Увидев меня, молодой человек строго сказал:
— Ну, наконец-то!
— А что такое? — удивился я.
— Вы должны были явиться третьего дня, а пришли только сейчас.
— С чего бы это я должен явиться к вам третьего дня? — хмыкнул я. — И еще — что это у вас за выражение такое — должен? Я лишь сегодня получил письмо от господина Лейкина.
Понятное дело, что здесь какое-то недоразумение, но очень не люблю, если на меня наезжают ни с того, ни с сего.
— Простите, а разве вы не судебный пристав? — сменил тон молодой человек. Секретарь или кто он здесь?
Упоминание пристава мне не понравилось. Это куда же я отправил рукопись?
— А пристав должен вывезти мебель? Или только ее описать? — поинтересовался я. Если так, то нужно искать другое издательство.
— Аванс не вернем, — тут же заявила Анька. Не то мне, не то секретарю.
— Какой аванс? — захлопал глазами секретарь. — И при чем тут мебель?
— Ладно, давайте-ка еще раз, — предложил я. — Я хотел вам представиться, а вы мне говорите про судебного пристава. Так вот — я автор, фамилия моя Чернавский. Собираюсь издаваться в вашем журнале.
— Господи, так чего же вы мне сразу-то не сказали? — встрепенулся секретарь. — Сказали бы, что Чернавский, а вы мне голову морочите. Сейчас…
Секретарь скрылся в кабинете редактора, а мы с Анькой переглянулись и пожали плечами. Вопрос, конечно, кто кому голову морочит?
Секретарь выскочил и любезно приоткрыл дверь.
— Пожалуйста, господин Чернавский, — пригласил он. Посмотрев на Аньку, с сомнением сказал: — А барышне, наверное, лучше у меня посидеть. У меня где-то конфета была. Нет, уже сперли.
— Барышня со мной.
Кабинет господина Лейкина, в отличие от приемной, был едва ли не образцом аккуратности. Книжный шкаф во всю стену, книги и журналы выстроены по ранжиру, огромный стол, где кроме письменных принадлежностей ничего не было, картины на стенах.
А навстречу мне уже шел сам хозяин — мощный и бородатый дядька, напоминающий медведя.
— Здравствуйте господин Чернавский, — радостно пожал мне руку господин Лейкин. Ух, а ручища-то — будь здорово. — Я даже и не думал, что вы так быстро откликнитесь…
— Случайно, — отозвался я. — Я по делам в столице, а тут как раз ваше письмо. Так что, все удачно совпало. Если бы был дома, то вряд ли бы сумел к вам выбраться. Служба…
Господин Лейкин словно бы только сейчас понял, что перед ним чиновник, да еще и юстиции.
— Признаться, я считал, что вы либо преподаватель гимназии, либо земский деятель, — растерянно сказал он. Наморщив лоб, спросил: — Простите, а вы, часом, не родственник новому товарищу министра?
Врать не хотелось, правду говорить тоже. Я ограничился тем, что пожал плечами, а потом перевел разговор на мою спутницу.
— Позвольте вам представить Анну Игнатьевну. Не удивляйтесь, но ваш автор — который Павел Артамонов, наполовину Иван Чернавский, наполовину Анна Сизнева. Так то, прошу нас любить и жаловать.
— Как скажете, — кивнул редактор. Вот, молодец. Но, скорее всего, за годы свой работы он и не такое видел. Не предложив нам раздеться, он кивнул на стулья и мы, только расстегнув пуговицы, уселись.
— Господин Чернавский, должен признаться, что я давно не читал таких замечательных произведений, как ваше, — сказал редактор. Подумав, перевел взгляд на Аньку. — Мадмуазель, моя похвала, разумеется, касается и вас. Просто я не знал, что вас двое. Зато мне стало понятно, отчего первые части сказки написаны э-э… женским и довольно-таки юным почерком.
— Анна Игнатьевна, с силу своего возраста еще не имеет права подписывать документы, — сообщил я. — Поэтому мы решили, что пока в роли полноценного автора стану выступать я один. Но не волнуйтесь, никаких юридических проблем у вас с нами не будет.
— Очень надеюсь, — кивнул редактор. — Тем более, что наш договор подписывали вы, а если у вашего соавтора… соавторши и возникнут претензии, то выступать ответчиком станете вы. Но, как я понимаю, вы сам юрист и знаете обо всем лучше меня.
— Да, кстати, — решил-таки я спросить, — ваш секретарь меня очень смутил. Он принял меня за судебного следователя. Разве у редакции имеются какие-то проблемы?
— Нет-нет, проблемы не у нас, а у нашего конкурента, с которым мы судились и выиграли тяжбу. Но конкурент уже разорился, выплачивать иск ему нечем. Судебный пристав должен был изъять имущество на погашение долга, а к нам зайти, чтобы уточнить — нужна ли нам какая-то мебель или лучше ее сразу выставлять на аукцион.
Мы с Анной переглянулись. Если так — тогда ладно. Теперь главное.
— Николай Александрович, вы пригласили меня в Санкт-Петербург. Неужели наш вопрос нельзя было решить письменно?
