— Еще надо глину специальную подбирать. Такую, чтобы была не жирная и не тощая, — со значением сообщил я.
Выдав Нюшке информацию к размышлению, собрался пойти спать. Но куда там! Кухарка, вдохновленная первыми деньгами (и немалыми по нынешнему времени), заставила надиктовать ей большой кусок из «Обыкновенного чуда».
Ночью приснился сон. Непонятно, правда — в каком времени нахожусь, но не суть важно. Важно, что занимался, хоть и близким к моей нынешней профессии делом, но немножко иным– разыскивал пропавших котят. И мне дали важный заказ — отыскать потерявшихся «британцев». Искал их повсюду — вытаскивал из каких-то нор, из болот, из собачьих будок. Наконец-то все было собрано и возвращено владелице. А та сказала, что лучшее вложение средств — в британских котов.
Зашел в Окружной суд, заглянул в собственный кабинет. Мысленно выругался — на столе пыль, полы не мыли несколько дней, корзинку для мусора не вытряхивали. Понятно, уборщики, в мое отсутствие, службу завалили! Типа — а чего тут мыть, если следователя все равно нет?
Навестил канцелярию, высказал канцеляристам все, что я думаю и о них, как ответственных за уборку, и за уборщиков, раскланялся с Лентовским, посетовал на злую судьбу, заставляющую следователей работать и отправился в полицейский участок, допрашивать незадачливого убийцу, прикидывая — не то его сразу выпустить и допросить уже в качестве свободного человека, или пусть еще немножко побудет в статусе арестанта? Формально-то он не арестован, а только задержан по подозрению, но он-то про то не знает.
Сегодня за дежурного был городовой Яскунов. Увидев меня, парень поспешно вскочил, вытянулся, поморщился и выругался сквозь зубы. Я поначалу не понял, что случилось, потом углядел, что у парня забинтована левая рука и при вставании тот ударился о стол.
— Что стряслось? — поинтересовался я, потом махнул городовому. — Да ты сиди, не подскакивай. Что с рукой?
— А… — с досадой махнул городовой здоровой рукой в сторону третьей камеры — самой дальней. — Вон, слышите, как эта сучка орет?
Я прислушался. И впрямь, оттуда доносились женские пьяные крики, мат. Кто это там? Кажется, я даже и знаю.
— Это не Манькина там изводится? — предположил я. А как по имени бабу звать — не помню.
— Она, стерва, — подтвердил Яскунов. — Всю ночь вместе со своим мужиком пила, а потом они драться начали. Не знаю — кто там у них прав, кто виноват, но младшенький прибежал — мол, батька мамку душит, а мамка батьку режет. Мы с Савушкиным и кинулись. А Глашка, сучка такая, муженьку своему успела ножом два раза в задницу пырнуть. Я начал оттаскивать, так и мне перепало.
— Доктор смотрел? — забеспокоился я. — Может, тебе в больницу сходить? Где у вас весь народ? Антон Евлампиевич куда пропал? Смотри — если что, я тут пока посижу.
— Да нет, ваше благородие, не надо, — замахал Яскунов здоровой рукой. — Руку мою господин Федышинский осмотрел, сказал, что кость не задета. Вот, Савушкину хуже — она ему бок пропорола, но тоже, вроде и ничего, не очень и глубоко. Перевязку сделали, дома поотлежится. А господин пристав к его высокоблагородию с докладом пошел. Скоро вернется, так он сам здесь и посидит, а я тоже дома денька два побуду. Рана-то не глубокая, но если рукой тряхнешь — болит.
Нет, Манькину надо сажать. Сколько можно ее жалеть? В Череповце и всех-то городовых восемь человек, а двоих вывела из строя пьяная баба.
[1] Здесь автор не совсем согласен с ГГ. Все-таки, двадцать лет в школе со спортивным уклоном проработал! Среди выпускниц есть парочка м. с. по кикбоксингу и карате.
Глава двадцатаяПотомок священнослужителей
Городовые подчиняются судебному следователю лишь во время расследования преступлений. А в части всего прочего вольны послать меня куда подальше, будь я даже сам Председатель суда. Но Яскунов, которого я все-таки выгнал домой, мне подчинился. Подозреваю, что он и сам этого хотел. Несмотря на некоторую браваду, у парня рука все-таки болела и он решил воспользоваться моментом. А если пристав докопается, есть на кого сослаться. А допрос я с него потом сниму, а в крайнем случае — так и сам пристав показания своего подчиненного запишет. И показания второго пострадавшего, Савушкина они тоже могут записать. Но это в случае, если господин исправник решит дать всему делу ход. Супруг Манькиной, как там его? не помню по имени, наверняка жаловаться на жену не станет. Подождет, пока Глашка его не зарежет, тогда мы уже дело автоматически раскроем. Определенно, если мы Манькину посадим, то не только накажем ее за причинение телесных повреждений сотрудникам полиции, но и мужа от смерти спасем.
Допросить, что ли, актера? Чего время-то зря тратить? Но нет, уж коли я подрядился быть дежурным в полицейском участке, так дождусь кого-нибудь из городовых или пристава. А пока изучу содержимое визитницы и почитаю блокнотик. Я же еще вчера собирался это сделать, но так и не собрался.
