ники наши готов претерпеть самое худшее от властей предержащих.
Председательствующий суда слегка поморщился, члены слегка улыбнулись. Видимо, такое поведение батюшки показалось им либо странным, либо слегка экзальтированным. Протопоп Аввакум, видите ли… Но тот-то, хотя и был хулителем и скандалистом, но на кражи не разменивался.
— Отдавали ли вы себе отчет в том, что совершаете преступное деяние — кражу, да еще и кражу священного сосуда?
— На кражу я пустился токмо из желания отомстить гонителям своим, — ответствовал батюшка.
— Я пока не задаю вам вопрос — что вас подвигло совершить кражу, — мягко сказал Терентьев. — Я спросил другое — понимали ли вы, что совершаете противозаконный поступок?
— Закон устанавливают люди, — туманно отозвался запрещенный священник.
— Закон устанавливает государь император, — строго поправил судья. — Уложение о наказаниях, статью которого вы нарушили, утвердил в Бозе почивший государь Николай Павлович.
Видимо, высказываться против действий императора священнику не хотелось, поэтому он вздохнул, пожал плечами:
— Признаю.
— Что подвигло вас украсть из алтаря дароносицу?
Но вместо подсудимого раздался голос защитника. Куликов, достаточно резво, словно мяч подскочил со своего места и завопил:
— Господин председательствующий! Прежде всего — мне хотелось бы, чтобы мой подзащитный сообщил — отчего его запретили во служение и тогда станет ясна причина его поступка. На мой взгляд, данное деяние вообще нельзя рассматривать как корыстное преступление.
Куликов собирается убрать из состава преступления прямой умысел? Дескать — коли не было корыстного мотива, так это не кража? И что взамен? Кража из храма, как протест против неких гонителей? А гонители — церковные власти?
Мне показалось, что не только я, но и все остальные присутствующие с удивлением вытаращились на присяжного поверенного. Он что, не понимает, что сейчас начал рыть яму запрещенному во служение батюшке? Москва, как и Череповец — тоже в какой-то мере деревня. Думаю, что священников, запрещенных в служение, не так и много. Вполне возможно, что только один и есть. Слухи о таких событиях разносятся быстро. Это я провинциал, мог и не знать, но присяжные заседатели наверняка уже в курсе — что и как. Пусть нынешний настоятель храма и говорил, что отец Петр не вел пропаганды раскола среди прихожан, но верится слабо. Кто-то что-то да слышал. А пропаганда раскола, да еще со стороны священнослужителя — это уже не лишение прав гражданского состояния и высылка на четыре года, а похуже. Может схлопотать вечные каторжные работы. У Васильева возраст приличный. Четыре года он как-нибудь да отбудет, тем более, что катать тачку его не заставят, но все равно — не подарок, а вечные — это смерть годиков через пять.
Но Председательствующий, судя по всему, тоже все прекрасно понимал.
— Господин поверенный, будьте добры — сядьте на свое место, — потребовал Терентьев. — Если суду понадобится задать такой вопрос — он его задаст. Пока мы не рассматриваем какие-то мотивы, а задаем конкретный вопрос, связанный с нарушением правовой нормы.
Куликов пробурчал что-то невнятное, а Терентьев опять обратился к подсудимому:
— Господин Васильев, — пошелестел Председательствующий листочками, лежавшими на его столе — вероятно, выписками из дела, — в своих первоначальных показаниях вы говорили, что решились на кражу именно из корыстных побуждений. Вы сказали, что ежели сумеете продать дароносицу, то станете жить на вырученные деньги. Или вас станут кормить за казенный счет. Вы подтверждаете данные ранее показания?
— Подтверждаю, — кивнул батюшка. — Украл, бес попутал…
Кажется, все в зале выдохнули. Если бес путает, уже ближе к делу. Бес — он такой, он всех путает. Ему положено.
— Господин помощник прокурора, у вас имеются вопросы к подсудимому? — услышал я.
— Имеются, ваша честь, — поднялся я с места. Подобное обращение к судье если того и удивило, то слегка. Но, думаю, что ему понравилось. Обращаясь к священнику, спросил: — Отец Петр… Петр Петрович… Почему вы не воспользовались предложением настоятеля храма отца Николая, который хотел дать вам посильную работу? Почему вы предпочли зарабатывать на жизнь с помощью кражи, а не честным путем?
Батюшка Николай, в разговоре со мной, не упоминал — что он такое предлагал штрафнику, но ясно, что предлагал.
— Я протестую! — взвился господин Куликов. — Иван Александрович — наш господин Хлестаков, задает вопросы, не относящиеся к его компетенции. Вопрос — отчего батюшка не стал зарабатывать честным трудом не относится к правовым вопросам, а лежит в сфере деятельности морали.
Мне бы положено было обидеться на очередную провокацию, но я и ухом не повел. И публика в зале на сей раз отреагировала спокойно, без смешков. Шутка, повторенная дважды или трижды, перестает быть смешной.
— Протест отклонен, — строго заявил Терентьев. — Вопрос задан по существу. А вам, господин присяжный поверенный, рекомендую прекратить ваш балаган и путать фамилию помощника прокурора.
— Господин председатель, — улыбнулся я. — Если господину Куликову доставляет удовольствие блеснуть своими гимназическими знаниями — пусть блещет. Но, как известно, не все золото, что блестит.
— Я па-а-прашу Хлестаковых из провинции не делать никаких намеков, — насупился защитник.
— А никаких намеков и нет, — удивился я. — Сопля на морозе тоже блестит.
