— А почему я должен ругаться? Ты вообще молодец, — похвалил я девчонку, потом спохватился. — Когда успела?
— Это не я успела, а Иван Андреевич Милютин с директором поговорил. Как ты в Кириллов уехал, к нам господин Милютин пришел, тебя хотел застать. Тебя не было, так он со мной немножко поговорил. Сказал, что с директором договорился, но нужно, чтобы отец прошение написал, а еще директор сказал, что будет лучше, если я в гимназии хотя бы год поучусь, а уж потом экзамены экстерном сдавать. Я за четыре дня все сдала!
Иван Андреевич слов на ветер не бросает, и дела не откладывает. Я-то думал, что он поговорит с директором как-нибудь потом, а он все сразу, единым махом. Наверное, так и надо.
— А почему экзаменов мало? — слегка удивился я. — Там же еще немецкий с французским должны быть, латынь?
— Сказали — что это необязательные предметы, за них даже плату отдельную вносят, латынь для женских гимназий вообще отменили, но я решила, что нужно и немецкий и французский учить, батька уже все прошения написал.
Ух ты, а я ведь иной раз забываю, что у Ани имеется законный отец и все вопросы, связанные с образованием, он должен решать. И то, что моя воспитанница-кухарка станет учиться — это прекрасно. Станет с девушками общаться, со своими ровесницами, это на пользу. Авось у девчонки хотя бы юность будет, если детство пропало. Если еще Маньку в гимназию возьмет — совсем красота. Будут в Мариинке две козы учится — и что такого?
— Аня, а ты сумеешь и учиться, и по дому все делать, и за козой ухаживать? Где ты на все время возьмешь? Может, нам кого-то нанять?
— А чего там не успеть-то? Я же, когда в школе грамоты училась, то все успевала. У тебя здесь и работы-то особой нет, — пожала плечами Анька. — Еще Иван Андреевич посетовал, что за учебу платить придется — мол, все стипендии распределены.
— Это ерунда, — отмахнулся я. — Неужели я за тебя какие-то тридцать рублей в год не заплачу?
— Батька мне тоже самое сказал, — хмыкнула Анна. — Но я решила, что сама за себя заплачу. Справедливо будет. Сам же сказал, что я богатенькая Буратинка. Да, Ваня, о Буратино… Редактор снова письма читателей прислал.
— Опять какие-нибудь поклонницы? — загрустил я. — Фотографии, предложения познакомиться?
— Есть и такие, я их на растопку оставила. Но есть интересно письмо — потом почитаешь.
Я покивал. Завтра все почитаю. Все-таки, что же в доме изменилось?
— Аня, мне мерещится или нет? Что-то у нас не так… А что именно, понять не могу.
— Ишь ты, заметил, — покачала головой Аня. — Я-то думала, что ты только завтра внимание обратишь.
— Почему завтра?
— Так днем увидишь, что внизу свежие бревна, от старых отличаются.
— В смысле? — не понял я, потом дошло. — Ты что, решила-таки дом отремонтировать?
— Совсем немножко. Мы с Иваном Андреевичем говорили, он спросил — не нужно ли чего?
— А ты, стало быть, городского голову припахала к ремонту?
— Чего припахала-то сразу? — обиделась Анька. — Он спросил — я ответила. Ни о чем не просила. Сказала, что все хорошо, домик хороший, но надо бы венцы внизу поменять, крышу починить. А утром, я только печку собиралась топить, мужики пришли. Сказали, что их господин Милютин прислал. Бревна внизу осмотрели, на крышу слазили. Сказали — мол, все поднимем и заменим, даже мебель и вещи наши на всякий случай вынесли. Бревна новые привезли — хорошие, я проверяла, дом подняли — не знаю, какие-то штуки у них были, с винтами, они их по углам поставили. Старые бревна вытащили, кое-где камни в фундаменте поменяли, бревна на новые заменили, все на место поставили. Я-то думала — вагами поднимать будут, на неделю работы, не меньше, а они за два дня управились.
Теперь до меня дошло — что не так. Когда смотрел в окно, словно бы вид стал иным, и вид чуть дальше. Раз дом немного поднялся, так и окна стали на другом уровне.
Я слегка загрустил. Чего не люблю, так это «подарков».
— Ваня, ты чего-то такого не подумай, — забеспокоилась Анька. — Знаю, что ты такого не любишь, я к Ивану Андреевичу сбегала, узнала, сколько все стоит. Он деньги брать не хотел, но я ему объяснила, что Иван Александрович меня ругать станет, сорок рублей оставила, да еще и мужикам по два рубля дала.
От сердца немножко отлегло. Глупость, конечно, не взятку мне дали, но все равно — неприятно. Ну, если за все заплачено, вопрос снимается.
— Ты деньги из своих отдала? —поинтересовался я. Подошел к столу, в ящик которого складываю деньги и спросил: — Ань, сколько с меня? Рублей шестьдесят?
— Двадцать шесть рублей, — отозвалась Анна.
— Почему так мало? Сорок за сруб с работой, да еще мужикам?
— Так я поровну посчитала. С тебя половина и с меня половина. Ты мне и так постоянно талдычишь, что дом этот наш общий, но платил-то за него ты.
— Аня, но так нечестно. Я большой, обязан деньги зарабатывать, а ты еще маленькая. Да, я же тебе еще жалованье должен платить, не забыла?
— Ваня, а я ведь и обидеться могу, — слегка набычилась Аня. — Давай так — если деньги понадобятся, я тебе скажу, а нет — так не заикайся.
