[6]!
Я это здание знаю, потому что в нем располагается кабинет уездного исправника и его канцелярия.
Меня представил член отделения и наш прокурор – коллежский асессор с трудновыговариваемой фамилией Книснец, соответственно, и мне представили присутствующих. Но из-за того, что народ подобрался исключительно бородатый, чем-то схожий между собой, я постоянно путал – кто есть кто? Вот, разве что, Ивана Андреевича Милютина – городского голову – запомнил сразу. Еще отличил от других настоятеля собора – отца Кузьму. Ну этот тоже с бородой, но в рясе, а не в костюме. Еще выделил тощего мужчину с бородой поменьше, чем у других. Запомнил, что это предводитель дворянства, господин Сомов. И чин у него небольшой – губернский секретарь. Вот этот сидел как-то странно, слегка покачиваясь, и еще – говорил с трудом. Болеет, что ли? Так он просто пьяный… Ну ничего себе!
Первым взял слово не городской голова, являющийся председателем Общества, а мужчина помоложе. Как я понял – это казначей.
– Итак, господа, у нас первый вопрос – станем ли мы распределять все собранные средства или как обычно?
– Леонтий Васильевич, сколько у нас собрано денег на этот месяц? – поинтересовался голова.
– Собрано сто тридцать рублей пятьдесят копеек, – немедленно доложил казначей. – Здесь у меня подписные листы, – вытащил он несколько листов бумаги. – Здесь указано, кто и сколько сдал на нужды нашего отделения, с подписями. Я считаю, что если мы условились распределять сто рублей на месяц, то остаток следует перенести на сентябрь.
– Поддерживаю, – кивнул Милютин. – В следующем месяце может статься, что не соберем столько же. Придется добавлять из своих средств. Распределим нынче сто рублей. Станем голосовать?
Народ закивал. На голосование предложение ставить никто не стал.
– Тогда начнем, – опять кивнул городской голова. – Какие у нас нынче прошения?
Казначей принялся называть имена и фамилии – в основном, женские. Мужское имя мелькнуло всего один раз, но под смешок присутствующих его ходатайство было отклонено. Мол, уже который раз просит, но не дадим – пусть работает.
А я сидел, слушал, не очень хорошо понимая, а чего и кому дают? Ну да, это я понял, что женщинам с детьми дают по пять рублей, а бездетным только по два. Но что это за женщины такие? Знаю, что в тюремном замке – нет, правильно называть это заведение окружная тюрьма, я у городовых нахватался: замок и замок – сидят и женщины. Это им что-то перечисляют? А дети откуда взялись? В тюрьме у нас дети не сидят, это точно. Знаю, что на питание арестанта идет девять копеек в день от казны. Скудновато, конечно, но ноги не протянешь. На хлеб, на крупу хватает. И рыба перепадает, и даже мясо бывает. И во дворе тюрьмы имеется свой огород, где узники выращивают капусту и картошку. Из капусты и щи варят, и квасят ее. Витамины опять-таки. А овощей столько, что не только на стол заключенным хватает, но еще и излишки остаются. Директор тюрьмы их продает, а на вырученные деньги зимой закупает дрова. На дрова и на свечи денег всегда не хватает. От казны же им выдают одежду и обувь.
Так кому мы деньги-то раздаем?
И тут я услышал знакомую фамилию.
– А вот еще прошение – Шадрунова Вера, отчество не указано. Двадцать семь лет, проживает на собственной квартире. Сама неграмотная, писал с ее слов уездный писарь. Муж – Шадрунов Николай, крестьянского сословия, работал кузнецом на судостроительном заводе, убийца, в настоящее время пребывает в тюрьме в ожидании суда.
Это не та ли Шадрунова, из-за которой приказчика придушили и притопили? А ведь похоже, что именно та.
– Дети у нее есть? Сколько? – отрывисто спросил Городской голова.
– Не указано, – хмыкнул казначей.
– Следовало узнать у исправника, он должен знать, – недовольно буркнул Милютин. – Получается, сами и виноваты, что не узнали? Если сами, придется давать пять рублей. Два дадим, а у нее семеро по лавкам скачут, есть просят.
В помещении нависло молчание, прерванное вопросом прокурора Книснеца, обращенным ко мне:
– Иван Александрович, у Веры Шадруновой есть дети? Ведь вы вели это дело.
– Детей нет, – на автомате выпалил я.
– У нее первое прошение? Тогда можно не два рубля дать, а все три, – сказал голова. – Дом есть – уже хорошо, теперь бы работу сыскать, коли муж бабу кормить не станет. Пока она на свои ноги встанет, время пройдет.