Предчувствие меня не обмануло. Полезной информации не извлек. Карточки были ее собственные, хотя я надеялся отыскать какую-нибудь улику… Ну, допустим, визитка графа Н. или князя В. с заломленным уголком. Кстати, что уголки-то означают? Типа — был с визитом, вас не застал? Или напротив — идите на фиг, я к вам не приеду? Читал, что во всем имелся свой смысл, а какой именно выяснить не удосужился, рассуждая так — понадобится, так и узнаю. Все, что я знаю о карточках, так это то, что мужчине нельзя оставлять свою карточку даме, если на ней указан его адрес. Дескать — такие карточки оставляют лишь дамам определенного типа, что те точно знали, куда приезжать.
Так что, верну я эту визитницу господину Эккерту.
В блокнотике записи, вроде «порт. — 3 ₽ 30 коп.», «парикмх. — 2 ₽», «Ник. — 40 ₽». Эти сокращения расшифровал без труда. А вот что может означать «под.кр.бел.» что обошелся покойной актрисе в 3 рубля? Крахмал беленый? А что такое под.? Вряд ли подсвечник или подрясник. Может, подагра? А «кр. и 'бел» какие-нибудь лекарства? Хрен его знает, но вряд ли это имеет отношение к смерти.
Ник. — стопудово брат Николай. Он, кстати, повторялся раз семь, на общую сумму 140 рублей. Можно выдвинуть версию, что Николай Эккерт убил сестру, чтобы не возвращать ей деньги, но это маловероятно. Сестра, как ни крути, ведущая артистка их труппы и убивать ее попросту невыгодно.
От нечего делать принялся напевать дурацкую песенку времен детского садика.
— И тогда наверняка,
Мы напьемся коньяка,
И кузнечик побежит сдавать бутылки.
Он напьется, упадет.
Все бутылки разобьет
И получит по зеленому затылку!
— Кхе-кхе, — услышал я.
Ох ты, увлекся, называется! А тут и его благородие господин пристав! Наверняка он мне сейчас выскажет неудовольствие. Смотрит с удивлением на то место, где положено сидеть дежурному полицейскому чину. А чина-то и нет! Вместо него сидит судейский чиновник. Непорядок!
— Антон Евлампиевич, добрый день! — поприветствовал я. — Вы уж простите, но я тут вмешался в ваши дела. Яскунова домой отправил, а сам решил немного городовым поработать. Не возражаете?
Ухтомский недовольно посмотрел на меня. Понимаю, кому понравится, что какой-то мальчишка вмешивается не в свое дело? Начальник оставил подчиненного в дежурной комнате, а судейский чиновник его домой отправил.
— Антон Евлампиевич, да все я понимаю. Нарушение субординации и все прочее. Право слово, не стал бы я в ваши дела лезть, если бы не крайние обстоятельства. Я на вашего городового посмотрел — краше в гроб кладут! (Вру, конечно, но что поделать?) Честное слово — больше так никогда не стану делать! Зато сами видите — в полицейском участке полный порядок. Хотите, я вам рапорт отдам? Правда, —признался я, — не знаю, в какой форме его приносить. Вроде того — во время вашего отсутствия происшествий не случилось? А Яскунову вы потом нагоняй дадите — дескать, с каких это пор следователи тобой командовать стали?
Ухтомский по-прежнему молчал, посматривая на меня с укоризной. И мне стало не по себе. Лучше бы он меня выругал.
— Антон Евлампиевич, ну хоть скажите что-нибудь? Можете меня даже обматерить. Я вам как-то говаривал — от вас я стерплю. Или, — придумал я вдруг, — хотите, к вам спиной повернусь, а вы мне пинка дадите?
Определенно, общение с Нюшкой до добра не доведет. Это же я у нее дуростям научился.
Ухтомский не отреагировал на мое предложение, а только вздохнул и покачал головой.
— Нет, Иван Александрович, лишний раз убеждаюсь, что в армии вы не служили, — грустно сказал пристав.
— Так мы с вами уже о том говорили, — удивился я. — Какая армия у сынка вице-губернатора? Да, — спохватился я, — а что я опять не то сделал?
— Так вы, ваше благородие, часового с поста сняли.
— Виноват, — еще раз повинился я. — Помню, что часовой лицо неприкосновенное, а снять его с поста может только разводящий или начальник караула.
— Ишь, знаете, — опять покачал головой Ухтомский, но на сей раз одобрительно. — Еще забыли упомянуть помощника начальника караула.
— А также, в случае гибели или тяжелого ранение, вышепомянытых лиц сменить часового может дежурный офицер подразделения, в присутствии командира роты, — бодренько затараторил я, излагая свои воспоминания «Устава гарнизонной и караульной служб» собственного времени и соединяя их со стилем нынешней эпохи. Уверен, что глобальной разницы не должно быть.
Кажется, получилось неважно, потому что пристав вздохнул еще более тяжко, давая понять, что попался бы я ему в строевом подразделении, он бы меня заставил выучить обязанности часового как Гимн Российской Федерации.
— Все-таки, Иван Александрович, раньше вы посерьезнее были, — заметил пристав. — Слышу недавно, Егорушкин поет: «Что мне снег, что мне зной, что мне дождик проливной, когда медведь бежит за мной!» Спрашиваю — что за хрень, отвечает — это я у Ивана Александровича подслушал. Глупая песенка, а привязалась.
— Так и на самом деле песенка глупая, — согласился я, хотя и не мог вспомнить — когда я такому фельдфебеля научил?