— Аня, да мне попросту неудобно. Ты по дому работаешь, готовишь… Понимаю, если бы ты у меня только прислугой была, вопросов нет. А ты вкалываешь, а я даже денег тебе не плачу.
— А разве так не бывает, чтобы брат и сестра в одном доме жили? Так разве сестра не станет работу по дому делать? Так что, младший братишка — помалкивай о деньгах. Деньги у нас стобой есть, а домик этот мы потом за четыреста тридцать рублей продадим. Даже и за четыреста сорок.
[1] Не исключено, что великий музыкант, который и на самом деле отличался рассеянностью, надписывая ноты вспомнил свою воспитанницу, которую звали Еленой.
Глава девятнадцатаяИ жизнь, и козы, и любовь
— Ме-е-ее!
Господи, да кто ж над ухом-то орет? Да еще так противно? И кто в барабан стучит? Купцы пьяные?
Спросонок не сразу дошло, что орут не над ухом, а во дворе. Пара секунд понадобилась, чтобы вспомнить, что я не в дороге, не на каком-нибудь постоялом дворе, и не в гостинице Кириллова, а в собственном доме, а орет, по всей вероятности, Нюшкина коза. Да-да, не Анечкина, а именно Нюшкина. Кажется, сама Нюшка так орать не умеет? Или умеет? Да кто их, козлонюшек знает?
А я-то сегодня собирался проспать до обеда, наглейшим образом опоздав на службу. Мне отгулы положены за переработку.
— Ме-ее-а…
Да что бы тебя приподняло и треснуло, собака такая! Сейчас возьму какую-нибудь хворостину, да вдоль хребта вытяну.
Где же она так изводится? И чего орет? Режут, что ли?
Чертыхаясь, натянул штаны, накинул сюртук и вышел во двор.
А там, картина маслом! (Простите, но снова использую штамп, но со штампами пишется быстрее.)
На крыше сарайки разгуливала белая коза, звонко цокая копытцами по деревянной крыше и, время от времени гнусно блеяла, а внизу стояла Нюшка в сорочке, в своей кацавейке, накинутой на плечи и уговаривала животину:
— Манька, спустись вниз! Сейчас покормлю! Мань, ну честное слово!
С недосыпу я зол, поэтому пообещал:
— Сейчас батог возьму, обе получите! Манька по заднице, а Анька… по тому же месту.
— Ме-е! — презрительно отозвалась коза, а Анька, покачав головой, опять начала уговаривать и стыдить зверюгу:
— Манька, ты слышишь? Дядя Ваня на тебя сердится, сейчас лупить станет. Не стыдно харе-то твоей будет, если мне из-за тебя попадет?
— Ме-е!
Все понимает. И козьей морде совершенно не стыдно.
— Зараза ты Манька!
Это не я сказал, это Анька.
Как это коза замок-то вынесла? У меня в этой сарайке два здоровых мужика сидели, рыпались, но выломать не смогли. А, вот оно что — Анечка, чтобы каждый раз не мучиться с замком, соорудила завертыш из деревяшки. А козочка, стало быть, постучала копытцем по двери, гвоздик отошел, дверца открылась.
— Манечка, солнышко мое! Бегу-бегу! Иди капустки покушай!
Господи, это еще что? А это моя соседка Ираида Алексеевна чешет сюда со всей прытью, и с охапкой капустных листьев.
А ведь капуста-то еще не вызрела, не накатилась, то есть. Это что, бабулька все будущие кочаны на Маньку извела? И что она на зиму квасить станет?
— Ме-а-е! — радостно заверещала коза и одним прыжком соскочила с крыши.
Ё-мое, у меня аж сердце сжалось, а этой… белокурой бестии все равно. Мекнула и приземлилась на все четыре копыта, подбежала к старушке и принялась лопать листья.
— Манечка, зайка моя… — приговаривала старушка, умудряясь кормить козу, да еще и почесывать у нее за ухом.
— Ме-е-а, — быстренько поблагодарила Манька бабулю и опять захрустела капустным листом.
— Здрасть, тетя Рая, — поприветствовала Нюшка соседку.
Я поздоровался более чинно:
— Здравствуйте Ираида Алексеевна, рад вас видеть.
— Иван Александрович, с приездом вас, — ответствовала бабуля, потом вздохнула: — Прошу-прошу Нюту, чтобы козочку мне во двор поставила. Манечка, хочешь у меня жить?
— Ме!
Не иначе, согласна.
— Да хоть обоих забирайте — и Нюту, и Манюту, — махнул я рукой.
С этими словами ушел в дом. Пусть бабка забирает и Маньку и Аньку, во двор их ставит, привязывает, они там переблеиваться станут. Авось, мне не слышно будет, хоть высплюсь.
А времени-то у нас сколько? Царский подарок показывает шесть утра. И спать расхотелось. Что, придется на службу идти? Если на службу, то надо бриться. Горячей воды, естественно нет, печь не топлена, самовар тоже холодный. Козьей хозяйке выговор. Но мой «эгоист» на месте, сейчас хотя бы на бритье вскипячу.
Пока возился, явилась Анька.
— И что, не взяла тебя бабуля? — поинтересовался я.
— Не-а, она только Маньку берет, — сообщила Анна. — Но не прямо сейчас, а потом.
— Правильно, зачем бабулечке две козы? На двоих ей капусты не напастись. А я бы вас обеих отдал. И вам не скучно будет, и мне спокойнее. А то, развел я вас тут… Куда не глянь — кругом козы.