Легонин — человек еще далеко не старый, а по моим меркам даже и молодой для декана факультета — за пятьдесят, в оговоренное время ждал меня в своем кабинете. Я слегка удивился, что профессор был в цивильном платье, хотя, по своему чину надворного советника имел полное право — да и должен был, носить мундир. Ну да господину декану виднее, что носить. Так я и сам явился на собеседование в цивильном костюме, а свой орден, подлежащий постоянному ношению, прикрыл лацканом пиджака. Чисто формально — я при ордене, зато в глаза мой «владимир» не бросается.
Виктор Алексеевич чем-то напоминал мне Николая Гавриловича Чернышевского на поздних фотографиях — не то овалом лица, не то длинными волосами и очечками. Правда, у Чернышевского борода погуще и подлиннее.
— Итак, Иван Александрович, вы хотите сдавать экзамены экстерном?
Как я полагаю — вопрос риторический. Иначе, с чего бы меня вообще занесло в университет? Да и с батюшкой он уже списался. Но разговор с чего-то нужно начать, верно?
— Так точно, — кивнул я.
— Как вы оцениваете уровень собственной подготовки? — спросил декан.
Ответил честно:
— Оцениваю его примерно… на удовлетворительно с большим минусом.
— Как это? — удивился Легонин.
— По некоторым дисциплинам знания больше, по некоторым меньше. Историю знаю на хорошо, юриспруденцию хуже. Если взять ваш предмет, то с уровнем студента, что слушал весь курс — жалкие крохи. Но как практик, по моему мнению, заткну за пояс выпускника университета. И не потому, что я такой умный, а именно из-за собственного опыта.
— Любопытно, — хмыкнул профессор.
Положив локти на стол, сцепил пальцы обеих рук, положил на них подбородок и внимательно посмотрел на меня. Подумав немножко, спросил:
— Итак, господин следователь, каковы ваши действия, если вы прибыли на место происшествия? Рассказывайте не то, что прочитали в учебнике, а то, как это бывает на самом деле.
— Прошу прощения, господин профессор, разрешите уточнить? Я прибыл вместе с доктором или один? — деловито поинтересовался я.
— А в чем разница? — не понял профессор.
Если господин профессор Московского университета желает знать реальную картинку, так я и стану отвечать так, как оно бывает.
— А в том, что если я прибыл один — не так, чтобы в одиночку, а, допустим, с полицией, а доктор приедет позже, то я, первым делом, должен проверить — действительно ли человек мертв? Если я прибыл с доктором, то…
— Что — то…?
— Наш доктор человек очень суровый — не любит, если профаны, вроде меня, стоят над душой и пытаются давать советы. Я постараюсь не попадаться нашему доктору под горячую руку. Поэтому, пока медик занят делом, постараюсь сделать осмотр места происшествия, даже начну писать протокол. Но постараюсь не мешать доктору, потому что иначе могу сильно огрести… Вот, чуть позже, когда он завершит свое дело, тогда и меня подпустит.
— Доктор осмеливался угрожать сыну вице-губернатора? — повеселел Легонин. Поправился: — А теперь уже и сыну товарища министра?
— Этот может, — улыбнулся я. — Но я на него не сержусь. Дело свое знает великолепно, хотя и ворчит — что без меня ему было бы лучше.
— А кто же у вас такой строгий?
— Господин Федышинский, — доложил я.
— Михаил? — изумился профессор.
— Так точно — Федышинский Михаил Терентьевич, статский советник в отставке. Бывший военный медик, ныне частнопрактикующий врач, часто оказывает нам помощь. В крупных городах врачей много, а у нас их всего четверо. И нам удобнее одного Федышинского дергать, и ему прибавка к пенсии. А вы с ним знакомы?
— Не то слово! — заволновался декан. — Мы же с ним вместе учились, потом вместе факультет закончили по ускоренной программе, вместе на Крымскую войну ушли. В самом начале даже в одной операционной служили, потом только по разным раскидали. Только он так и остался армейским лекарем, а я вернулся.
— Злодей он, Михаил Терентьевич, — проворчал я. — Мог бы и похвастаться, что знаком с деканом юридического факультета. Глядишь, письмо бы рекомендательное вам дал. Правда, — сказал я, решив все-таки отдать должное нашему местному эскулапу. — Федышинский человек скромный. Я даже в мундире, при орденах, его всего один раз видел. О войне вообще разговаривать не любит, если и вспоминает что-то, только какие-нибудь байки.
— А чего войну вспоминать? — слегка скривился Легонин. — Ничего хорошего в войнах нет. Единственное, что можно сказать в ее пользу, так это то, то она двигает вперед медицину.
— Так точно, — кивнул я. Решил немножко похвастать своими знаниями, сказал: — Господин Пирогов применил гипсовые повязки при переломах, чем спас многих раненых от ампутаций, начал использовать наркоз, ввел медицинскую сортировку раненых, регламентировал их транспортировку.
— А что за достижения у Пирогова в области транспортировки раненых? — с удивление вскинул брови Легонин.
Тьфу ты, о транспортировке раненых писал Склифосовский. А Склифосовский не участвовал в Крымской войне.
