— Ладно, чего уж с вами делать.
— Вот и хорошо. Давай лапку…
Мы пожали друг другу руки и вернулись к своим письмам. Но Анька снова заныла:
— Эх, грехи мои тяжкие… Всем соседям поклоны передала… О чем еще-то писать?
— Пиши — на здоровье не жалуюсь. Шерсть не выпала, не линяю, лапы не ломит. И хвост у меня на месте.
— Иван Александрович, я ж вас серьезно спрашиваю⁈ А вы, как не знаю кто…
Сдерживая смешок, попытался разъяснить:
— Анька, глупая, что нужно родителям знать? О том, что ты здорова, кушаешь досыта. Можешь написать — хозяин почти не бьет, а если и бьет, то не до смерти…
— Иван Александрович, я вас сама побью! — не выдержала Нюшка, нарушая всю субординацию. — Или покусаю! За ухо тяпну. Или, того хуже сделаю — пойду и Ольге Николаевне и наябедаю.
И тут, как на грех, открылась дверь и в кабинет господина Винклера явилась маменька.
— И на что это Анечка ябедничать собралась? — поинтересовалась госпожа министерша. — Если что-то не так — я Ивана Александровича вмиг к порядку призову!
— И правильно, так с ним и надо, со злодеем! — радостно заверещала Нюшка. А потом не преминула наябедничать. — Я Ивану Александровичу говорю — подскажите, что мне батьке-то написать? А он — напиши, что у тебя лапу ломит и хвост отваливается! А я чуть было так не написала. Написала бы — что бы в деревне подумали?
Маменька покатилась со смеху, а я возмутился:
— Анна, я тебе другое советовал отписать — мол, лапы не отвалились, хвост на месте. И хозяин почти не бьет! Между прочем, Ольга Николаевна, — наябедничал я в ответ, — ваша протеже только что грозилась изувечить должностное лицо! Между прочем — в прямом смысле. Обещала откусить мне уши.
— А вот теперь вы врете, господин следователь! Не уши, а только одно ухо. Второе у вас останется. И все ваше ухо мне в пастенку не влезет. Кусочек оттяпаю, от вас не убудет.
Почтенная госпожа генеральша хохотала до слез. Отсмеявшись, сказала:
— Нет, с вами поведешься — в цирк идти не захочешь. Анечка, скажи-ка мне, только честно — а господин титулярный советник и в Череповце так себя ведет?
— Нет, Ольга Николаевна, он так только с вами. Ну, со мной немножко. А вообще — он очень серьезный. Его на службе все уважают, а в городе даже боятся. Говорят — если Чернавский за дело взялся, он его до ума доведет.
Глава семнадцатаяПрокурор Геловани
Здание Московского Окружного суда было чем-то похоже на наше. Чем-то… Но этажей здесь три, само строение вытянулось в длину на полверсты. Ну, а похожесть обуславливалась тем, что строилось оно примерно в тоже время, что и наше, а архитектурные стили в одну и ту же эпоху были схожими. Стиль-то какой? Что-то такое, близкое к классицизму.
А мне велено явиться не к центральному ходу, а к служебному. Где он тут? А, слева, где невзрачная дверь. И правильно, что имеется вход для служителей Фемиды, отдельно от остальных.
— Любезный, где кабинет окружного прокурора? — поинтересовался я у служителя, тоже похожего на нашего, из Череповца. Но этот и помоложе, и морда наглая. Вишь, отвечать мне сразу не захотел.
— А вам, сударь, по какой надобности? По служебной или еще какой? Ежели по личной, или вы посетитель, вам с главного входа.
— Не сударь, а ваше благородие, — хмыкнул я, показывая, что явился не по личной надобности, а по казенной. На всякий случай добавил. — Назначен сюда исполнять обязанности помощника прокурора.
— Прошу прощения, ваше благородие, сразу-то и не признал, — поклонился служитель. Пояснил. — Бывает, что сюда и прочая публика ломится — и свидетели, и подсудимые, и праздные зеваки. Даже полковники с генералами заявляются — им, видите ли, не по чину со всеми вместе входить. Вам, ваше благородие, на второй этаж, а на двери табличка — окружной прокурор господин Геловани. Ну и все прочее.
В Череповце, поступая на службу, я сразу явился к Председателю суда. Но здесь Председатель — большой начальник, поэтому текущие дела и кадровые вопросы вершит прокурор.
— И как он, ваш прокурор? Суров? — поинтересовался я.
Служитель искоса посмотрел на меня, приосанился и сообщил:
— Господин Геловани — хоть и нерусский, но православный. Еще ни разу никого из нашего брата по матери не послал, даже не наорал. Вот, до него был…
Служитель замолчал, не раскрывая всех тайн, но дал понять, что предыдущий был куда суровее. Что ж, не бог весть какая информация, но лучше, чем ничего.
— Благодарю, — поблагодарил я дядьку, заодно решив облагодетельствовать того двугривенным. Но здешний «швейцар», вздохнул и попытался отклонить мою руку.
— Простите, ваше благородие, не велено.
— Так я уже монету достал, не убирать же ее обратно? — хмыкнул я. Сломив некое сопротивление служителя, сунул серебрушку ему в карман. — Ну, дружище, я-то не посторонний. Считай, что это тебе за знакомство. Самого-то как величать?
