— То есть, ваше высокоблагородие, не обязательно мужа подозревать станем?
Молодец! Еще мне понравилось, что унтер сказал во множественном числе, а нет — мол, отдувайтесь, господин следователь, мое дело маленькое. И не забыл унтер-офицер нашего разговора в дороге, когда я ему пояснял, что если убита жена, то процентов на девяносто ее убил муж. И то, что первый подозреваемый это тот, кто труп обнаружил. И тоже, процентов так… на девяносто это правда. Особенно, если первым был муж.
Но! У нас остаются еще десять процентов вероятностей, а это немало.
— Тут, Спиридон, все может быть. Нам с тобой нужно разные версии выдвигать. Разумеется, в конечном итоге окажется, что самое простое — и есть правильное, но все может быть… И случайный грабитель, и теща чья-нибудь. Все просчитать невозможно.
С тем мы и разошлись. Я пошел в свою комнату, а Спиридон расположился в передней, где и положено отдыхать слуге молодого барина.
Только-только заснули, как раздался стук в дверь.
— Кто там? — сонно поинтересовался Спиридон, а из-за двери послышалось:
— Слышь, парень, барина своего буди. Его высокоблагородие господин исправник на кладбище ему приказал идти.
— Кто там мне приказал?
Как был, одном белье, вышел в прихожую.
А там давешний городовой Звездин. Угрюмый — правильно, спать хочет.
— Ваше высокоблагородие. Господин исправник на кладбище велел идти. Там эту, как ее? Эскумацию производят…
Ладно, не буду цепляться к словам. Эксгумацию исправник решил провести? Интересно, а почему ночью? Пойду. Только, на всякий случай, кобуру свою пристрою под мышку. И Спиридон, смотрю, пристраивает свою «пушку». Морщится, непривычно револьвер за пояс совать. Не думаю, что исправник решил ухайдакать следователя, вызвав его на кладбище, но, береженого бог бережет.
[1]Ковалевский П. М. Итоги жизни // Вестник Европы. 1883. Кн. 2 февраль
Глава тринадцатаяВскрытие показало
Терпеть не могу штампы, типа — «от слова совсем», но я автор, мне можно. Ведь может же, когда захочет!
Это я про исправника города Кириллова и его уезда, коллежского советника господина Сулимова, который за короткое время распорядился об эксгумации тел госпожи Никитской и господина Андерсона. Причем, масштабы были грандиозные — задействованы две бригады копарей, рядом с кладбищенской церковью разбиты две большие палатки армейского образца. На самом месте вечного покоя горели огни керосиновых ламп, а по периметру выставлены посты из городовых. Наверняка мужикам было страшновато, потому что они, время от времени, покидали свои посты и скучковывались, делая вид, что подошли одолжить папироску у сослуживца или попросить огоньку. Вообще-то, на кладбищах курить не принято, но здесь сделано исключение.
Если кто-то со стороны посмотрит — будет весьма удивлен. Кладбище, холмики, деревья и кресты, а между ними огоньки и огонечки. Надеюсь, жители Кириллова уже спят? Зрелище, в какой-то мере и романтичное, но лучше его не видеть. Иначе потом спать перестанешь.
— Вот, господин коллежский асессор, — с довольным видом сообщил мне исправник, стоявший чуть в отдалении, в окружении небольшой свиты, состоящей из коллежского регистратора и еще парочки каких-то людей в мундирах. — Решил, что не стоит ничего откладывать. Приказал мужичков собрать, а заодно и лекарей наших. Палатки распорядился поставить, ламп притащить.
Господи, копарей и лекарей ладно, но где он палатки-то взял? Хотя, в хозяйстве наших уездных исправников многое можно найти из того, что должны быть в совершенно ином месте.
— Похвально, — не преминул похвалить я исправника, но не удержавшись, спросил: — А почему ночью-то решили?
— А коли днем — так и копарей не собрать, по работам разбегутся, а уж лекаришек-то наших тем более. Скажут — мол, больные у них, лечить нужно. Да и от горожан поспокойнее. Ночью на кладбище никто не пойдет, а днем здесь сразу народ набежит. А копать — какая им разница, не промахнутся. Я им всем по рублю пообещал заплатить.
Правильно мыслит господин исправник, вот только, сделал бы он все это вовремя. Но у нас, как водится, все делается через… Н-ну, дамы меня читают, не стану произносить вслух, через какое место. Сначала создаем себе трудности на ровном месте, потом их героически преодолеваем, а потом еще и награду за это требуем. По рублю и «лекаришкам» и копарям? Интересные расценки у исправника. А деньги он из своего кармана станет платить или из фондов полиции?
Ей-ей, я бы решил, что Сулимов наконец-то взялся за ум — то есть, начал выполнять свои прямые обязанности, если бы не узнал, что вчера, в «Правительственном вестнике» была опубликована заметка о том, что государь-император удостоил своим вниманием некого коллежского асессора И. А. Чернавского, которому он выразил свое «Высочайшее Благоволение» и вручил в подарок часы.
Публикация была запоздавшей — с момента получения мной «высочайшего благоволения» прошел почти месяц, зато это случилось вовремя. Вообще, я догадывался, отчего новость запоздала. «Вестник» находится в ведении МВД, а мой батюшка не особо горит желанием афишировать достижения и успехи своего сына и делиться новостями с редакцией не стал. Видимо, редактор газеты, господин Данилевский получил информацию из собственных источников.
Но мне запоздание пришлось на руку. Все-таки, исправник человек вменяемый. Осознал, что одно скандалить просто с сынком товарища министра, совсем другое — с особой, удостоенной личной аудиенции императора. Засуетился, позабыв про спесь.
Как по мне — так все ладно, лишь бы на пользу дела. Я готов даже жалобу на исправника не писать, лишь бы все получилось, а злоумышленник был бы установлен и задержан. Но судебного следователя по Кириллову придется менять. Уж тут я с Лентовского не слезу.
Хотя… По исправнику пока ни в чем не уверен. Поживем, как говорят, тогда и увидим, и пожуем. Может и отпишу батюшке, но так, конфиденциально.
Одна бригада выкопала гроб с телом госпожи Никитской, захороненный в фамильном склепе (я бы назвал — участок для погребения), а вторая трудилась за кладбищенской оградой, где хоронили самоубийц, а еще приезжих. И, как только доставались гробы, тела переносились в импровизированный палатки, где вскрытием занимались медики. Но главным среди здешних врачей был господин Суслов. Он распоряжался, переходил из палатки в палатку, руководил, а копались в мертвых телах другие люди. Как это ни странно — постарше. Видимо, он тут занимает какой-то пост, а прочие его подчиненные.
Не знаю, кого материли эскулапы, проводившие вскрытие — меня или самого исправника, потому что вслух своего недовольства не выражали, а то, что они в этот момент думали, их личное дело. Я тоже переходил от палатки к палатке, хотя в этом и не было особой необходимости. Нет, не контролировал — люди знают, что делают, больше из чувства ложной солидарности. Дескать — вот и я сам посмотрю на останки, пролежавшие в земле две недели, понюхаю «ароматы».
Но не стану углубляться в подробности, самому неприятно. Но мне-то что — у меня работа такая, а читателям лишнее ни к чему.
Первыми закончили медики, проводившие вскрытие землемера. Земский лекарь Суслов, с наслаждением вдыхавший ночной воздух, сказал:
— Эх, пойду и напьюсь. — Заметив меня, немало не смутился. — А, господин следователь! Как вам все это нравится?
— Никак, — отозвался я и полюбопытствовал: — И что там? Пули извлекли?
— Какие пули? — усмехнулся Суслов. — Нет там никаких пуль, и не было никогда. Если бы мне поставили задачу произвести вскрытие сразу — ответил бы, что имеет место ножевое ранение. Оба ранения смертельные, хоть и непроникающие. Было бы огнестрельное — пули бы извлекли.
— Ножевое? — озадаченно переспросил я. — И не одно?
Городовой говорил мне про одну рану, напротив сердца. А их, значит, две?
— Один удар пришелся в область сердца, второй в печень. Теоретически, возможно, что кто-то провел зондирование, извлек обе пули, но маловероятно. Раневой канал был бы расширен. Покойничек уже не особо свежий, если бы сразу нам его отдали — то можно было бы определить — имеется ли следы копоти в ране, что из себя представляет раневой канал. А здесь уже и червячки потрудились, да и ткани начали распадаться. Опять-таки — ежели ранение огнестрельное, то края раны должны иметь характерный следы ожога. А здесь — только то, что я вам сказал. Длина раневого канала — в одном случае два вершка, в другом — два с половиной. А диаметр не более чем с четверть дюйма. Кстати, у госпожи Никитской, хоть там мой коллега и не закончил — такая же картинка. Раны наличествуют на спине — одна под лопаткой, вторая чуть ниже. И тоже — диаметр не более четверти дюйма.
Мысленно перевел старые меры длины в метрические, получилось, что нож — или, что там? Длиной не меньше десяти сантиметров, а диаметром в сантиметр, может — чуть меньше. Это что за дырокол-то такой?
— А что это за нож такой?
— А вот тут сами ищите — нож это, кинжал какой или стилет.
— Что ж, спасибо, — поблагодарил я. — Когда сможете дать мне официальный акт? Хотя бы примерное время смерти?
— Вот тут я не знаю, — принялся важничать лекарь. — Мне еще поработать нужно, посмотреть. И не взыщите — акт я не вам отдам, а господину исправнику. Он мне задание давал — перед ним и отчет держать. Думаю, дня через два-три все будет готово. Нужно же два акта сделать — на каждого покойничка отдельно, правильно?
Я только кивнул. Эх, ну почему эскулапы так любят наводить тень на плетень? Им что, сложно сразу сказать? Хотя бы общие сведения, а формальности-то и потом. Интересно, что заканчивал здешний врач? Лет ему тридцать пять, скорее всего — Московский университет. Попробую воззвать к корпоративной солидарности.
— Простите, господин Суслов… Вы ведь наверняка Московский университет заканчивали? И судебную медицину профессору Легонину сдавали? Знаете, что для следствия время играет важную роль. И время смерти, да и время для расследования. У нас и так уже полторы недели коту под хвост ушло. Два-три дня — очень много. Мне бы пока на словах, без акта.