Чего это она про Череповец так? Во мне проснулся квасной патриот, но быстренько уполз в свою норку.
— Нет маменька, — не менее твердо ответил я. — Я знаю, что мне доктора не помогут. Ни здесь, ни в Швейцарии с Германией. Понимаешь, я уже справлялся. Может, в Череповце и нет таких врачей, как в столицах, но у нас есть крепкие профессионалы. И они те же факультеты заканчивали, что и светила медицины. Задавал я вопросы… Сами они ответить не смогли, но у них полно друзей-приятелей и в Москве, и в Петербурге. Так вот — есть только два способа вернуть мою память. Первый — создать стрессовую ситуацию.
— Какую ситуацию? — не поняла матушка.
— Такую, при которой меня нужно либо ударить по голове, либо очень сильно напугать. В этом случае память может вернуться на место. Но стоит ли рисковать?
— И это, доктор тебе сказал? — с недоверием спросила матушка.
Я кивнул с очень умным видом.
— Доктор Ефремов. Но он не сказал, а написал, а я прочитал.
Ага, у доктора Ефремова прочитал. Если и вру, то самую малость. Доктор-то он доктор, но не медицинских наук, а биологических. Зато лауреат премии. Сталинской.
Иван Антонович Ефремов в отцовской библиотеке имеется. В шести томах, с облезшей позолотой на корешках. Мой любимый — последний, с «Таис Афинской».
И в шеститомнике помещена повесть про хирурга, который разыскивает деревянную скульптуру, вытесанную его другом-скульптором, а заодно вспоминает, как в тридцатые годы применил шоковую терапию к женщине, пребывающей в параличе. А в параличе эта женщина пребывала из-за того, как ее когда-то испугали кулаки, напавшие на их дом и убившие ее мужа — сельского активиста. Хирург попросил местных комсомольцев изобразить нападение «кулаков» на дом, а женщина испугалась и вылечилась.
А повесть как называется? Не то «Сердце змеи», не то «Лезвие бритвы»[1].
— Так что, милая маменька… — вздохнул я так тяжко, как только сумел. — Метод Ефремова — подобное лечи подобным, мне не подходит. Но имеется еще один способ.
— Какой же? — живо спросила маменька.
— Очень простой. Ждать, пока память сама не восстановится, — пояснил я. — Но можно просто сидеть, ждать у моря погоды… Знаю, что эскулапы любят больному покой прописывать… Пропишут мне полный покой, запрусь я в комнате. И что дальше? Вернется память, нет ли? Нет, маменька, я так не хочу. Самое лучшее для меня — самому свою память потихоньку подталкивать. Поэтому, я решил, что ждать не стану, а сам, потихонечку, начну вспоминать. С математикой пока связываться не стану — ну ее, математику эту, а все остальное, потихонечку да полегонечку начну восстанавливать. С историей уже хорошо, с географией чуточку похуже, но на уровне. Главное, принимать проблему, но руки не опускать. Французский забыл? С немецким языком плохо? Ладно, забыл, так забыл, не стану делать трагедию, а попросту стану учить по новой. С немецким, кстати, уже неплохо. С латынью хуже, но подвижки имеются. Хуже со всеми моими родственными связями, детской памятью… Но здесь, маменька, по моему мнению, я тоже все восстановлю. И дедушка, очень надеюсь, меня простит.
— А куда он денется? — грустно улыбнулась матушка. — Ты у него единственный внук, любимый. Знаешь, как он переживал, когда узнал, что ты революционные прокламации читаешь?
Я только плечами пожал и руками развел. Дескать — ну да, представляю. Кто бы мне сказал — что за прокламации читал? Еще интересно — как меня доставляли в Новгород? Сам сел в поезд и приехал или в сопровождении полиции? Надо бы отца спросить.
— А ты дедушку не посвящала в мои проблемы? — поинтересовался я.
— Пока нет, — покачала головой матушка. — Думаю — какую удобную версию преподнести?
— Так может — не стоит никаких версий преподносить? — предложил я. — А взять, да к нему в гости и нагрянуть. Можно деду и правду сказать, а можно не говорить. Я у него прощения попрошу, скажу, что мне попросту было стыдно. Дескать — как так, внук генерала и сын действительного статского советника в нелегальный кружок вступил? Правдоподобно?
Матушка подумала, потом кивнула:
— Вполне. Для генерала Веригина объяснение вполне подойдет. Тем более, что ты, вроде бы, свою вину искупил честным трудом, орден заработал.
— Но ты меня одного не отправишь? — с беспокойством спросил я.
— Ох, до чего ты у меня глупый мальчишка, — заулыбалась маменька. Еще раз поцеловав меня, сказала: — Конечно же, я тебя не брошу. Поеду, присмотрю… И вместе с тобой стану у дедушки прощения просить.
Фух, гора с плеч. И я теперь знаю девичью фамилию матушки.
