Титулярный советник Виноградов – мужчина лет сорока, с изрядной лысиной и маленькими злыми глазами, в поношенном вицмундире, полистал материалы, почитал, а потом посмотрел на меня.
– Нет, господин коллежский секретарь, я решительно отказываюсь принимать это дело, – сказал Виноградов, брезгливо отодвигая тоненькую папочку от себя.
– А что не так? – удивился я. – Вы нашли нарушение законности с моей стороны или в деле мало материалов, изобличающих преступника?
Я слышал себя словно со стороны. Вон как заговорил! «Нашли нарушения законности», «изобличение». А что делать? Пусть я еще не так много времени провел в новом для себя мире, но от окружения никуда не деться. И говорить станешь так, как говорят все вокруг. Наверняка скоро начну говорить вместо буквы «ч» букву «ц», как принято в Новгородской губернии. Изучал, помню, про «новгородские говоры». Первое время слух царапало, а теперь ничего, привык.
Я еще из школьного курса обществознания помнил, что мне не следовало называть Шадрунова преступником, пока нет решения суда, но в этом мире таких строгостей нет. Да и разговор у нас частный.
– Материалов достаточно, даже сверх того, что требовалось для суда, дело в другом…
– И в чем же?
– В ваших бумагах огромное количество орфографических ошибок, – покачал головой помощник прокурора.
Про свои ошибки я догадывался. А что поделать? Я уж и так половину времени проводил, сверяясь с орфографическим словарем. Но разве упомнишь все?
– Неужели так много? – деланно изумился я. Ну да, я старался, сверялся, но наверняка все-таки допустил ошибки. Как же без этого?
– Ну вот, господин коллежский секретарь, – торжествующе ткнул перстом титулярный советник в дело, опять подтянул его к себе, быстро отыскал нужную страницу. – Вот, – повторил он. – Вы здесь допрашиваете супругу подозреваемого Веру Иванову Шадрунову, в девичестве Санину. Так?
– И что с ней не так? – озабоченно поинтересовался я. Уж тут-то какие ошибки я мог допустить? – Женщина допрошена, ей доведено, что в суде она станет давать показания под присягой. А то, что эта Вера Иванова неграмотна, здесь не моя вина. Крестик она поставила.
– Вы пишете ее имя через е, а следует писать через ять.
Вон оно как… Я уже знал, что слово вера (имеется в виду вера в бога) пишется через ять. Значит, и в имени следовало писать не Вера, а Вѣра. Ну теперь буду знать. Еще следовало писать через ять слова бѣлый и блѣдный, лѣсъ и лѣший. И даже нѣмец положено писать через ять, да еще и с ером на конце.
– И что вы предлагаете? – поинтересовался я.
– Что я предлагаю? – усмехнулся Виноградов. – Я предлагаю вам уйти со службы и отправиться учиться в гимназию. Думаю, для вашего папеньки не составит труда устроить вас в первый класс. А еще лучше – в подготовительный.
Самое обидное, что титулярный советник был прав. Не дело, если государственный служащий, чиновник, пусть и не самого высокого ранга, допускает орфографические ошибки. Возможно, если бы Виноградов высказал мне замечания в какой-то иной форме, то я бы просто утерся и ушел исправлять ошибки. Правда, не знаю, как бы я это сделал. Я уже думал над этим. В штате окружного суда имеются два канцеляриста, которые переписывают служебные бумаги. Но протокол осмотра места происшествия, допросы должны быть написаны самим следователем. Можно, конечно же, отыскать какого-нибудь грамотея, за скромную плату отдать ему мои документы, чтобы тот исправил ошибки, а потом все взять и переписать, но здесь имелся один нюанс. Мои документы, хотя и не содержали в себе никаких секретов, но все равно относились к разряду служебных и давать их читать посторонним людям нельзя.
Циркуляров, обязывающих судебных следователей писать без грамматических ошибок, тоже не было. Видел я бумаги своего предшественника, так у него немногим лучше, чем у меня. В деле о краже коровы он написал «карова».
Меня взбесило упоминание папеньки, но я сдержался.
– А ведь вы правы, господин титулярный советник, – улыбнулся я. – Придется мне взять это дело и отправить специальным курьером в Санкт-Петербург, в судебную палату. Я даже оплачу расходы из собственного кармана. Авось там не станут придираться к моим ошибкам. Совершено убийство, в тюремном замке сидит злоумышленник, которого подозревают в убийстве. И папеньке я сегодня же отпишу – мол, титулярный советник, помощник Череповецкого окружного прокурора Виноградов настоятельно рекомендует вам, как вице-губернатору, похлопотать перед министром юстиции о лишении меня классного чина и отправить на учебу в гимназию.
Я протянул руку за уголовным делом, но Виноградов меня опередил. Ухватив папку, прижал ее рукой.
– Вы, господин коллежский секретарь, службу не с того начинаете, – прошипел он.
– Почему не с того? – вновь улыбнулся я. – Мне кажется, что все делаю правильно. Вы, как более опытный человек, высказали мне свои претензии, дали менее опытному коллеге наставление, как все исправить. Я принял ваши замечания к сведению. Более того – могу вам сказать за это огромное спасибо. Что ж, впредь я стану проводить работу над ошибками. Я даже восхищен вашей храбростью. Не сомневаюсь, что и мой батюшка оценит ваши слова и скажет вам спасибо. Не каждый титулярный советник осмелится давать наставления генералу.
Титулярный советник спал с лица. Не знаю, чего он хотел, начав придираться к моим документам? Себя потешить? Поиграть в небольшого начальника? Прокурор не является начальством для следователя, но испортить ему жизнь может. И в то же время вице-губернатор Новгородский не является начальством для помощника прокурора, потому что Череповецкий окружной суд подчиняется Петербургу. А вот испортить Виноградову жизнь сумеет похлеще, нежели он мою.
Понимаю, что я использую запрещенный прием, упомянув своего отца. А что делать? И не я это начал. А вот раздувать скандал не в моих интересах. В моих – сделать еще одну зарубку в памяти и форсированно изучать нынешнюю грамматику.
– Знали бы вы, господин титулярный советник, как меня бесит, если меня начинают тыкать носом в имя отца, – вздохнул я. – С детства слышу: «Чернавский, ты думаешь, если ты сынок вице-губернатора, то тебе все можно?» Или – «Ай-ай-ай, как вам не стыдно! А еще сынок вице-губернатора! А что на это ваш папенька скажет?»
– Вы считаете, что, если бы к вам обращались: «Эй, попович», было бы легче? – огрызнулся Виноградов.
Стало быть, титулярный советник вышел из поповской среды. Ну да – его фамилия Виноградов, такие называют «семинарскими». И, скорее всего, заканчивал он даже не духовную семинарию – иначе ходил бы в свои годы в чинах повыше, – а что-то вроде приходского училища, не дающего прав на получение классного чина. И шел по карьерной лестнице из канцеляристов, с самых низов. Вот интересно, мой приятель пристав Ухтомский (который не князь) о своем продвижении по служебной лестнице говорит спокойно, претензий к вице-губернаторскому сыну не высказывает, а этот обижен.
– Если бы я был сыном священника, то за обращение «попович» сразу бил бы в морду, – сообщил я.
Виноградов уставился на меня ошалевшими глазами, потом спросил:
– Как это – бить в морду?
– А как бьют в морду? – продемонстрировал я свой кулак. Поменьше, нежели у арестованного кузнеца, но тоже увесистый. Сам до сих пор не могу привыкнуть к такому кулаку. – Сжимаешь ладонь в кулак и бьешь в морду. Или по морде, как удобнее. Вице-губернаторскому сыну бить в чужую морду зазорно, но вам-то можно.
– Вас послушать, то все в жизни можно решать с помощью кулаков, – пробормотал Виноградов.
– Господь с вами, – отозвался я слегка испуганно. – Кулаками ничего не решить, общеизвестно. Да я в жизни не решал никаких проблем с помощью кулаков. Но если мне станут хамить, не стерплю.
Я немного помолчал, посматривая – сильно ли напугал титулярного советника. А потом решил-таки спросить:
– Скажите честно – у вас претензии именно к моей грамотности или к тому, что я сынок вице-губернатора, который сразу же получил высокий чин?
– К сыну вице-губернатора претензий у меня нет, – выдавил из себя титулярный. Посмотрев на меня исподлобья, добавил: – Вы отлично поработали. И дело ваше по обвинению Шадрунова, конечно же, отправится в суд, раз явный убийца пойман, изобличен и пребывает под стражей. И кто осмелится ставить вам отметку? Но я все равно не понимаю, почему человек, закончивший курс гимназии и отучившийся в университете, допускает столько ошибок? Для меня гимназия была несбывшейся мечтой, не говоря уж об университете. Но вам-то это счастье принесли на серебряной ложечке, на золотом блюдечке. Ну вы поймите, что мне просто обидно.
Верю, дорогой сын священнослужителя, верю. Самому бы было обидно.
– Ответить вам, отчего я пишу с ошибками? – спросил я и, не дожидаясь ответа, сказал: – Да потому что никогда не думал – как писать правильно. Если меня понимают – уже хорошо. Тем более, что существует проект реформы, по которой из нашего языка уйдут и яти, и еры, и даже и, которая с точкой. Ну сами-то подумайте, сколько нужно времени, чтобы освоить правописание? А если соотнести с экономией древесины?
– При чем здесь древесина?
– Так сколько бумаги удастся сэкономить, если в книгах не будет еров? Зачем они? Ладно, в старославянском языке эта буква делила предложения на слова, но теперь-то? Мы и так отделяем слова друг от друга, к чему мудрить? Вот, сами подумайте – сколько деревьев сбережем, если, скажем, из сочинений графа Толстого уберем еры?
Глава девятаяБлаготворители
Дверь моего кабинета открылась, и без стука вошел наш начальник – председатель Череповецкого окружного суда действительный статский советник Лентовский.
– Не помешаю, Иван Александрович? – деликатно поинтересовался главный судья.
– Никак нет, ваше превосходительство, – сорвался я с места. Все-таки великое дело сила мундира, пусть у штатских чиновников команду «смирно» и не подают.
– Н-ну, Иван Александрович, я же просил вас – без чинов, – поморщился наш генерал.