Интересно, а в чем ходят девушки, не пожелавшие учиться?
Российские газеты на полном серьезе изучали «феномен распространения коз среди русских гимназисток». В библиотеках резко увеличился спрос на роман Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери», а его главной героиней признаны не Эсмеральда или Квазимодо, а коза. Издатели, отодвинув книги отечественных классиков, переиздают «Собор», а за компанию и прочие книги Гюго, переведенные на русский язык. Ладно, хоть польза какая-то. Гюго автор замечательный, пусть читают.
Газетчики уже подсчитали, что поголовье гимназисток увеличилось… Тьфу ты, поголовье коз. В газетах появились объявления, что за неимением живой козы, можно купить игрушечную.
— Лучше самим сочинить. Иначе Лейкин вставит, и все испортит.
— И что лучше сочинить? — призадумалась Анька. — Может, Женя переживает — как там ее коза? А сестра уверяет, что за лето ничего с козой не случится. Или она козу с собой привезла?
— Лучше с собой, — решил я, а потом вспомнил: — Там ведь уже есть одна коза, а две — перебор. Пусть она не у молочницы будет, а у Жени с Ольгой. Привезла или нет — неважно. Читатель сам додумает. Как ее зовут?
— Как и меня, — хмыкнула Анька. — Только коза не Нюшка, а Нюрка.
Да, точно. Кто Нюрку будет бить, тому худо будет жить.
— Вот она-то и пропадет, а «вадимовцы» ее найдут и приведут.
— Это же целую главу переписывать. Там еще девочка, которая внучка молочницы, ее убирать придется, — пригорюнилась Анька, потом воспрянула. — У меня черновик есть, я бумажки с изменениями вклею, а перепишет Муся Яцкевич. Она давно просит, чтобы я дала ей что-нибудь такое почитать, что другие пока не читали. Вот, перепишет, заодно и почитает.
Глава 11Без названия
В гости я пришел точнехонько к пяти часам вечера. Только склонился, собравшись поцеловать ручку у Верочки — Веры Львовны, но был ухвачен, обнят и расцелован в обе щеки.
— Ваня, ты не представляешь, как я тебе благодарна, — сказала супруга моего лучшего друга, прижимая меня к себе и вытирая слезы. — Это не ты, а я тебе должна руки целовать.
— Вера, давай не будем… — застеснялся я. — Право слово, мне очень неловко. Если станешь благодарить, просто сбегу.
Мне и на самом деле ужасно захотелось сбежать, чтобы не слушать слова признательности. Пожалел, что пришел в гости.
— Да, Верочка, не смущай Ивана Александровича, — послышался голос Виктории Львовны — свояченицы, некогда классной дамы моей невесты, гонявшей меня из гимназии, а ныне — коллеги Леночки. — Ничего особенного не случилось.
— Вика, ну как ты не понимаешь⁈ — возмутилась Вера. — Ваня моему Васеньке жизнь спас. Если бы не он, стал бы наш Яша сиротой.
— Верочка, да все я понимаю, — усмехнулась Виктория Львовна, обнимая младшую сестру. — Иван Александрович спас жизнь твоему мужу, ты ему за это крайне признательна, но, если он считает, что это в порядке вещей — стало быть, не станем навязывать ему свое мнение.
Старшая сестра увлекла младшую в глубь квартиры, начиная вполголоса ей что-то объяснять. Мне удалось разобрать только, что «переизбыток благодарности так же вреден, как и неблагодарность».
Молодец, Виктория Львовна, не зря столько лет в наставницах у барышень.
— Я тебя не предупредил, но теперь Виктория живет у нас, — сообщил исправник. — Место есть, да и для Веры так лучше…
Василий не стал ничего объяснять, но я и так понял. После возвращения в Череповец Верочка не кашляет, но болезнь никуда не делась, а родной человек рядом не помешает. Василий, при его должности дома бывает нечасто. То объезд вверенной территории, то поездка на ярмарку, чтобы лично контролировать общественную безопасность.
Хотел поговорить с Абрютиным о текущем состоянии дел — то есть, о нашем удавленнике, как Вера, перестав плакать, сказала мужу:
— Вася, приглашай Ивана к столу.
— Иван… — открыл исправник дверь в столовую. — Как уговаривались — пирогов напекли.
Ну елки-палки! Я-то рассчитывал, что посидим за чаем с пирогами, а тут стол накрыт, словно для банкета —всякие-разные мясные и рыбные закуски, соленья. И, само-собой разноцветные графинчики.
Появившаяся прислуга принялась раскладывать на тарелки тушеное мясо. Этак, я снова в мундир не влезу.
Исправник же, разливая по рюмкам, подмигнул:
— Попробуем наливку, что Виктория сотворила.
Ишь, классная дама из гимназии наливку делает? Разнообразные у нее таланты. Попробуем, конечно, но…
— Мне много не наливать, — предупредил я.
— Знаю-знаю, у тебя дома такое начальство, которое поважнее, нежели исправник для Череповецкого уезда. Не волнуйся — если до дома дойти не сможешь, отведем. Верно, барышни?
Женщины дружно закивали — мол, отведем.
А настойка оказалась приятной на вкус. Словно рябина на коньяке.
Закусывая, Вера спросила:
— Ваня, а что у тебя за начальство, да еще дома?
— Самое страшное начальство, — хмыкнул я, прицениваясь к пирогу, лежавшему ко мне поближе— с зеленым луком и яйцом. — Моя собственная кухарка.