— Иван Александров, — представился тот.
— Вот, еще и мой тезка в придачу. А я Иван Александрович. — Полюбопытствовал. — А отчего же такие строгости?
А тот, воровато оглянувшись по сторонам, пояснил:
— Из-за газетчиков. Любят щелкоперы новости вызнавать, поэтому и суют нашему брату то двугривенный, а то и рубль — дескать, задаток тебе, а как расскажешь что-нибудь любопытственное, заплачу больше. А что служители знают? Только сплетни да пересказы. Такого иной раз наплетут, что хоть стой, хоть падай. А газеты все это печатают. Так Его Превосходительство распорядился — узнает, если кто из наших деньги у посторонних берет — увольнять к чертовой матери. Неважно — беседовал он со щелкоперами или нет.
— А щелкоперы очень донимают?
— Ох, ваше благородие, не то слово. Они и в суде сидят, и присяжных караулят. Вон, даже нашего брата не гнушаются. И ладно бы, только московские или питерские, так еще и иноземные. Им-то какая корысть чужие судебные дела?
Я только развел руками и, кивнув служителю, прошел внутрь. Пожалуй, мой тезка честно заработал свою монетку. С меня не убыло, но кое-что я узнал. Не сомневаюсь, что помощь в получении информации мне еще понадобится.
Второй этаж, дверь, а за ней не так, как у нас — сразу кабинет прокурора, а настоящая приемная с канцеляристом с петлицами, но без знаков различий. Видимо, кандидат на какую-нибудь должность. И окружной прокурор здесь в чине статского советника. Ну так Москва, как-никак, пусть формально наши суды и равны.
— Разрешите? — шагнул я через высокий порожек. — Ваше высокородие, титулярный советник Чернавский в ваше распоряжение прибыл.
Из-за стола ко мне вышел невысокий, крепко сложенный мужчина средних лет в мундире статского советника, с крестом святой Анны на груди и святого Станислава на шейной ленте. Короткая стрижка, седые волосы и седая бородка.
Как всегда — легкая пауза, когда взгляд собеседника в больших чинах переводится со скромных петлиц титулярного советника на «владимир», отмечая несоответствие.
— Прошу вас, Иван Александрович, без чинов, — протянул мне руку статский советник. — Зовите попросту — Давид Зурабович.
Судя по окончанию фамилии, окружной прокурор был из сванов, а вообще, если не ошибаюсь, Геловани — княжеский род. Откуда я это знаю? Вот здесь все просто. В студенческие годы приятельствовал со своим однокурсником, Костей Авалиани. Костя всю жизнь прожил в России, по-грузински, кроме лобио и киндзмараули, иных слов не знал, но гордился тем, что предки выходцы из Сванетии и обижался, когда узнавал, что для нас, все живущие в Грузии сплошные грузины. Еще Костя говорил, что артист Геловани, исполнявший Сталина в старых фильмах происходит из княжеского рода.
Давид Зурабович, как и мой друг, говорил без кавказского акцента. Возможно, вырос среди русских, а может, специально работал над постановкой дикции.
— Садитесь, — кивнул мне на стул мой нынешний начальник.
Дождавшись, пока я усядусь, Геловани спросил:
— Не сомневаюсь, что вы удивлены предложением немного поработать в Московском суде?
Нет, определенно имеется акцент. Но, скажем так, не чрезмерный. В букве е что-то такое, словно бы одновременно пытается сказать э.
— Удивлен — это мягко сказано, — признался я. — Что такого должно было произойти, чтобы провинциальному судебному следователю предложили на две недели стать помощником прокурора в Москве, да еще и назначили за это царскую плату? Более того — мне уже уплатили за несделанную работу.
— О плате — лучше не упоминайте, — замахал руками статский советник. — Свой диплом вы заработали честно, профессор Легонин вас отрекомендовал наилучшим образом. Я же просто прошу вас помочь, как коллегу. И буду очень рад, если вы согласитесь.
— Так я уже согласился, — удивился я. — И прошение о прикомандировании меня к Московскому суду написал.
— Да, Его Высокопревосходительство уже утвердил вас в должности моего помощника, не дожидаясь ответа из Петербургской судебной палаты. Более того — он распорядился назначить вам жалованье в соответствии с вашей должностью и чином. Я очень опасаюсь, что вы откажетесь, если узнаете, что вам предстоит сделать.
Нет, что-то совсем плохо. Я был готов поработать и без жалованья — отработать диплом кандидата права. Они что, меня под танк собираются бросить? Танков еще нет, значит — под паровоз. Под паровоз не хочу.
— Давид э-э… — начал я вопрос, но с ужасом обнаружил, что с перепугу из головы вылетело отчество. А оно какое-то простое.
— Зурабович, — подсказал прокурор.
— Прошу прощения… Давид Зурабович, так что же я должен сделать? Развалить какое-то дело? Так это может сделать любой следователь или помощник прокурора. Перестрелять в зале суда присяжных заседателей или вызвать на дуэль защитника? Присяжных перестрелять сложно — их двенадцать… Палить из револьверов с двух рук — нереально. Вот, если вы поможете — тогда все получится.
К счастью, Давид Зурабович юмор понимал. Услышав про заседателей, он расхохотался. Отсмеявшись, сказал: