Прихватив с собой папку с делом по обвинению ветеринара Андреева в двойном убийстве и краже, пошел в приемную.
Наш заведующий канцелярией — которого я отчего-то считаю секретарем Председателя, обрадовался:
— Иван Александрович, как вы кстати. Я уж за вами бежать собирался.
— А что такое? — удивился я.
— А вы не знаете? — ответно удивился заведующий, потом вспомнил: — Да, вы же в отсутствии были, вернулись в субботу вечером. А у нас с прошлой недели ревизоры из департамента государственного казначейства, а с ними еще и аудитор из нашего министерства. Председатель комиссии у Его Превосходительства сегодня с семи утра сидит, ведомости разбирают.
Департамент государственного казначейства проводит ревизии? Не знал. Или это аналог Счетной палаты из моего времени?
— И в чем это мы провинились?
— Так ни в чем, обычное дело. Раз в пять лет все Окружные суды подвергаются большой ревизии. На моей памяти это уже вторая, — пояснил заведующий канцелярией.
Я искоса глянул на заведующего канцелярией. Что-то в нем изменилось. А что именно? А, так у него в петличках уже не одна звездочка, а две! Целый губернский секретарь. Ишь, иной раз поглядывает на свою «обновку». Не осуждаю. Сам иной раз смотрю на свою, до сих пор не верится, что я теперь в чине, в котором ходил герой повести «Нос».
— Игорь Иванович, мои поздравления. Заслужили, — поздравил я нашего начальника канцелярии.
— Благодарю, — зарделся начальник канцелярии, потом вздохнул: — Мне, разумеется, с вами не сравняться, но все равно…
— Все еще впереди, — утешил я Игоря Ивановича, хотя и он, и я знали, что на подобной должности губернский секретарь — потолок.
Пусть ты судейский чиновник, но, если сидишь на канцелярии, не желая заниматься реальной работой — пусть даже самой поганой, вроде пристава, так и останешься бумажки перебирать до пенсии и в нижнем чине. А с другой стороны — если человека устраивает, то отчего бы и не сидеть? Губернский секретарь все-таки солиднее, нежели коллежский регистратор.
— А я-то каким боком к ревизии? — кивнул я на дверь.
— Вот уж, не могу знать, велено вас срочно пригласить в кабинет, — хмыкнул канцелярист и пошел докладывать.
Хм… Я же Лентовского вчера, после Заутрени видел, мог бы инамекнуть. Впрочем, он и пытался, но супруга увела. Знаю, что казенных денег я точно не крал, но все равно, неприятно.
— Заходите, Иван Александрович, присаживайтесь, — радушно поприветствовал меня Председатель суда. Кивнув на худощавого чиновника средних лет, в очках и в мундире надворного советника, представил: — Казимир Шамильевич Мендес, ревизор департамента государственного казначейства.
Сочетание имени, отчества и фамилии убойные! Казимир — польское имя, Шамиль — это уже аварцы или даргинцы, а Мендес? Не то испанец, не то португалец.
Даже не берусь определить его национальность и вероисповедание. А раз так, значит русский.
— Чем могу служить? — вежливо поинтересовался я.
— У меня к вам вопрос, господин Чернавский, — зашелестел бумагами — по виду, бухгалтерскими ведомостями, ревизор, — на каком основании вы получали жалованье, будучи в отпуске?
— В смысле, на каком основании? — удивился я. Посмотрев на Лентовского, сказал: — О том, что будучи в отпуске, я был прикомандирован к Московскому окружному суду, докладывал по приезду своему начальству. В моем рапорте о выходе из отпуска все указано. Временный перевод был согласован старшими председателями судебных палат — и нашим, и Московским. Выписка из распоряжения передана в канцелярию Череповецкого окружного суда. А на каком основании мне выплачивали жалованье, лучше сделать запрос в Московскую Судебную палату. Не сомневаюсь, что вам дадут исчерпывающий ответ.
Конечно же, по завершении своего триумфального дебюта в качестве обвинителя я заручился документами, удостоверяющими мою службу в Московском суде. Я же теперь бюрократ. А еще знаю, что при выходе на пенсию, из моего стажа выкинут время отпуска и больничных. А мне до пенсии всего-то тридцать четыре года. Правда, год выхода на заслуженный отдых не очень удачный — 1918-й, но буду надеяться, что Советская власть оценит мои труды по борьбе с преступностью и сама назначит пенсию, соответствующую моему стажу и чину. В крайнем случае — примет на службу по моей специальности по диплому. Мне в восемнадцатом году и будет-то каких-то пятьдесят пять — расцвет сил. Вон, моему отцу (из будущего) как раз пятьдесят пять, а ему еще служить и служить. В ВЧК, разумеется, не возьмут, но в уголовный сыск (по-новому — розыск), почему бы и нет? Я даже кражу из Патриаршей ризницы раскрою, банду Яшки Кошелькова помогу обезвредить и браунинг Владимира Ильича верну владельцу. Да, еще готов заранее расстрелять Леньку Пантелеева, чтобы тот не изображал Робин Гуда.
Конечно, не стоит сбрасывать со счетов и такой вариант, что меня самого расстреляют, но это, как говорится, уже другой вопрос. А пока, в силу своего оптимизма, думать о плохом я не стану, а буду размышлять о хорошем — то есть, о заслуженном отдыхе и заграницу с наворованными бабками не побегу.
Так что, зачем мне терять целых две недели? Вдруг их-то как раз и не хватит для полной пенсии? А в Москве, по доброте душевной, мне поставили целый месяц службы. Не отказываться же?
— Господин Чернавский, жалованье, которое вам выплачивал Московский окружной суд, меня не интересует, — скривился Казимир Шамильевич Мендес. — Меня интересуют выплаты, произведенные Череповецким окружным судом в период вашего отпуска.
Мысленно посчитав до десяти, сказал:
— Тогда, будьте добры — скажите конкретно — сколько я получил денежных средств, когда получил? А заодно растолкуйте — как я сумел получать жалованье, если меня вообще не было в городе почти четыре месяца? Крыльев у меня нет, а аэростатное сообщение между Москвой и Череповцом пока не придумали.
Вместо ответа господин Мендес пододвинул мне несколько «простыней» — ведомостей на получение жалованья. Так — в мае я получил шестьдесят рублей жалованья, двадцать прогонных и тридцать пять квартирных. Ишь, а про такое я и не знал! Повысили, что ли? И та же картинка в июне–июле. А еще значилось, что Чернавский получил наградные на Пасху — целых триста рублей. Итого, 645 рублей.
— М-да, неплохая сумма, — заметил я, возвращая бумаги. — И подпись моя во всех документах очень похожая, только линия получилась не сплошная, а с разрывами. Если взять увеличительное стекло — будет особенно хорошо заметно. Стеклили ее.
— Стеклили? — переспросил Лентовский, а господин Мендес, посмотрев на меня с неким уважением, растолковал:
— Господин коллежский асессор правильно угадал — стеклили. Берется настоящая подпись — подлинный документ, накладывается на оконное стекло, а сверху прикладывается либо чистый лист, либо кусочек ведомости. Потом карандашиком прорисовывается подпись, а перьевой ручкой пишут сверху, по карандашу. Карандашик потом аккуратно стирается, но, если присмотреться — заметно.
Ну да, перьевой ручкой на стекле и на весу неудобно писать, это не авторучка.
— Ни разу с таким не сталкивался, — удивился Лентовский. — Видел, разумеется, скопированные подписи, если векселя подделывали, но там все ясно, даже специалист не нужен.
А я решил рассказать, откуда у меня знания. Еще решат, что я сам втихаря подписи на векселях подделывают.
— Я, когда в университете учился, такое видел. У архитекторов целые машинерии приспособлены — стекло на какой-нибудь подставке, под ним свеча или керосиновая лампа. Зачем мучиться, чертеж по новой чертить, если можно просто скопировать? Некоторые из студентов, которые нуждаются, на жизнь так себе зарабатывают и за учебу платят. У них заказы не только от сокурсников, но и от чертежников.
— Спасибо, господин Чернавский, — поблагодарил меня Казимир Шамильевич, — Я узнал все, что хотел узнать, не смею вас больше задерживать.
— Да, Иван Александрович, спасибо, — поддержал главного ревизора Председатель суда. Углядев папку с бумагами, кивнул: — Вы уж простите, не смог поговорить, после обеда буду свободен.
Когда я уже открывал дверь, услышал в спину:
— В канцелярии посмотрите график выездных заседаний.
— Слушаюсь, — обернувшись, коротко кивнул я.
Странно, ничего не записали, и от меня не потребовали никаких объяснительных записок? Тут и Маньке понятно, что казначей решил руки погреть. И что, под суд того не собираются отдавать?
— Игорь Иванович, а что за выездные заседания? — поинтересовался я, прежде чем покинуть приемную.
— Ах, забыл совсем, — хлопнул себя по лбу заведующий канцелярией.— Велено было вас заранее ознакомить, чтобы готовились. Вот, посмотрите…
Губернский секретарь протянул мне бумагу, где значилось, что в ноябре месяце с.г. Череповецкий Окружной суд проводит выездное заседание в городе Устюжна. Состав: председательствующий — товарищ. предс. Окр. Суда статск. совет. Вангергейм, непременные члены: надв. сов. Остолопов и колл. асес. Чернавский. Выездной прокурор — тов. прок. колл. асес. Лазаревский.
— Это пока проект, ближе к ноябрю начисто напишу. Могут какие-то изменения быть, — пояснил Игорь Иванович.
Я уже не удивляюсь, что следователя можно поставить в прокуроры, а заодно и в судьи. В принципе — кто под рукой оказался, того и цапнули. И там, в Устюжне, должны свои присяжные быть. Разумно — не таскать же их из Череповца?
Еще понравилось — выездной прокурор.
На самом-то деле ехать никуда не хотелось, но любопытно глянуть на Устюжну. Как-никак, историческая родина Натальи Никифоровны. Да и любопытно — каково это сидеть в выездном суде?
Малость смущало — в ноябре-то может у меня и дело какое-нибудь быть. А вдруг кого-то убьют?
Но задавать вопрос заведующему канцелярией — сотрясать воздух. Это не он решает, а Председатель.
Отнес свою папочку в кабинет, собрался подшить бумаги, но отчего-то напала лень. А не пойти ли домой? Скоро обедать пора, а если я смоюсь на час пораньше, то все решат, что ушел по делам.