Что я могу сказать о мертвеце? Если судить по одежде, то не крестьянин, а, скорее, либо мастеровой, либо мелкий торговец. На ногах сапоги, но это еще ни о чем не говорит. Если крестьянин поехал в город, то он поедет именно в сапогах. Но тут сапоги красивые, узенькие и изрядно начищенные. Штаны на нем «городские», а крестьяне, я уже видел, ходят в домотканых. И косоворотка фабричная, и пиджак сверху.
– Можно перевернуть, – распорядился я.
Судя по внешности, еще не успевшей измениться после смерти, покойному лет тридцать, может и тридцать пять. Красивый. Ну был красивым.
Антон Евлампиевич, как только увидел лицо, присвистнул:
– Тимка Савельев. Приказчик из табачной лавки.
– Ага, он самый, – подтвердил один из городовых. – Видел я его вчера в кабаке на Ильинской. Выпивши был, но не пьян. Сказал, что хозяин у него в отъезде, а без хозяина лавку не велено открывать. Мол – крыша протекла, ремонт надо делать.
– Так что, господин следователь, как запишем? – спросил пристав, хитренько сощурив глаза. – Вон, – кивнул он на подчиненных, – ребята видели, что пьяным покойничек был. Скорее всего, пошел за город, споткнулся да мордой, то есть лицом, в ручей и упал. Запишем в несчастный случай? И вам легче, и нам хорошо.
– Да нет, господин пристав, – покачал я головой. – Не так хорошо, как нам кажется. Убийство это, а не несчастный случай. Видели, что у него на шее след? Синюшный такой, словно кровоподтек.
– Видел, – усмехнулся пристав.
– Я вначале подумал, что его веревкой задушили, а потом тело в ручей бросили. Но глянул – странгуляционной борозды у него нет, а сзади – сплошная синева.
– Какая-какая борозда? – нахмурился Антон Евлампиевич.
И как я сам-то о такой борозде вспомнил? Видимо, память сама подсказала. Не зря я в свое время сериал «След» смотрел.
– Странгуляционная, – любезно подсказал я. – На себе не показывают, но если человек сам удавился – петельку куда приладил, – то спереди отметина будет. Ну вес тела-то на горло придется. А сзади веревка никакого следа не оставит.
– А, вот оно что, – успокоился пристав. – Про это я знаю. Только названия не слыхал. Но я гимназий с университетами не заканчивал, мне можно и не знать. С нижних чинов службу начинал.
– Так вы, господин пристав, ничего не потеряли, оттого что гимназию не заканчивали. Зато дети ваши вами гордиться станут, – усмехнулся я и, чтобы не уйти в дебри да не начать рассуждать, поспешил сообщить: – Наверное, убийца – человек достаточно сильный. И еще, как мне кажется – ростом он повыше меня.
Я обратил внимание, что оба городовых и пристав переглядываются между собой.
– А с чего вы решили, что убийца повыше вас? – поинтересовался пристав.
– Так этот, как вы его назвали – Тимка? то есть Тимофей Савельев? – сам немаленький, а чтобы его сзади за шею взять, нужен кто-то повыше. И ручища у него, у злодея… – Я поднял свою ладонь, осмотрел ее и сказал: – В общем, чтобы так за шею ухватить – здоровая лапища нужна. Конечно, человек может быть и не слишком высокий – Савельев, положим, мог в этот момент сидеть, – но ручища у убийцы все равно большая. За шею Тимофея он крепко взял, а потом лицом в ручей сунул. А там подождал, пока Савельев помрет, да и ушел. Не исключено, что у покойного еще и шея сломана. Но об этом нам доктор скажет. Оговорюсь, господин пристав, это моя первичная версия.
– Молодец, господин следователь, – кивнул пристав.
Интересно, это он иронизирует или хвалит?
– А что-то не так? – нахмурился я.
– Нет, все так, как по писаному, – с уважением сказал пристав. Повернувшись к подчиненным, спросил: – Значит, что господин следователь сказал? Убийца – здоровенный детина, ростом не меньше сажени. Вот его мы и станем искать. Или не станем?
– Не станем, ваше благородие, – весело отозвался один из городовых, с медалью за русско-турецкую войну на груди. Да, который Егорушкин. – Чего искать-то, если и так ясно? Тимку Николка Шадрунов убил, кузнец с завода господ Милютиных. Вона господин следователь его правильно описал – сажень и кулачищи огромные. Тимка-то с его бабой давно шашни водил, а Николка терпел. Вот, значит, терпение и закончилось. Сейчас телеги дождемся, Тимку в покойницкую отправим, а потом за убийцей и съездим.
– Вот и отлично, – обрадовался я. – Задержим Шадрунова, допрос проведем, а если признание получим, я все бумаги господину прокурору представлю.
Н-ну вот оно, мое первое дело. Можно сказать, что и раскрыто. Если верить словам городового, мотив у Шадрунова был, возможность совершить преступление тоже. А я пока судебно-медицинский акт начну оформлять. Но не чернильной ручкой, а карандашом. Потом в спокойной обстановке все перепишу, поставлю свою подпись и схожу за подписью пристава. Но черновик следует составить прямо сейчас, чтобы ничего не забыть. Надо указать, где находился «смертельно убитый труп мертвого покойника», во что он одет, что обнаружили на его теле.