— Прошу прощения, — быстренько повинился я. — Работу о транспортировке раненых написал Николай Васильевич Склифосовский. Но Николай Иванович Пирогов достиг того, что раненых, с переломами, после наложения гипса можно было перевозить.
— Отличные знания для бывшего студента-математика, — похвалил меня Легонин.
Виктор Алексеевич взял часы, лежавшие на столе, щёлкнул крышечкой, глянул на циферблат.
— Но все-таки, что что вы сможете определить прямо на месте, если вас вызвали на труп?
Вишь, не унимается господин декан. Что ж, придется мне отвечать.
— На месте можно установить время смерти. Для судебного следователя это часто бывает важным. Время позволяет очертить круг лиц, которые были рядом с жертвой. Насколько мне известно, температура тела падает примерно на один градус в час. Охлаждение трупа начинается с сердца. Потом распространяется на шею и руки. И, наконец — стопы и ноги. Заканчивается окостенение на третий-четвертый день. Установив время, установим круг подозреваемых.
— Но всегда ли можно определить время с точностью до часа?
Если бы Виктор Алексеевич смотрел сериал «След», то бы знал, что медики из будущего определяют время смерти с точностью до минуты. Но, увы, сериалы он явно не смотрит. Я их теперь тоже не смотрю, поэтому ответил так:
— Точное время смерти определить достаточно сложно, потому что на температуру тела влияют различные факторы. Скажем, внешние — температура воздуха и его влажность, одежда, которая имеется на теле. Могут влиять внутренние факторы. Если, например, покойный при своей жизни был болен, или у него была повышенная температура. Влияние окажет и масса тела. Худой человек остынет быстрее, нежели полный.
Я старался отвечать лишь на заданный вопрос, не уходя в сторону, чтобы не наловить дополнительных вопросов. Но все-таки, не удержался:
— Осмотр трупа даст нам ответы на многие вопросы. Иной раз бывает, что имя погибшего — пока не говорю, является ли он жертвой злоумышленника, или будет установлено, что это естественная смерть — уточнил я, — так вот, осмотр позволяет нам открыть личность погибшего. Мы установим его пол, возраст, даже социальное положение. По возможности — причину смерти. Но не факт, что видимая глазу причина, действительно является истинной причиной. То, что маскируется под сердечный удар может оказаться отравлением. Для более точной оценки потребуется вскрытие. Не исключено, что придется приглашать специалистов в области ядов. Скажем — хотя бы провизора или фармацевта.
Виктор Алексеевич слушал внимательно, иной раз кивал, словно соглашаясь со мной. Не будь он моим экзаменатором — приятно иметь дело. А я говорил, но все равно опасался, ожидая каверзного вопроса.
— У вас бывали случаи, когда находили только останки?
— Так точно, — кивнул я. — Как говорится — имело место обнаружение мумифицированного трупа. На обочине дороги был обнаружен труп, позже идентифицированный как тело господина Борноволкова. Нашему доктору удалось определить пол жертвы, его примерный возраст, рост, следы волосяного покрова. На руках отсутствовали пальцы, которые, как удалось определить, были отрублены злоумышленником. В результате удалось установить личность погибшего, что привело к раскрытию преступления.
— Отлично, господин Чернавский! — воскликнул Легонин. Он даже сделал вид, что собирается мне поаплодировать. — Приятно вас слушать. Я очень рад, что соискатели диплома юриста обладают такими знаниями.
— А уж я-то как рад, — хмыкнул я. Стараясь, чтобы прозвучало робко, спросил: — Можно надеяться, что я сдам судебную медицину?
— Считайте, что судебную медицину вы уже сдали, — усмехнулся Легонин. — Более того — я поставлю вам отметку отлично.
Ого! А я же наслышан о «свирепствовании» декана. Выпускники юридического факультета жаловались, что Легонин считает свой предмет едва ли не главным, хотя, спрашивается, зачем судебная медицина юристу, который не будет заниматься уголовным правом, а станет сидеть в какой-нибудь нотариальной конторе или в канцелярии министерства? Подозреваю, что мои знания профессор оценил в три балла, еще один балл накинул из-за отца, а еще один, от щедрот, добавил за знакомство с Федышинским.
— Благодарю вас, — поблагодарил я декана, хотя до сих пор не верил, что первую отметку я уже получил. Как так? Мне до сих пор не выдали никакого документа, типа «направления на экзамены», именуемого «бегунок». Коль скоро человек я не слишком доверчивый, то посчитал, что радоваться пока рано. Нет бумажки, куда должна выставляться оценка, а потом Легонин возьмет, да и передумает.
— Иван Александрович, а не желаете ли стать кандидатом Московского императорского университета? — поинтересовался Легонин.
Кандидат университета — это не кандидат наук, как в моем времени, но все равно — звание серьезное. Вроде нашего «краснодипломника». Не знаю, к чему это мне, но кто же откажется от лишней плюшки? Вон, в нашей «Памятной книжке Новгородской губернии на 1883 год» мой коллега из Кириллова прописан как «Кандидат Санкт-Петербургского императорского университета». Он уже с полгода как чин 10 класса получил, но значится по старому «званию». Точнее — по ученой степени.