— А как потом в Череповце быть? — покачала головой Анька, с тоской посматривая — когда же этот моток закончится? — Ладно, пока мы одни, а если кто-то услышит? Куда годится, чтобы прислуга своего хозяина по имени звала?
— Ты так и не передумала?
— Нет, Ольга Николаевна… — помотала головой Аня. — И мне в Череповце будет лучше, да и Ивану Александровичу со мной спокойнее.
Вчера у нас состоялся очередной нелегкий разговор. Маменька за три месяца успела так привязаться к Аньке, что теперь не желала ее отпускать обратно в Череповец. Мол — если желаешь учиться, так и в Петербурге гимназии имеются, а в репетиторы профессоров наймем, какие там гимназистки? А думно заниматься каким-то иным делом — вроде купеческого, так в столице и возможностей больше. А замуж захочешь — так и мужа тебе найдем, приданое хорошее дадим. Или — сама себе мужа ищи, но о приданом не беспокойся.
С «легализацией» крестьянской девки Анны Игнатьевны Сизневой и превращением ее в какую-нибудь захудалую дворянку, несомненно, возникнут сложности. Но если под рукой у маменьки имеется такая фигура, как муж, он же господин товарищ министра, то разве эти сложности не отступят? Отступят, а то и разлетятся вдребезги. На худой конец маменька заставит папеньку признаться, что он и является Анькиным отцом, отправит его с прошением признать незаконную дочь законной — да не в Канцелярию прошений на Высочайшее имя приносимых при Императорской Главной квартире, а прямо к его Императорскому Величеству. А государь, глядишь, и признает. Ему что, жалко, что ли? И станет Сизнева Анной Александровной Навской, а то и Чернавской. Приданое — фи, какие мелочи. Двадцать тысяч наверняка хватит. Если мало, так батюшку потрясем. Имение нужно? Тоже прикупим, если не слишком большое.
А для полноты — маменька еще станет дуться на папеньку за то, что тот заимел на стороне дочку… Недолго, но для порядка.
Ну, про удочерение и про прошение, не говоря уже про обиду маменьки за «измену» — это я загнул. Но даже не сомневаюсь, что такой умный человек, как моя маменька, да еще и с участием батюшки, что-нибудь да придумают.
А пока я избрал страусиную политику. Конечно, я жил как-то без Аньки, проживу и впредь. Но с ней — как за каменной стеной. А как нам в Череповце сохранить прежние, доверительные отношения, но выглядеть на публике, словно хозяин и прислуга? Впрочем, меня интересовала даже не вся публика, а только ее очень малая часть. Например — некая Леночка Бравлина. Как я ей объясню, что маленькая кухарка, крестьянка, называет ее жениха по имени? А родственники Лены, которые рано или поздно станут и моей родней?
Понятно, что мы с Аней еще до поездки в Москву относились друг к другу не так, как положено. Но тогда-то старались дистанцироваться, а теперь? Стали Ваней и Аней… И кто их придумал, эти сословные предрассудки?
Наилучшим выходом из положения было бы и на самом деле оставить названную сестричку у матушки с батюшкой. Пусть девчонка поступает в питерскую гимназию или сдает на аттестат экстерном — она сумеет, а потом тоже поступит на какие-нибудь курсы. Можно бы ее за границу отправить — там женщине проще получить образование.
Другой вопрос — а захочет ли сама Аня учиться? Знавал я талантливых девчонок, которые говорили — а зачем это мне? Заканчивали школу, шли в колледж, вместо университета, а потом с головой уходили либо в семью, либо в бизнес.
Впрочем, и среди парней — моих однокурсников, имелись очень умные люди, которым наука была до одного места. Казалось бы — вот, карьера историка, диссертация… А они пожимали плечами и уходили служить в полицию, или тоже занимались чем-то таким, для меня непонятным, вроде игры на бирже.
Станет ли маленькая крестьянка будущей Софьей Ковалевской или иной знаменитостью, никто не скажет. Но то, что она пробьет себе путь наверх, с помощью собственного ума — я даже не сомневаюсь. А моя задача достаточно скромная и состоит в том, чтобы по мере возможности поддержать талантливую девчонку. Кто знает — может, мое пребывание здесь, в этой реальности, как раз и связано с тем, что у истории имеются на эту девочку свои планы и ее нужно немножко поддержать?
Так что, пока моя политика проста. Пусть все идет, как идет, а дальше пусть будет так, как оно и будет. А потом видно будет. Леночка, не сомневаюсь, все поймет, а удивление ее родственников я как-нибудь да переживу.
— Аня, но все равно тебе придется решать, — не успокаивалась маменька. — Знаешь — я тебе честно скажу, что мне, как матери, спокойнее, если ты с Ваней останешься. Но ты не можешь вечно оставаться в кухарках да в прислуге. Поверь, девочка, ты достойна гораздо большего. Иван у нас человек взрослый, способен о себе позаботится. А тебе стоит о своем будущем задуматься.
— Ольга Николаевна, да все я понимаю. Вот, если бы твердо знала, что Иван Александрович женится, то мне бы спокойнее было. Там и Елена Георгиевна за ним присмотрит, и ее родственники. А без меня-то он как? Но самое главное — как он книжки-то свои писать без меня будет? Это ведь он мне льстит, соавтором называет, редактором… Но книги-то он придумывает. А что я? Я только записываю. И дело-то тут не только в деньгах. Нет, — поправилась Аня, — деньги — штука хорошая, я не спорю, но не самое главное. Мне жуть, как интересно узнавать — а что дальше-то будет? Что там какой-то кирпичный завод? Вот, книги.
— Но он свои книги и один может писать, а ты потом почитаешь.
— Да не будет он один ничего писать! Забросит, а у него столько всего интересного еще получится! Господин Лейкин пишет, что люди-то Павла Артамонова читают, ждут. А как забросит, так откуда и кто узнает, что такие интересные книги пропали?
Стыдно, когда считают талантливым мерзавца и плагиатора, крадущего чужие произведения. И это я не про кого-то, а про себя.
Я, допрежь помалкивающий и слушавший разговор, решил, что пора вступить.
— Вот здесь, Аня, ты и права, и не права, — сказал я. — Права в том, что без тебя я писать ничего не стану. Да и не стал бы, если бы ты меня не тормошила. А неправа, потому что ты не секретарь, а полноправный соавтор. Ты и сюжеты подсказываешь, и целые главы пишешь. Поэтому, дорогая маменька, и уважаемая Анна Игнатьевна, я предлагаю пойти на компромисс.
— А на какой? — заинтересовалась маменька.
— Пока, на данный момент, — сказал я. — Аня едет со мной. Все-таки, в Череповце у нее и отец, и брат Петька. Пусть она своих родственников потихонечку подведет к мысли, что может уехать. Мы с Еленой пока не женимся, значит, свои братско-сестринские отношения перед ней не светим. Ко мне Леночка в гости все равно не придет, да и гости у меня не часто бывают. Будем просто жить, щи варить, судака тушить, книжки писать, а заодно станем экзамены сдавать. Надеюсь, за год наша Аня подготовится, потом гимназический аттестат получит. А там, глядишь, я женюсь, а мы все в столицу и переедем.
Надеюсь, моя речь прозвучала достаточно убедительно.
Маменька выслушала, усмехнулась.
— Мы с тобой все про аттестаты гимназические говорим. А я пытаюсь вспомнить — куда я свой аттестат засунула? Мне даже мои знания гимназические вряд ли когда пригождались, а уж бумажка? Сашка, когда замуж брал, аттестата не спрашивал. А уж попробовал бы спросить…
Ух, страшно за батюшку, осмелившегося бы потребовать у невесты аттестат!
Между делом моток пряжи оказался смотан в клубок.
— А что, дети мои, а не попить ли нам чая? — предложила маменька. — Аня, ты как считаешь?
— Голого чая? Без ничего? — удивилась Анька.
— Ага, совсем голого, — кивнула маменька. — Распорядишься?
Анечка только плечиками повела и отправилась «распоряжаться». Кто же окромя нашей девочки сумеет наладить контакты с проводником, чтобы нам подали настоящий чай, а не опилки? Пусть вагон и первого класса, а проводники все равно дурят нашего брата-аристократа.
— Ваня, доставай, — приказала маменька, кивая на «секретную» корзинку, задвинутую под диванчик.
Когда Аня, хранившая на мордахе кислый вид, явилась в сопровождении проводника, несшего поднос со стаканами чая, на столике были разложены и ее любимые пирожные, и конфеты, и яблоки.
— Анечка, девочка моя, — сказала маменька, крепко обнимая и целуя свою воспитанницу. — Мы с Иваном поздравляем тебя с днем Ангела! Как приедем, мы и в церковь сходим, и помолимся, и стол накроем, а пока так — по-дорожному, скромно, но от души.
Маменька не стала говорить Ане то, что она сказала мне вчера наедине. Мол — как жалко, что Анечка не ее дочь. Дескать, она бы ею гордилась. Не стану врать — мне даже на несколько секунд завидно стало. Какой-то девчонкой она бы гордиться стала, а мной? Что, мной, таким крутым и умным, гордиться нельзя?
Пятнадцать лет девке стукнуло, совсем большая. А то, что выглядит помладше, такое бывает. Но мне иной раз кажется, что Анечка потихоньку растет. Только что, она у меня на глазах, не замечаю. Это у парней так бывает, что все был маленьким — а тут бац, и за одно лето вымахал! А барышни растут медленнее. Но пусть Анька подольше остается мелкой, я к ней привык. Но как в Череповец вернемся, начну ей рост замерять, на косяке.
25 июня — День ангела. В святцах имя Анна упоминается реже, нежели Иван, но тоже, частенько. Штуки по три в месяц, не меньше. Не зря оно считается одним из самых распространенных. И нашей Аньке в покровительницы досталась Анна Кашинская — жена тверского князя, убитого в Орде, и мать князей тверских, сложивших головы в Золотой Орде.
Что до меня — так я вспоминаю не исторические персонажи, а художественные образы, созданные писателем Дмитрием Балашовым в цикле о государях Московских. Читаешь, думаешь невольно — уж слишком благородными и правильными оказались князья из Твери, пытавшиеся биться за Великий стол с Московскими князьями. Нельзя правителям быть чересчур порядочными — соперники сожрут. Но в тоже время понимаешь, что художественные образы изрядно отличаются от реальных.
Маменька, расцеловав девчонку, вручила ей подарок — золотую брошку с бриллиантом. Скромно, но по возрасту барышни другого не надо. А я, в свою очередь, приобняв Анечку, чмокнув в макушку, вручил красивый альбомчик, с золотым тиснением, с золотым же обрезом, в который барышни записывают всякие стихи и песни, или ведут в нем дневник.