Надо было продумать один важный момент, на который обращали внимание «заклепочники». Во-первых, нельзя смазывать морду собаки фосфором, потому что он ядовит. Во-вторых, собачники дружно говорят, что если вымазать собаку краской, то первое, что она сделает, так это слижет излишества со своей шерсти.
Впрочем, все это ерунда. На крайняк, сойдет и «светящаяся краска», а какая именно — пусть читатели сами додумывают. Самое сложное, что я никак не мог придумать — что бы такого «прогрессорского» привнести в повесть? Мокроступы, с помощью которых местные жители бегают по болоту? Так в них ничего необычного нет. У нас в Карелии такие давно известны, едва ли не с каменного века. Ничего в голову не лезло, а если и лезло, то не для этого произведения.
Так что придумать-то? Разве что, заявление сэра Генри о том, что очень скоро он поставит около замка электростанцию. В подлиннике речь шла об электрических проводах, а мы напишем, что это ветряная (нет, лучше ветровая, чтобы не путать с мельницей).
Значит, сэр Генри очень оживленно разъясняет Ватсону, как ветер начинает вращать крылья мельницы, они вращаются (пардон за повтор), раскручивают ротор генератора.
А дальше ток вырабатывается, куда-то он поступает, потом отправляется по проводам…
Что-то еще дальше бы написать, но знаю только общие сведения, почерпнутые с картинки в учебнике физике, где изображены генератор и турбина. Напишем, что доктору стало скучно и он пропустил мимо ушей половину разъяснений. Тем более, что они уже выпили вместе с наследником бутылку виски (или бренди?), а потом отправились ловить беглого каторжника.
Но повествование идет от первого лица, от имени доктора Ватсона, значит, нужно немного переделать. И коротко все описать, чтобы читателю не наскучило. А специалист сам сообразит, что делать дальше.
— Раз пошли на дело
Я, и Рабинович.
Рабинович выпить захотел.
Отчего ж, не выпить
Бедному еврею,
Если у него других нет дел?
Тьфу ты, лучше дальше не петь. Опять запущу в широкие массы песню, до которой еще лет так… Не знаю, сколько именно, не меньше сорока.
Только «расписался», как принесло Тимофея Манькина — с подбитым глазом, полуоторванным ухом (Ван Гог хренов!) и с дурацким вопросом: что ему будет, если он свою супругу убьет? Мол, допекла она его совсем, сама же и напоила, а с утра избила. Не лучше ли бабу убить, чем такое терпеть?
У меня тут работа стынет, читатель ждет, а он со своей ерундой лезет. Достали эти Манькины. Позорят, понимаете ли, доброе имя.
Хотел ответить — ежели, убьет он Глафиру, сумевшую не так давно порезать двух городовых, отделавшись из-за гуманности нашего правосудия легким испугом, а не реальным сроком, то пристав ему скажет большое-пребольшое спасибо, а я потихонечку спихну это на несчастный случай. Скажем — на нож супруга случайно упала, или сама разбила голову о табурет. Или, еще проще — спишу все на необходимую самооборону. Муж имеет полное право защищать свою жизнь.
Но правду сказать мужику не рискнул. Скажи, так пойдет, да убьет супружницу, а на суде объявит, что следователь научил. Выкручусь, разумеется, но зачем мне лишнее уголовное дело?
Ответил туманно, что сам ничего не решаю и все будет зависеть от обстоятельств смертоубийства. Вот, как убьет он супругу, так пусть приходит с повинной, а суд это учтет при вынесении приговора. И специально для защитника полицейский пристав представит список всех травм и увечий, которые при жизни причинила супруга Тимофею.
Выпроводив Тимофея, помечтал о том, что как было бы замечательно, если бы Манькины сами друг дружку убили. Никакого дела открывать не нужно, одного рапорта хватит, да свидетельств о смерти. Мы бы с полицейскими и на похороны скинулись, и на венок с красивой лентой.
Детей, конечно, жалко, но лучше в приют, чем с такими родителями жить. В приюте хотя бы кормят. Плохо только, что чудес не бывает и Манькины не убьют друг дружку, а проблем еще всем доставят.
Следом за Манькиным явился доктор Федышинский. Небритый, благоухающий многодневным перегаром, в галстуке, но без воротничка и без Судебно-медицинского Акта, а вместо извинений высказал мне претензию — мол, он с первого дня нашего знакомства понял, что я его не люблю, но за что же я его так ненавижу? Кажется, он ничего мне плохого не сделал. Если и подшучивал, так не по злобе, а в силу характера. А вот такую глупую шутку он мне ни за что не простит!
Дескать, он пребывает в некоторой прострации, а тут появляется голая баба, которая от него что-то требует. И нахально так требует!
Понятно, что первая мысль, являющаяся в больную голову, самая примитивная — дескать, допился-таки до белой горячки! Горячку-то он давно ждет, лет тридцать. Вот только непонятно — почему баба, да еще и голая? А ведь с точки зрения науки, мерещится должно нечто знакомое, что представляет опасность. Черти зеленые, о которых говорят, просто образ. Вон, в студенческие времена его сокурснику Юрке крыса примерещилась, которая ему экзамен по латинскому языку устроила. Латынь он ни крысе, ни преподавателю так и не сдал, зато пить зарекся. К штаб-ротмистру Бузине, после третьей бутылки, турки приходили. То прямо из-под стола высунутся, то из шкафа. Он уж в них и стрелял, и саблей рубил, а они все лезут и лезут! Хуже пришлось лекарю Семибратову, к которому по пьяному делу являлась теща. Но такого не должно быть даже теоретически, по той причине, что он холостой!