— Увы, господин Чернавский, в письмах можно решить далеко не все, — покачал головой редактор. — Многие авторы очень ранимы. Они не допускают даже малейшего изменения в своих текстах. Да что там — некоторые очень обижаются, если редакция исправляет орфографические ошибки. Говорят — это авторский стиль! Но у вас все более серьезно. Нам необходимо внести правки в сказку. Причем, правки серьезные, потому что иначе ее не пропустит цензура! Если все согласовывать по почте, это займет много времени. У меня уже готова верстка для восьми номеров — на два месяца, а цензура не подписывает!
— Цензура не желает пропускать сказку? — удивился я. — Что может быть крамольного в приключениях деревянного человека?
Лейкин полез в стол, вытащил папку. Похоже, здесь уже не рукопись, а гранки. А еще — письма цензора.
— Я бы и сам не заметил, но цензор отыскал немало революционных высказываний и выражений. Имеются марксистские воззрения.
Я вытаращился на редактора, а господин Лейкин принялся шелестеть страницам:
— Вот, начнем с самого начала. Папа Карло, который создал деревянного мальчика из полена — это, часом не Карл Маркс?
— Упаси боже! Это старый столяр, да еще и любящий пропустить по стаканчику со своим другом Джузеппе.
— А вот цензор полагает, что вы, таким образом, маскируете идею формирования нового человека — человека труда. И, именно папа Карло, словно Карл Маркс, вытесал из полена пролетария.
— Буратино — пролетарий? — обалдел я. — Да он — лодырь и лоботряс. Променял возможность учиться в школе на приключения. Работать он не желает. Пустился вслед за двумя мошенниками. Какой уж он пролетарий?
Лейкин только пожал плечами и продолжил зачитывать претензии цензуры.
— Так, в конце все уходят в волшебную страну. Это не намек на свершившуюся революцию? Новый мир? Опять-таки — нападки на частную собственность.
— А собственность-то при чем?
— Ну папа Карло забрал все игрушки, а ведь они собственность Карабаса-Барабаса. Еще… — Лейкин снова зашелестел страницами. — Вот, еще такая странность. Вы пишете, что «Папа Карло оттолкнул Карабаса-Барабаса, ударил дубинкой Дуремара и дал пинка лисе Алисе». А почему вы не стали наказывать кота? Базилио — мерзкая личность.
— Котиков обижать нельзя, — веско сказал я. Вздохнув, спросил: — Николай Александрович, уверен, что вы, как опытный издатель, знаете, как обойти все подводные камни. Итак…?
— Обойти просто. Надо, чтобы в конце сказки все игрушки признали Буратино своим царем. Вот и все. В этом случае у цензуры снимаются все вопросы.
— Так и пусть признают, — согласился я. — Пусть в конце сказки куклы кричат: «Буратино на царство!» Или на княжество.
— Замечательно! — просиял Лейкин. — Если вы не станете возражать, я дам именно такую концовку. Пожалуй, князь Буратино звучит интереснее. Буратино — имя ведь не склоняется? Если Буратину — то не звучит.
— Господин Лейкин, — спросила Анька, но сбилась, голос сошел на писк. Прокашлявшись, барышня спросила: — А ваши изменения повлияют на оплату — на гонорар авторов?
Издатель с уважением посмотрел на девчонку и помотал головой:
— Нет-нет. Все строчки на месте, мы внесем лишь малюсенькие изменения.
— Тогда, как говорит Иван Александрович — ноу проблем!
Анька, когда я такое говорил? А если и говорил, не стоит повторять.
— Николай Александрович, это все? Или нет? — спросил я. Мне уже было жарко в шинели.
— Еще не все, — хмыкнул Лейкин. Отложив сторону одну папку, полез за другой. — Вот здесь ваше «Обыкновенное чудо». Опять скажу — отлично! Почти гениально! Я давал цензору вашу рукопись и попросил дать предварительную оценку. Он говорит, что нужно убрать некоторые намеки.
— Например? — спросил я, хотя уже предполагал, что может не понравится. И не ошибся.
— Ну, скажем — необходимо убрать фразу, которую говорит король — мол, мне попала шлея под мантию. Это может дать читателю намек на некоторые действия императора. Скажем, на упрямство…
— Шлея под мантию — звучит интереснее. Но, если желаете — убирайте. А чем вы замените?
— Да хотя бы — у меня плохое настроение. Еще нужно убрать про предков короля — ну, одного задушили, второго отравили, третьего в глаз чем-то острым ткнули. Это же намек на прадеда нашего государя, и на прочих императоров.
— Убирайте, — махнул я рукой.
Лейкин был на седьмом небе от счастья.
— Господин Чернавский, как же с вами приятно иметь дело! — заявил он. — Если бы все авторы были настолько покладистыми — редакторы бы горя не знали.
Вот-вот… Как раз в том и дело, что я не настоящий автор. Как говорят — не свое, так и не жалко.
.
[1] Действительный тайный советник и выдающийся ученый Петр Петрович Семенов получил приставку Тян-Шанский в 1906 году за заслуги в открытии и исследовании горной страны Тянь-Шань.
Глава шестаяСиние гусары под снегом лежат!
Матушка велела «выгулять» свой костюм, а заодно и пальто со шляпой. Дескать — новая «тройка» должна «обноситься», чтобы мне не чувствовать себя скованным. А нам послезавтра выезжать, билеты куплены. Осталось только вещи собрать. Вещи, как мне кажется, маменька уже с неделю собирает. То ли дело я. И вещей-то всего ничего. Два мундира (один в чемодане, второй на себя), шинель да пальто. А еще фуражка и котелок (не тот, в котором кашу варят,