Поэтому, пришлось брать извозчика и отправляться в другой сад, в Летний. Я бы предпочел пешком, но матушке не пристало ноги бить. Что ж, двугривенный — не деньги.
Снег убран (Лебяжья канавка рядом!), все чистенько, статуи стоят и памятник баснописцу на месте. Деревья и кусты голые, но кое-где появились почки. Побродили немножко, а потом отправились в кофейню. Забавно, эта кофейня существует и в моем времени. Правда, кофе сейчас кажется вкуснее.
Мы бы еще побродили, но пора было возвращаться. И оба довольны. Матушка счастлива, что отправилась на прогулку с собственным сыном. А я… Да и я очень доволен. Матушка Ивана Чернавского уже стала родной, а заодно и с Питером познакомился.
Сюда ехали напрямую, по Пестеля (как она нынче-то называется?), а обратно сделали крюк, чтобы по Невскому, а потом на Литейный.
Кажется — знакомый город, но в тоже время — и нет. На том месте, где стоит храм Спаса на крови свалены бревна и кучи камня. Не иначе, строительство началось. И Невский выглядит по-другому. Дома, вроде пониже, а проезжая часть уже. А еще — дома Зингера нет. Что-то стоит на его месте, но не то.
Про отсутствие автомобилей и про прохожих, что переходят проспект где им в башку взбредет, говорить не стану.
Ничего страшного, освоюсь в столице. Тем более, чем хорош Петербург — так это тем, что улицы располагаются так же, как и в моем времени. Вот, как в Москве стану ориентироваться, пока не знаю. Там-то и здания двигали с места на место, и застройка иная. Поэтому, очень и хорошо, что поеду не один.
Кофе отправились пить не в гостиную, а в специальную комнату. Судя по старому запаху табака, въевшемуся в стены и потолок, она была когда-то курительной. Но мы-то с отцом не курим.
Сначала проговорили деловые вопросы. Главное, разумеется — как там идет подготовка к экзаменам? Услышав, что подготовка идет, отец слегка успокоился. Потом товарищ министра сообщил, что служебная записка о создании при Сыскной полиции криминалистического кабинета министром уже рассмотрена, одобрена, и вскоре будет отдана на подпись самому государю. Но быстро эти вопросы не решаются. Дай бог, чтобы со следующего года ввели две штатные единицы, а оборудование и прочее купит за свой счет. Потом казна с ним рассчитается, хотя он в этом и не уверен.
— Да, Ваня, — сказал отец. — Я тут подумал и решил, что если мы отпечатки пальцев станем снимать, фотографические карточки с преступников делать — так нам система антропометрической регистрации не нужна. Лишнее это. Да и пальчики с фотографированием дешевле выйдут.
— Поддерживаю целиком и полностью, — согласился я. Действительно, зачем усложнять жизнь? Пальчики и фото — за глаза и за уши.
— Приятелю своему Абрютину отпиши, — велел батюшка. — Пусть начинает собираться, осенью на новое место службы заступит.
Вот это правильно. Мне без Василия скучновато будет, и неизвестно, кого на его место поставят, но такие люди, как Абрютин, в министерстве нужнее.
— Кстати, можешь Абрютина с «аннушкой» поздравить, — продолжил отец. — Указ государем уже подписан, пока твое письмо идет, как раз губернатор ему и орден, и грамоту перешлет. Порадуйся за своего друга — крестик ему за дело по раскрытию убийства Борноволкова прилетел.
Э, а я? За Василия рад, но дело-то раскрывал я! Но покосившись на крестик святого Владимира на своем мундире (а в чем мне ходить-то?) только вздохнул.
Отец, правильно понявший вздох сына, усмехнулся:
— А я тебе говорил — лучше бы тебе третьего «станислава» дали. Вот, за это дело тебе бы и Анна бы третья прилетела. Теперь сиди, да жди у моря погоды. Нижестоящие ордена тебе не положено давать, а вышестоящие ты, прости, чином не вышел.
И чего меня по больному бить? И сам знаю, что Владимир третьей степени или Станислав первой, положены лишь с шестого ранга. А до коллежского советника мне… У!
— Да, что я еще хотел сказать… — призадумался отец. — Ты же исправнику своему говорил, что его на должность помощника делопроизводителя прочат?
— Ага, — кивнул я.
— Я копию формуляра Абрютина запросил, а он, оказывается, еще и Анну четвертой степени имеет. Подумал — так чего же кавалера боевого ордена в помощниках держать? Я его с осени сразу в делопроизводители и поставлю.
— А у Абрютина есть «аннушка»? — удивился я. — Не помню я у него на палаше ни крестика, ни темляка.
— Так твой Абрютин офицер, пусть и бывший, у них свои причуды, — хохотнул батюшка. — Он же не боевое оружие носит, а полицейское. Вот, если бы ты его в парадном мундире узрел, так на шпаге бы «клюковка» и была.
Не хвастал Василий мне своим орденом. Ишь, скромный у нас исправник. Уважаю.
— Ну и ладно, заслужил надворный советник свою «аннушку», — хмыкнул я. — У меня тоже Анна имеется…
Ага. На шее висит. Или на загривке?
— Вот, здесь ты прав. Иная Анна дороже стоит, чем орден. А девка твоя отлично готовит, — похвалил отец Нюшку, погладив себя по животу. — И судак преотличный, и эта, картошечка жареная. Как ты сказал название?
— Картофель-фри, — любезно подсказал я.
Не стану же говорить, что картофель-фри, равно как и драники — мое изобретение? Здесь до такого еще не додумались. А батюшке, судя по всему, «зашло». А он еще омлет по-нюшкински не пробовал.