Вот и сам доктор ожидал, что привидится нечто этакое, ожидаемое. Пусть турки, пусть туркестанцы. Да хоть бы и черти зеленые или покойники. С покойниками, если они приличными людьми были при жизни, всегда договориться можно. А с неприличными и договариваться не стоит.
А тут вот, баба. Он что, голых баб боится? Так он их на прозекторском столе немало перевидал.
Что было дальше, не помнит, очнулся в чулане. В одних подштанниках, замерзший, как последняя сволочь. Еле-еле приполз в избу, кухарка долго чаем с водкой отпаивала. А когда соображать начал, то прислуга объяснила, что баба это была самая натуральная, вполне живая, а то, что голая, так ее следователь Чернавский прислал для обследования ейных титек. Кухарка пыталась объяснить, что доктор болен, но куда там. Скинула баба с себя одежу и пошла напролом. А сама кухарка старенькая, не поняла — надо ли бабе титьки отрезать или доктор их так осмотрит?
Еще сказала, что ее хозяин пытался в окно сигануть, но баба удержала, а он вырвался, а потом спрятался в чулане. А баба обиделась, оделась и ушла. На прощание сказала, что от нее еще никто с такой прытью не убегал.
Теперь у доктора закономерный вопрос — зачем Чернавский присылает к нему голых баб? И для чего следователю понадобились титьки? Что за жестокие шутки над старым человеком?
Пока слушал доктора, чуть сам под стол не упал, а упал бы, то наверняка превратился в глюк для бедного эскулапа.
А потом, когда я все объяснил (мол — действовал не ради шутки, а в силу обстоятельств, и потерпевшую нужно было обследовать!), ржал уже доктор. Пообещал, что Акт он пришлет завтра с утра. И он очень рад, что баба живая, значит, можно еще какое-то время пить.
Гад он, господин эскулап, но я его все равно уважаю, несмотря ни на что.
Так что, первая половина дня выдалась трудная. Пришел домой пообедать, а обед пересолен. Слов нет, сплошные маты. Надо было сразу в ресторан пойти, уже бы что-нибудь ел.
— Если водичкой разбавить? — предложила Аня, но сразу же отказалась от этой идеи. — Нет, если разводить — сплошная вода будет.
— Ладно, — смилостивился я. — Посмотрим, что за жаркое приготовила.
Увы, с жарким оказалась та же история. Выглядело превосходно, пахло вкусно, но в рот взять невозможно.
— И на кой было брать опытную кухарку, если есть нельзя? — возмутился я. — Как она столько лет в кухарках-то прослужила, если солить не научилась? Нет, уволю.
— Ты же ее еще на службу не взял, а грозишь уволить?
Вот все бы ей поехидничать. Я грустно ухватил ломоть хлеба, прикидывая, что можно взять еще луковку. Запах, конечно будет, коллеги носами станут крутить, но им же хуже — пусть не нюхают. Жалко, что нет сала, но на него пока не сезон. Почему до сих пор не изобрели замороженные пельмени и холодильник?
— Тогда я тебя уволю, а заодно и Маньку твою, — пообещал я, откусив кусочек и прожевав. — Ты инструктаж кухарке не провела, а от Маньки ни шерсти, ни молока, сплошное разорение и головная боль.
— А Кузьку?
— И Кузьку уволю. Мышей не ловит, целый день у козы сидит, никакого прока.
— Если Кузьку уволишь, я его себе заберу.
— Не, Кузьку нельзя, — спохватился я. — Он еще маленький, на испытательном сроке. Куда я без Кузьки? Пусть хотя бы один нормальный человек останется, пусть он и кот.
— Ладно, Вань, пойдем к Десятовым обедать, — миролюбиво предложила Анька. — Знаю, что когда ты голодный, то злой.
— Можно подумать, что ты с голода добренькая, — хмыкнул я. — А к Десятовым меня нынче не приглашали, неудобно.
— Ваня, я тебе по секрету скажу — Анна Николаевна всегда для тебя лишнюю порцию супа приказывает варить. Дескать — мало ли, вдруг Иван зайдет? А котлеткой, если что, мы с Леночкой поделимся.
— Ань, я лучше в ресторан схожу, — обиделся я. — Еще не хватало, чтобы девчонки от себя еду отрывали.
— Вань, да шучу я! — захихикала Анька. — И котлетку тоже для тебя берегут. Пошли, там тебя сразу накормят, а в ресторан пойдешь — ждать придется.
В общем-то, важный довод.
Пошел в прихожую одеваться. И что, сразу кухарку выгнать или дать ей еще один шанс? Самодуром мне быть не хочется, но разве не имею право на приличный обед за свои собственные деньги?
Из кухни выскочила кухарка. Упав передо мной на колени, принялась целовать мне руки и причитать:
— Барин, барин, не выгоняйте!
Рук мне женщины никогда не целовали, поэтому испугался донельзя. Еле-еле вырвал руки, так она ухватила меня за ноги. Попытка поднять тетку с колен закончилась неудачей. Поэтому, пришлось прикрикнуть: