Таким образом, доказательная база налицо. И я, как представитель обвинения уверен, что отец Петр совершил преступление. Знал ли он о том, что его действие сопряжено со святотатством? Безусловно.
Я взял небольшую паузу, посмотрел на судей, потом обвел взглядом скамью с присяжными.
— Совсем недавно мне довелось участвовать в расследовании целой серии преступлений, совершенных в Новгородской губернии, когда организованная группа преступников совершала налеты на храмы, похищала из них священные сосуды. При этом, разбойники причиняли тяжкие увечья тем людям, которые вставали на их пути. При задержании у них были изъяты деньги в сумме двадцати тысяч рублей, около пуда золота и серебра, которые они не успели сбыть. А еще — священные сосуды, похищенные из храмов и которые преступники попросту переплавляли.
— Какое это имеет отношение к делу? — выкрикнул со своего места присяжный поверенный.
— На первый взгляд — никакого, — не стал я спорить. — Но в чем разница между разбойниками, которые силой изымали священные сосуды из храмов и нашим батюшкой? Да никакой. И в том, и в другом случае совершено хищение священной утвари прямо из храма — то есть, святотатство. Конечно, огромное спасибо отцу Петру, что он никому не проломил голову — ни старушке, ни своему настоятелю, а попросту вынес дароносицу и отнес ее к себе домой. Будь я защитником отца Петра, безусловно, призвал бы принять во внимание его здоровье, преклонный возраст, а также заслуги его предков, которые много лет служили духовными пастырями москвичей и, которые взирают сейчас на своего потомка с немым укором. Еще раз подчеркну — мне очень жаль немолодого, уставшего от жизни человека. Но я являюсь обвинителем. Совершено преступление. Как говорили римляне — «Dura lex, sed lex», поэтому деяние, совершенное Петром Васильевым, должно быть наказано по статье 241 Уложения о наказаниях Российской империи.
Мне было немножко стыдно, что сгущаю краски, сравнивая разбойников и убийц с невинным батюшкой, да еще и запрещенным во служении. Но что делать? У меня работа такая. Зато я в своей обличительной речи дал защитнику возможность проявить свое ораторское искусство, чтобы и мои слова опровергнуть, а еще подсказал — на что следует упирать, чтобы смягчить наказание для старика. Догадается или нет? Или для него важнее не те, кого он защищает, а собственный пафос, самолюбование и возможность покрасоваться перед публикой, пытаясь унизить оппонента? Ну, посмотрим.
Обвинитель закончил дозволенную речь. Кажется — она была не слишком и длинной, поэтому присяжные не успели устать. У них даже появилась надежда, что процесс закончится сегодня. Главное, чтобы защитник не слишком растекался мыслию по кустам, не похищал время и не брал измором.
Председательствующий взмахнул рукой и предоставил слово для защиты присяжному поверенному Московского Окружного суда господину Куликову.
— Господин председательствующий, я хочу дать отвод помощнику прокурора господину Чернавскому, — заявил вдруг присяжный поверенный. — Обвинитель не может участвовать в процессе в силу своего возраста и некомпетентности.
Терентьев с удивлением посмотрел на защитника, потом сказал:
— Господин Куликов — компетентность помощника прокурора Чернавского подтверждается его дипломом кандидата права Императорского университете, его чином, а также орденом святого Владимира. Кроме того — вы имели полное право дать отвод обвинителю в самом начале процесса, но вы этого не сделали, заявив, что Иван Александрович Чернавский вас устраивает. Теперь же, когда процесс подходит к концу, вы уже не можете заявить отвод. Поэтому, прошу вас произнести слово для защиты.
То, что давать отвод обвинителю поздно, защитник знал. Наверное, он попросту попытался еще раз поскандалить.
— Господа присяжные заседатели! — сказал присяжный поверенный, картинно разводя руки в стороны. — Вы собрались, чтобы решить судьбу несчастного человека, который решился на совершение кражи из-за полнейшей нищеты. Господин помощник прокурора зачем-то принялся задавать нелепые вопросы — отчего священник не пошел в пономари или в звонари? Но наш господин обвинитель, странным образом занявший этот пост, отчего-то тоже не идет подметать улицы или таскать мешки. Нет, он предпочитает отсиживаться в теплом помещении, поливать грязью своих соперников… А ведь мог бы, в силу своего возраста и юношеского задора заняться полезным физическим трудом.
Мне отчего-то стало совсем грустно. Ну, какую же чепуху он городит! Возможно, у этого присяжного поверенного какая-то ненависть к обвинителям, поэтому, вместо того, чтобы выполнять свою работу, пытается «наехать» на помощника прокурора? Как он вообще выбился в адвокаты?
Куликов смотрел на меня, краешком глаза поглядывая на присяжных, чтобы оценить — насколько подействовало его предложение занять помощника прокурора физическим трудом. Судя по слегка удивленным взглядам купцов, мещан и даже одного крестьянина — не особо. Скажем так — его идею не оценили. Присяжные заседатели тоже зарабатывали на жизнь не тяжким трудом.
Теперь поверенный решил зайти с другого конца.
— Господин помощник прокурора зачем-то уводил нас в сторону, вспоминая какие-то кражи или грабежи, случившиеся неизвестно где. А случались ли они вообще? А реплика господина обвинителя о том, что он принимал участие в раскрытии этого дела и на самом деле попахивает хлестаковщиной. Вспомните — некий Иван Александрович Хлестаков, неизвестно где и в каком городе чванился своими заслугами… Речь господина э-э Чернавского очень напоминает хвастовство Хлестакова…
— Ваша честь⁈ — поднял я руку кверху, словно школьник. — Дозвольте протест?
Куликов радостно оскалился, ожидая, что я начну высказывать свою обиду и, наконец-таки сорвусь, но он просчитался. Я только улыбнулся адвокату и сказал:
— Мой протест заключен не в том, чтобы выразить возмущение словам оппонента, использующего сходство моего имени с именем-отчеством литературного персонажа. Вполне возможно, что он не может запомнить мою фамилию, но это вопрос не юридический, а медицинский. Мне грустно, что господин защитник так плохо владеет материалом. Он помнит, что есть такой Хлестаков, помнит о «хлестаковщине», но не больше. Так вот, события комедии «Ревизор» имеют реальную подоплеку и разворачивается не где-то там в неизвестном городе, а в самом конкретном — городе Устюжна Новгородской губернии. Свидетелем этих событий был известный поэт Константин Батюшков — уроженец данного города. Батюшков же пересказал занятную историю господину Пушкину, а тот, в свою очередь, Николаю Васильевичу Гоголю. Поэтому, коль скоро господин Куликов прибегает к литературным сравнениям, то настоятельно рекомендую господину присяжному поверенному изучать русскую литературу. Классиков надо чтить.
С этими словами я сел. Можно бы сказать — учи матчасть, придурок, но я человек вежливый. Тем более, что Куликов малость охренел от моей речи. А еще малость охренели и суд, и присяжные. Похоже, что и публика. Но публика-то шут с ней, пусть хренеет.
Господин присяжный поверенный потерял нить своего рассуждения, поэтому на какое-то время он замолк, но скоро собрался с мыслями и опять начал вещать:
— Господа присяжные заседатели, я прошу — более того, решительно требую оправдать отца Петра Васильева. На мой взгляд — в данном случае вообще нельзя говорить ни о каком преступлении, а только о шутке, нелепом розыгрыше, который совершил несчастный батюшка. Он вовсе не желал совершать никакой кражи, равно как он ее и не совершал, а его поступок, раздутый до невообразимых высот господином обвинителем Хлестаковым, может стать роковым для несчастного старика.
Что называется — заело пластинку. Теперь уже и публика в зале, и даже присяжные заседатели при упоминании «Хлестаков» загудели, выражая недовольство защитником. Интересно, а этот болван понял, что он уже проиграл процесс? Нет, он не понял.
— Отец Петр пожелал выразить свой протест к бездушному обществу, которое оставило его на обочине жизни. И я требую от присяжных полного оправдания отца Петра Васильева.
Требует от присяжных? Нет, он точно болван. И что, вот этого дурака боялись московские помощники прокурора?
— Господин Куликов, вы закончили? Благодарю вас, — сказал господин Терентьев, потом обратился к присяжным заседателям: — Господа присяжные заседатели, сейчас я передам опросный лист вашему старшине…
Господин председательствующий передал присяжному заседателю — на вид, самому почтенному здесь и благообразному, лист бумаги, потом продолжил:
— Господа, сейчас вы удалитесь в комнату для совещаний. Каждому из вас предстоит ответить на следующие вопросы: «Совершилось ли преступление? Виновен ли в нем подсудимый отец Петр Васильев?» Вам надлежит ответить только: «Да, совершилось. Да, виновен». Напомню, что в случае равенства голосов, подсудимый будет считаться оправданным и освобожден в зале суда. Если ваше решение будет обвинительным, вы можете поставить отметку отметку: «Подсудимый заслуживает снисхождения».
Присяжные заседатели удалились. Но совещание длилось недолго — минут семь, может десять. За это время я только обменялся взглядами с господином Куликовым (он отчего-то пучил глаза, раздувал щеки — видимо, полагал, что это выглядит очень страшно, а я только безмятежно улыбался в ответ).
Наконец, совещание присяжных закончилось. Старшина присяжных и секретарь суда приступили к подсчету голосов. Кто-нибудь сомневается в том, что присяжные заседатели сочли запрещенного в служение священника виновным? Однако, все двенадцать заседателей посчитали, что батюшка заслуживает снисхождения.
И вот, теперь снова ждать. Суд удалился на совещание. К счастью, судьи тоже совещались недолго, но я за это время успел заскучать и дал себе слово, что постараюсь не становиться прокурором.Ждать не люблю. Но, наконец, раздалось долгожданное:
— Встать! Суд идет!
Приговор в отношении запрещенного в служение отца Петра Васильева был достаточно суровым — согласно положения статьи 142 Уложения о наказаниях Российской империи, запрещенный в служении священник Петр Васильев приговаривается к лишению всех прав состояния и ссылке в каторжные работы на срок в 4 года.