— Нет, умница девка! Такого никто не сготовит. Пожалуй, переманю я ее у тебя.
Ага, Нюшку он переманит. Батюшка, пусть и генерал, я чином помладше, но не переманит.
— Не заплатить тебе столько, чтобы Нюшка тебе в кухарки пошла, — хмыкнул я.
— Чего? — возмутился отец. — Как это не заплатить? Да ты вообще обнаглел, титуляр… Ты сколько ей платишь? Рублей пять?
— Семь, — скромно сообщил я.
— Семь? — захлопал отец глазами. — Начинающей поварихе — семь? В Череповце? Да ты ошалел, сынок! Я Матрене нашей восемь в месяц платил, сейчас десять положил, раз столица, но она тридцать лет нам стряпает.
Тут вмешалась матушка.
— Саша, не забывай, что Анна Игнатьевна у Вани не только за кухарку, но и за прочую прислугу. Мальчик же писал.
— Она у меня и за уборщицу жилых и нежилых помещений, и за истопника, и за ночного сторожа.
— Да ну, чего там девке делать-то? — пренебрежительно махнул рукой батюшка. — Печку протопить, да на одного приготовить? Все равно, семь рублей — это много.
— Саша, а ты не забыл? — строго посмотрела матушка на отца. — Сам же обмолвился, что девочка нашего Ваню спасла.
— Про то не забыл, — хмыкнул батюшка. Подумав, сказал: — Эх, дороговатая нынче прислуга… Черт с ним, стану платить твоей девке десять рублей! Зато, такой обед дам, что министр с прочими сослуживцами удавятся от зависти. Жалко, судака с Шексны далеко везти, но мы тут свое что-нибудь отыщем.
— Не переманишь ты Аньку десятью рублями, — засмеялся я. — Больше скажу — двадцать давать станешь, откажется.
— С чего бы это? — вытаращил глаза батюшка. — Да двадцать рублей управляющий в ресторации получает. Причем — он еще за свои деньги должен одежду шить. А тут кухарка, на всем готовом. Нет, Ванька, что-то ты не то несешь. Не знал бы тебя, да не была бы твоя… Анна Игнатьевна такой мелкой, решил бы, что девка для тебя не просто кухарка!
— Саша, как ты можешь! — возмутилась матушка.
— А что? — сверкнул глазами отец. — Да в Петербурге за двадцать рублей трех чухонок можно нанять! И стряпать станут, и стирать.
Пропустив мимо ушей намек (другой бы такое сказал — не поздоровилось бы, а тут отец), решился-таки рассказать родителям о нашем литературном тандеме.
— У нас с Анной еще одно дело имеется. Мы с ней сказки пишем.
— Сказки⁈ — в один голос спросила родители. А господин товарищ министра оторопело сказал: — Нет, точно у нас Ванька ошалел.
— Чего сразу ошалел-то? — обиделся я. Принялся объяснять. — Сидел я как-то, стал от нечего делать сказку сочинять про деревянного человечка, про его приключения. А Анька — коза, послушала, записала, потом в редакцию газеты «Осколки» отправила. Отругал я ее, конечно, даже уши надрать хотел, да поздно уже. А Лейкин — редактор, за сказку уцепился. Только мы с ним договорились, что печатать он начнет, когда всю сказку целиком напишем. Был бы я автор известный, он бы в каждом номере давал, по главе. Так вот, сказка написана, с первого мая в газете напечатают.
— Ванька, я тебя точно, в Сибирь отправлю, — пообещал батюшка. — Куда-нибудь так законопачу, чтобы почта была верстах в ста, а лучше в двести. Мой сын — пишет сказки? Да еще в «Осколках».
— Так я под псевдонимом пишу, — сдержанно пояснил я. — Вернее — у нас один псевдоним на двоих. Лейкин нам уже и аванс заплатил — четыреста рублей. И еще восемьсот выплатит, как сказка выйдет. И книжку обещал издать, но это потом. Но все равно — почти по шестьсот рубликов у нас с Анькой входит, чем плохо?
На отца было больно смотреть. Но справившись с грустью, он спросил:
— Ванька, тебе что, денег не хватает?
— Да, сынок, — присоединилась матушка, — если не хватает — ты только скажи. У меня деньги есть… Да и батюшка не откажет.
— Ну почему не хватает-то? — хмыкнул я. — Я, по уездным меркам, вообще состоятельным человеком считаюсь. Но если можно еще чуточку заработать — чем плохо?
— Эх, не хотел тебе раньше времени говорить, но скажу, — вздохнул отец. — Я же тебе на свадьбу подарок готовил — доходы с нашего имения во Владимирской губернии на тебя собрался отписать. Не все, но половина твоя. Не так, чтобы много, но тысяч двадцать у тебя в год выйдет.
Это чего, мой отец богатенький Буратино? А я и не знал. Половина дохода — двадцать тысяч, а целиком — сорок? А у него три имения. Сто двадцать тысяч в год? Ладно, с имений может столько не набегать, год на год не приходится, но сто тысяч отец имеет. Сколько это в переводе на деньги двадцать первого века? Не знаю, но до фига. Да еще жалованье. И чего я переживал, что наем дома дорого обходится?
— Если отпишешь, то отказываться не стану, — твердо заявил я.— Женюсь — дом надо ставить, лучше кирпичный. Но дело-то в том, что мне интереснее самому зарабатывать. А у Нюшки планы наполеоновские — собирается то ли молочный завод поставить, то ли кирпичный. В общем, что-то такое, чтобы деньги приносило. Она меня в долю обещает взять…