— Еще есть причина, отчего не стоит обращаться к докторам. Понимаю, медики клятву давали, все такое прочее. Но у любого из врачей имеются либо ассистенты, либо какие-нибудь секретари. А если они язык за зубами не смогут удержать? Пока нет огласки, все ладно — забыл Чернавский-младший своих друзей и родню, поросенок он, безусловно. Но если станет известно, что у титулярного советника Чернавского проблемы с памятью? По докторам ходит, лечится. И он не рядовой чиновник, а следователь по особо важным делам, да еще и сын товарища министра. Зачем, спрашивается, нам лишняя шумиха? Поэтому, самое лучшее –обо всем молчать, а мне сидеть в Череповце. Не думаю, что очень долго, но лучше мне годика два там пробыть. Тамошние мои знакомые меня не знают, сравнить им не с чем. Если и заметят какие-то странности — ну и что, все бывает. Рассеянный он, ничего страшного. И там я на хорошем счету. Невеста, опять-таки… Пока — тьфу-тьфу, никто ничего не заметил. Вон, даже Нюшка моя, уж на что проныра, и то ни о чем не догадывается. Понимает, что хозяин каких-то житейских проблем не осознает, так и пусть… Она у меня хозяйством занимается, поучает и наставляет.
— Да уж, поучает и наставляет — это я поняла, — усмехнулась матушка.
— А мне так удобнее, — хмыкнул я. — Я считаю, что мне вообще повезло. Вначале Наталья Никифоровна была. Она надо мной тряслась, словно тетушка. А теперь Анька есть.
— Ох уж эта Анька твоя… Ей же в гостевых комнатах постелили, на первом этаже. А она заявила — мол, спать не пойдет, пока не проверит, все ли в порядке у Ивана Александровича. Пришлось Лидочке ее в твою комнату вести, показать — все на месте.
— Да? — удивился я. — А я и не знал.
— Мы с тобой в столовой были, ужинали, потому и не знал, — пояснила маменька. — Мне Лидочка утром нажаловалась. Она понять не может — кто к нам приехал? Если прислуга — то почему такая наглая? Если невеста Ивана Александровича, так отчего маленькая? Я на Лидочку цыкнула — мол, не твоего ума дело, но кухарке твоей собиралась внушение сделать — Иван Александрович в родной дом приехал, никто не обидит. Но откровенно-то говоря, мне твоя Анна Игнатьевна нравится. А после того, как ты о ней рассказал — еще больше понравилась.
Маменька немного посидела молча, потом улыбнулась:
— А как они с Леночкой-то станут ладить? Не думаю, что твоя жена станет терпеть, если прислуга слишком много воли возьмет.
— Ой, мам… Они уже ладят. Как думаешь, кто Аньку мою в господскую одежду одевал, кто ее наставлял?
— Неужели невеста? — слегка удивилась маменька. — Определенно, Анна Игнатьевна у тебя огонь, а не девка.
— Не то слово, — усмехнулся и я. — Эта, мелкая и рогатая… бестия, уже и к Леночке в доверие втерлась, и к ее тетушке с матушкой. Подумать только — Аньке поручили, чтобы…
Вот тут я прикусил язычок. Вроде, неприлично рассказывать матери, что кухарке поручили присматривать за тем, чтобы я не пошел налево.
— Ну-ка, ну-ка, чего ей поручили? — заинтересовалась госпожа генеральша. — Начал, так уж заканчивай, будь добр.
— Поручили за мной приглядывать. Дескать — если я э-э… заглядываться на кого-то стану…
— Все понятно, — расхохоталась маменька. — Анна Игнатьевна у тебя одна за всех — и кухарка, и камердинер, а еще телохранитель.
— И надсмотрщик, — хмыкнул я.
Но матушка мою грусть не разделила. Напротив, одобрительно хмыкнула:
— А вот это и правильно. Нечего на других барышень заглядываться, коли невеста есть.
Вот здесь я согласен. Невеста есть.
Решив сменить тему, спросил:
— Маменька, а хочешь похвастаюсь?
— Похвастайся, — растерянно разрешила матушка.
— Пока в Череповце жил, параллельно начал английский язык учить. Думаю — авось, пригодится. Времени маловато, но кое-что теперь знаю. У английского с немецким много общего, сам не заметил. Не уверен, что сумею с британцами общаться, но книгу на английском языке прочитаю.
— Ванечка, ты у меня молодец! Знаешь, я тобой горжусь!
— Вот и хорошо, — обрадовался я. Спросил: — а у Таврического сада есть какая-нибудь кофейня?
— Наверное есть, — пожала плечами матушка. — Я, если честно, в Таврическом еще не была. Да и нигде еще не была. Не до того было. Квартиру обустраивали, слуг нанимали.
— Тогда пошли гулять, — поднялся я с места. — Погуляем по саду, попьем кофе. Надеюсь, моя спутница не станет возражать?
— Ох, Ваня, конечно нет. Но мне нужно собраться. Сто лет не гуляла по Петербургу.
Вот и ладно. Пока матушка собирается, все-таки сбегаю и узнаю, как там моя мелкая и рогатая…
[1] Конечно же это «Лезвие бритвы». Но это не повесть, а роман.
Глава четвертаяДевчонка голубых кровей
Батюшка, подобревший после обеда, сообщил, что у него имеется целых два часа свободного времени, но потом он должен участвовать в важном совещании у министра. Но зато мы можем втроем посидеть, попить кофе, и поболтать. Кто знает, когда опять выпадет свободная минутка?
Мы с матушкой сегодня кофе уже пили, но отказываться не стали. Я от кофе никогда не отказываюсь, а госпожа министерша (оказывается, супругу товарища министра можно и так звать), просто посидит со своими мужчинами.
Прогулка, на которую мы с утра отправились, почти удалась. В Таврическом саду не погуляли, потому что он оказался заполнен грязным снегом. Дворники из близ лежавших домов, должные бороться со снегом, ленятся вывозить его на Неву, а отвозят в сад, скидывают в пруды. Правильно — весна, само растает.