Вот здесь публика захохотала, а я, вместо того, чтобы ощущать удовлетворение, испытал досаду. Если позволено школьное сравнение, то нет хуже, если учитель начинает работать на публику — пытается понравиться классу. Да, любой педагог желает, чтобы ученики его любили, но не любой ценой. Не надо подлаживаться или подлизываться к ученикам. А я сейчас, «поймав волну» начинаю вести себя также, как этот вздорный мальчишка, занимавший должность присяжного поверенного.
Присяжный поверенный опять взлетел со своего места и завопил:
— Я требую, чтобы в протоколе судебного заседания было отмечено, что помощник прокурора допустил в отношении меня оскорбительную реплику! Я обращусь в мировой суд с требованием о наказании помощника прокурора.
Глава двадцать третьяПроцесс века-2
— В настоящий момент суд не может давать оценочные действия словам обвинителя. По нашему мнению, помощник прокурора не допускал по вашему адресу никаких оскорблений. Но вы вправе обратиться к мировому судье, — немедленно заявил Председательствующий. — Подсудимый — прошу отвечать на вопрос обвинения.
Увы, на мой вопрос батюшка толком ответить не смог. Опять лишь развел руками, да вздохнул. Мол — гордыня, бес. Служил, чего-то выжидал. Но бес и гордыня — все равно лучше, нежели протест.
А вот теперь самое сложное. Вызывают свидетеля — городового Сангина. Пока защита собирается с мыслями, вопрос разрешено задать мне.
— Скажите, дароносица была вам выдана добровольно? Отец Петр запирался?
Ох, как же взвился адвокат.
— Я протестую! Помощник прокурора наводит свидетеля обвинения на нужные ему показания.
— Протест отклонен, — немедленно заявил Председательствующий. — Задача господина помощника прокурора — уточнить не только детали самого преступления, но и детали задержания злоумышленника, а также законность действий полиции. Обвинение вправе показать суду законность действий полиции с помощью наводящих вопросов.
Не исключено, что статский советник Терентьев все-таки просмотрел само уголовное дело, а не довольствовался лишь чтением обвинительного акта и выписками, сделанными секретарем. Он-то, с его опытом, обязан увидеть «косяк» в деле. И, очень хорошо, что он сейчас на стороне обвинения. А ведь частенько председательствующий на суде, в силу возникших симпатий — к подсудимому ли, к букве закона, начинал подыгрывать не обвинению, а защите.
Не стоит считать нашу полицию унтерами Пришибеевыми, способными только рычать и тащить в участок.
— Добровольно или нет — тут я ничего не могу сказать. Он мне ничего не выдавал, я ничего не отбирал, не обыскивал. Дароносица прямо на столе стояла, не спрятана. Я у отца Петра прямо спросил — мол, я ее заберу, а он мне — бери, ты же за ней и пришел⁈
Ай да городовой! Сообразил, как нужно отвечать на вопрос. Теперь у суда нет никаких сомнений — украденная вещь выдана добровольно, улика приобщена к делу совершенно законно. А если и нет соответствующей бумаги — ничего страшного.
Это, разумеется, крошечный плюсик обвиняемому — типа, не запирался, но всем известно, что самая короткая дорога в тюрьму — чистосердечное признание.
(И мне плюс, потому что сумел обратить косяк коллег в свою пользу!)
Судя по злобному выражению лица присяжного поверенного Куликова, в его планах и было уцепиться за формальную сторону дела. Что ж, теперь уже поздно. Долго ты с мыслями собирался.
Последним из свидетелей был отец Николай. Надо отдать ему должное. На провокации адвоката не поддавался, на вопрос — отчего был запрещен во служение отец Петр отвечал — дескать, на то воля правящего архиерея, а он обязан исполнять указания. И на вопрос Куликова — а кого считает настоятель храма более достойным для этого поста, отец Николай отвечал просто — не его это ума дело, на все воля Божия. И адвокат вновь разок упомянул фамилию Хлестакова. Так, вроде случайно.
Что ж, развалить дело у адвоката не получилось. Спровоцировать меня на скандал — тоже. Вывести корыстный умысел на некую месть — тоже.
Вот теперь я должен произнести речь, в результате которой священника должны наказать. А мне, откровенно-то говоря, и старика жалко, и свое дело необходимо сделать.
— Уважаемые господа присяжные заседатели, — поклонился я скамье с присяжными, — уважаемые господа судьи, — поклон в сторону суда. — Безусловно, перед нами не самая простая ситуация. Священник, обиженный понижением — или тем, что не смог занять пост, что занимали его отцы-прадеды, решил заявить свой протест довольно-таки странным образом. Но вы лучше меня знаете, что любая организация — а наша Православная церковь является организованной структурой, подразумевает дисциплину и необходимость подчиняться решению начальника. Оставаться ли в священническом сане, выйти ли из него — вопрос выбора любого священника. Никто не мешал отцу Петру, обиженному тем, что его обошли — а случилось это пятнадцать лет назад, когда батюшка был еще в силе и заняться иным делом. Отцу Петру никто не мешал зарабатывать хлеб насущный звонарем или пономарем. На мой взгляд — это очень почетная служба. Поэтому, вопрос о том, что деяние Петра Васильева, является формой протеста, которое пытался нам навязать господин защитник, оно попросту смехотворно. Поэтому, я обращаю ваше внимание на суть данного преступления. Отец Петр совершил преступление? Да, совершил. Его преступная деятельность подтверждается как его собственными показаниями, таки показаниями свидетелей — отца Николая, Арины Лыковой и унтер-офицера Сангина. Похищенный предмет возвращен в храм. Также оно подтверждается рапортом господина пристава, в котором тот излагает суть преступления.