Общее дело, казалось, сблизило нас, и в ожидании телеги, на которой покойника повезут в морг, вся наша компания расселась на бережку. Мы с приставом устроились на бревнышке, а городовые – прямо на земле.
Антон Евлампиевич вытащил из кармана медный портсигар, а оба городовых принялись крутить цигарки из специальной табачной бумаги. Поначалу мне был неприятен запах дыма, но потом отчего-то захотелось закурить. Интересно, это тело моего реципиента реагирует? Сам-то я не курил, а вот что сказать о Чернавском? Среди его вещей не было ни папирос, ни спичек, но кто его знает? Возможно, господин студент Императорского университета и покуривал. Но мне удалось убедить себя, что курить вредно, а мое желание втянуть в свои легкие табачный дым временное, из-за расстройства.
Городовой Смирнов, затягиваясь вонючей махоркой, спросил вдруг:
– А скажите, ваше благородие, а правду болтают, что вы в Череповце оказались оттого, что супротив государя императора пошли?
Глава седьмаяВ каком полку служили?
Я обалдело посмотрел на городового, задавшего такой вопрос. Откуда, интересно, такие слухи? Неужели Лентовский повел себя как сплетник? Подумав, ответил:
– Правда.
Оба городовых, сидевших на голой земле, и даже мой сосед на бревнышке – пристав – сразу же как-то напряглись. Нижние чины аж руки протянули к своим «селедкам». А я, посмотрев на собеседников, принялся за рассказ:
– Вот проснулся я как-то поутру. Умылся, помолился, а потом решил чаю испить. Иду в столовую, а там облом…
– Что там? – не понял пристав.
Вот, блин, опять я с неологизмами, которые возникнут лет через сто, а то и больше.
– Ну… облом, в том смысле, что неудача или форс-мажор, – принялся объяснять я. – Н-ну… обманулся в своих ожиданиях. Вроде как припрятал на утро бутылку пива, чтобы голову поправить, а ее кто-то выпил.
– А! – в один голос произнесли все полицейские.
– Или… – посмотрел я на одного из городовых, Егорушкина, что помоложе. – Пошел это в гости к знакомой, а у нее муж дома.
Пристав и городовой Смирнов покатились со смеху, а Егорушкин побагровел.
– И никогда я к замужним бабам не ходил, неправда, – пробурчал полицейский.
– А кто с голой жопой в крапиве сидел, пока Силантий Светлов свою бабу мутузил? – Обличительно ткнул пальцем в грудь сотоварища городовой Смирнов. – Застал ведь он вас. Скажи спасибо, что выручили тебя, дурака, отвлекли мужика, а иначе он бы тебе харю-то начистил.
Ишь ты, и как это я угадал? Ну неважно.
– Так вот, я говорю – полный облом. Хозяйка самовар поставила, а воду залить забыла…
– О, а самовар-то и распаялся! – догадался господин пристав. – В трактире у Мясникова такое в прошлом годе было. Мальчонка-половой самовар поставил, так тоже воду забыл налить. Ох и лупил же его хозяин!
Верю. Трактирный самовар – а я их по дороге из Новгорода насмотрелся! – десятиведерный и дорогущий. Не знаю, можно ли такой починить, а если и да, то постояльцы, оставшись без чая, все матюги сложат.
– Так вот, остался я утром без чая. Сижу, расстраиваюсь и думаю, а не пойти ли мне против государя императора?
– А при чем здесь государь-император? – не понял Смирнов. – Самовар-то из-за бабы-дуры распаялся, а государь при чем?
– А государь, как известно, всегда при чем. И чтобы у нас ни случилось, всегда начальство виновато, – сказал я. Предупреждая новые вопросы и возгласы, продолжил: – И вот, стало быть, отправился я в Летний сад… – Я приготовился объяснять, где этот сад расположен, но вся троица дружно закивала – мол, знаем-знаем. Откуда бы? Ну знают и знают, мне разъяснять не нужно. – И иду я к Лебяжьей канавке, а на ней государь-император лебедей кормит. Вот я иду прямо-таки на него, против государя, значит, иду, а он мне: «Иди-ка ты, господин Чернавский, отсюда да прямо в Череповец. Там как раз должность судебного следователя вакантна». А потом развернул меня спиной к себе и… как даст леща! Рука у нашего государя тяжелая, как даст, так мало не покажется. Вот я прямиком сюда и пришел.
И пристав и оба городовых грохнулись со смеху.
Ну вот, контакт с полицейскими я установил. Может, какой-нибудь анекдот рассказать, чтобы сойти за своего парня? Но нет, не стану. Подождав, пока народ отсмеется, я встал со своего места:
– И вот еще что, городовой Смирнов, – сказал я ласково. Так «ласково», что городовой вскочил. – Если тебе кто еще разок скажет, что судебный следователь Чернавский против государя императора шел, то разрешаю плюнуть тому мерзавцу в морду. А коли я еще раз такое услышу, то сам тому морду-то и набью. Понял?
– Так точно, ваше благородие, – обалдело ответил Смирнов, а пристав и Егорушкин очумело уставились на меня. Видимо, не ожидали перехода от шутки к жесткости тона.
А пристав зачем-то ухватил меня за руку, словно решил, что я прямо сейчас начну бить его городового, и сказал:
– Вы, господин следователь, не сердитесь на дурака. Я ему сам потом морду начищу. – И показал кулак подчиненному.