— Точно, это же твоя Анечка, которая и за прислугу, и за сестренку, — закивала Вера. — Как это я забыла?
Чуть было не брякнул, что она сейчас еще и за «медсестренку», но успел придержать язык. Не стоит напоминать Вере Львовне о грустном событии, иначе снова начнутся слезы.
— Жаль, что годиков ей много, — заметила Вера.
— Почему много? — опешил я. — Ане и всего-то пятнадцать лет.
— А нашему Яше одиннадцать.
Я с недоумением посмотрел на Веру — о чем она? Какая связь? На выручку супруги пришел Василий:
— Иван, здесь все просто. Верочка уже начала подыскивать подходящую партию для нашего Яшки.
Анька подходящая партия? Да с ней любая свекровь застрелится. Верочка — жена моего лучшего друга, жалко ее.
— Вася, рано еще подыскивать, — с досадой отозвалась Верочка. — Рано нашему мальчику жениться, пусть он вначале выучится, должность получит. Но подумать-то о будущей супруге сыночка могу? Я с Аней несколько раз встречалась — умница, очень рассудительная, да еще и красавица.
Абрютин крякнул и напомнил, что между первой и второй даже муха не должна пролететь. И мы повторили.
— Иван Александрович, я вчера с вашей сестренкой беседу проводила, — сообщила Виктория Львовна. — Не хотела вас огорчать, но раз уж зашел разговор…
— Проштрафилась? — забеспокоился я. — Уроки не выучила или учителю надерзила?
— Нет, что вы, — отмахнулась Виктория Львовна. — Ваша Аня очень дисциплинированная и вежливая гимназистка. Язычок, конечно, острый, но в пределах приличий. Касательно учебы, она выше всяких похвал. Если бы не ее французский — словарный запас огромный, но произношение неважное для шестого класса, стала бы лучшей ученицей в классе.
Произношение… Анька французский стала учить полгода назад.
— Вика, ты часом не про сына купца первой гильдии Вавилова рассказать хочешь? — поинтересовался исправник, а его свояченица, удивленно посмотрев на зятя, кивнула: — Про него. А ты тоже знаешь?
— Знаю, — подтвердил исправник и предложил: — Давай, вначале ты расскажешь, а потом я.
Интересное кино. Свойственники что-то про Аньку знают, а я нет?
Словно бы отвечая на незаданный вопрос, Виктория Львовна сказала:
— Я про своих барышень все должна знать, но как именно, позволю себе вам не сообщать.
Мы с Абрютиным только переглянулись и усмехнулись. Люди мы с ним бывалые, понимаем, что в любом коллективе — в мужском ли, а хоть и в женском, неважен возраст, всегда отыщется «доброжелатель», желающий поведать начальству обо всем, что творится в мире. Особенно, если этот мир небольшой, вроде класса, солдатской роты. Разумеется, мы промолчали и навострили уши.
— Узнала, что Аня Сизнева — едва ли не первая ученица в классе, реалиста побила.
— Реалиста побила? — обомлел я. — А за что?
Впрочем, если побила, то за дело. Уверен на сто процентов.
— Сейчас расскажу, — улыбнулась Виктория Львовна и продолжила: — Вызвала я Аню к себе, спросила — как это так? А она, смотрит мне в глаза и умильно так спрашивает: «Виктория Львовна, а как бы вы сами поступили, если бы вас мужчина за мягкое место ущипнул?»
Мы прямо-таки грохнулись от смеха, а я порадовался — молодец, Анька! Молодец, не в том смысле, что мальчишку побила — драться нехорошо, а молодец, что назвала это место приличным словом, а не тем, которое обычно употребляла. Значит, не зря барышне замечания делал.
Кстати, а какого возраста реалист? Девчонок мальчишки обижают в начальной школе, а позже начинают понимать, что этого делать нельзя. А уж ущипнуть за попу — вообще не упомню такого.
— И что ты ей сказала? — поинтересовалась Вера, отсмеявшись.
— Сказала, что бить людей — это нехорошо, — ответила Виктория Львовна. — Мол, если мужчина щиплет женщину за это самое место, то себя не уважает. Правда, меня-то саму, — вздохнула классная дама, — за это место никто еще не щипал.
Мы грохнулись еще раз. Вера, на правах сестры, спросила:
— Вика, а все-таки, что бы ты сделала?
— Так это, Верочка, еще зависит от того, кто ущипнул. Если человек приятный, да не прилюдно, а тет-а-тет, так может, и не ударила бы. А если так, как с Аней, ударила бы, не задумываясь.
Оторжавшись (другого слова у меня нет), спросил и я:
— Виктория Львовна, надеюсь, вы Ане об этом не сказали?
— Боже сохрани, — замахала руками классная дама. — Ане сказала, чтобы она в следующий раз носы не била, синяки не наставляла, а шла ко мне. У нас с руководством реального училища договоренность — если их мальчики позволят себе неприличности по отношению к нашим девочкам, то сразу же ставится вопрос об отчислении. Но сколько служу в Череповецкой гимназии — такого не было. У нас мальчишки — хоть в реальном, а хоть и в Александровском училище, ведут себя очень воспитанно. За косу подергать, снежком запустить — это в порядке вещей, но чтобы за попу трогать?
Пока слушали, вроде и хмель, ударивший по мозгам, развеялся. А вот Василий решил, что нужно этот хмель вернуть на место, поэтому принялся разливать по третьей.