тугулукова. Патроны еще в двух местах можно приобрести.
— Так ты что, ведешь учет оружия, которое на руках? — удивился я. В обязанности полиции Российской империи учет и контроль за имевшимися у населения стволами не входил. Может, чуть позже войдет, но сейчас, точно, нет.
Василий Яковлевич, слегка смущенно ответил:
— Не то, чтобы специальный учет веду, но городовым своим и сельским стражникам с урядниками приказ отдал — писать мне рапорт, если кому-то станет известно про оружие. Неважно — охотничье или боевое. Мало ли что может случится. Не дай Бог — война там, бунт, лучше заранее знать — кто что имеет? А если враг вторгнется? Понимаю, сомнительно, что в Череповецкий уезд кто-то придет — до нас и французы не добрались, и шведы, но… Кто станет ополчение создавать? Наверняка, мы с тобой и станем. А не ополчение, так в леса уходить, в шиши подаваться, партизаны. А при создании партизанского отряда лучше заранее знать — на что можно рассчитывать. Об унификации боеприпасов следует думать, о порохе. Вот, если тебе интересно, то покажу. У меня папочка имеется, постоянно пополняется.
Исправник полез в стол, вытащил из него довольно пухлую папочку. Раскрыв на первой странице, хлопнул рукой:
— Вот здесь рапорта. А первые страницы — список, у кого что имеется. Смотри, — провел Абрютин пальцем по строчкам, — у твоего коллеги, коллежского регистратора Литтенбранта из села Нелазское, пять охотничьих ружей хранится, а также имеется английский штуцер. А еще… — принялся листать исправник бумаги. Найдя нужное место, сообщил: — Пишут, что у твоего сослуживца есть турецкий пистолет, но не видели, а записали с его слов.
— Ни хрена себе, какой арсенал! — удивился я.
— Это разве арсенал? — хмыкнул Василий Яковлевич. — Вот у помещика Веселова — у того арсенал.
— Веселов, что эпохой Наполеона увлекается? — уточнил я, вспоминая досадный инцидент, о котором исправник докладывал в канцелярию губернатора. — Тот, что поход французских солдат устроил, а их крестьяне побили?
— Ага, тот самый, — кивнул исправник. — Так вот, у господина Веселова наличествует тридцать французских ружей, двадцать английских, да тридцать русских. Ружья кремневые, старые, но один хрен — боевое оружие. За сто, а то и за двести шагов убить можно. У нас, в турецкую войну, половина болгарских солдат кремневыми ружьями воевала. А Веселов свободно роту вооружить может. Пока не докладывали, но может, еще и пушка где-то стоит. И не запретишь ему — закона такого нет.
— Кстати, а я-то есть в этом списке?
— А сам-то ты как считаешь? — хитренько посмотрел на меня Абрютин. Потом улыбнулся. — Про твой «бульдог» я и так помню, так что можно в список тебя не вносить.
Обыдно, понымаишь… Он меня в список не внес. А вообще — молодец Василий.
Я и раньше относился к Абрютину с уважением, но теперь начал уважать его еще больше. Ладно, сам-то я знал, что в эти края враг не вторгнется, но исправнику-то про это неведомо. А тут, вишь, человек проявил инициативу, взяв на учет все стволы в уезде. Вот, как батюшка обустроит при МВД криминалистическую лабораторию, в которой, ко всему прочему, будут специалисты по баллистике, то данные исправника очень пригодятся. А со временем, при уездных управлениях полиции нужно организовывать что-то напоминающее «Разрешительную систему» моего времени, где каждый охотник или просто любитель оружия, будет обязан зарегистрировать свое ружье или пистолет. Ибо, не фиг бесконтрольные стволы в карманах таскать или на стенку вешать. Подкинуть, что ли, Чернавскому-старшему идею? Конечно, батюшка опять начнет бухтеть про недостаток средств и отсутствие кадров, но он у меня человек толковый, поймет все правильно и средства изыщет. Еще нужно создать какое-нибудь «Императорское общество любителей охоты», с филиалами в губерниях и уездах. И будет у нас еще один контрольный и запретительный инструмент.