Вот только тут до меня дошло, чем занимается наше отделение, имеющее такое длинное название. Оказывается, мы собираем деньги на помощь семьям арестантов, сидевших в нашей тюрьме.
А я ведь и не слышал ни о чем подобном. Историк хренов. Уже ради такой информации стоило стать членом благотворительного общества.
Глава десятаяНеприсутственный день
Сегодня нерабочий день. Точнее – «неприсутственный», потому что в Российской империи, помимо обычных выходных дней в воскресенье, имеются еще и всякие праздничные – дни рождения и тезоименитства государя императора, императрицы и наследника. А еще церковные праздники.
Читал как-то, что у русского крестьянина треть года выпадала на праздники. Начинали пить накануне, а заканчивали спустя пару дней. Да и в городах было немногим лучше.
Сегодня 29 августа – Усекновение главы Предтечи и Крестителя Господня Иоанна. Кажется, можно бы поспать подольше, ан нет. Встал я, как обычно, в шесть утра и отправился в Воскресенский собор, где пришлось отстоять службу в одном из приделов храма, носящего имя Иоанна.
А завтра тоже праздник – перенесение мощей святого благоверного князя Александра Невского из Владимира в Санкт-Петербург.
По привычке принялся переводить дату старого стиля в мои, новостильные. Получилось, что нынче 11 сентября. Еще постоял и вспомнил, что по новому стилю еще не 11, а только 10 сентября, потому что разница в тринадцать дней между григорианским и юлианским календарями накопится только через семнадцать лет. Но лучше бы мне не заморачиваться со счетом времени, а жить сообразно погоде. Вон уже холодает и пора переходить на шинель и темно-зеленые штаны. Большинство прихожан облачены в пальто или плащи, а я до сих пор в мундире.
Каюсь, пока стоял, не особо вникал в торжественность момента, потому что в голове царил полный сумбур. Я все-таки молодец. Пришел на службу и стою. Вон некоторые из моих сослуживцев отсутствуют. Стало быть – не сумели сегодня встать. Вполне возможно, что они в другом храме, что располагается напротив Воскресенского собора, в двух верстах, и именуется Благовещенским.
И здесь имеется одна тонкость. Нюанс, как бы сейчас сказали. В Воскресенский собор ходят либо его прихожане – мещане, проживающие в домах, примыкающих к храму, либо крестьяне из деревни Матурино (большая деревня, был бы свой храм, считалась бы селом) и дворянство. Вот-вот. Мне до Благовещенской церкви, куда ходит моя квартирная хозяйка, идти всего ничего – минут пять, но мне туда не положено. Потомственному дворянину, пусть и проживающему в приходе другого храма, следует молиться в том, который ему положен по социальному статусу.
Но прихожане и те чиновники, что ходят в Благовещенский храм, не сильно печалятся, потому что ктитором в том храме сам Милютин. У Ивана Андреевича, до сих пор не имеющего дворянства, в Череповце вес побольше, нежели у любого из местных дворян.
Все-таки не все дошли. Нет самого окружного прокурора, двух судей. Скорее всего, и остальных. Из сослуживцев увидел только Лентовского, но ему службу пропускать нельзя.
М-да. А виноват я. Вывел из строя и окружной суд, и окружную прокуратуру, и еще каких-то чиновников, взявшихся неизвестно откуда. Но повод имелся весомый. Вчера ко мне явился наш казначей и заявил, что я могу получить причитающееся мне жалованье и все прочее, что положено молодому чиновнику. Я ждал, что деньги выдадут шестого сентября, потому что в этот день исполнится ровно месяц со дня моего прибытия. Деньги у меня еще оставались – что бумажные, что золотые лобанчики, – куда их тратить-то? Но если предлагают, так не отказываться же?
Казначей, он же кассир, выдал мне разноцветные бумажки разного достоинства, именуемые «государственными кредитными билетами», горсть серебра и мешочек меди. Немало, но не так и много. Мне полагалось жалованье за уже отработанные двадцать с небольшим дней – сорок рублей с копейками, квартирные деньги – десятка, а еще «на обзаведение». Ах да, в ведомости, что мне вручили, я расписался еще и за «десять рублей разъездных». Куда это я разъезжал?
В общей сложности я стал обладателем ста пятидесяти рублей, не считая мелочи. Пока не могу судить – много это или мало? Ну видно будет, когда все войдет в «штатный» режим.
Ну-с, если я такой богатенький Буратинка, так почему бы не устроить для сослуживцев корпоратив? И нечего там выдумывать, выискивать какой-то повод, придумывать всякие подходы, если можно просто пройтись по кабинетам и сообщить, что господин коллежский секретарь приглашает своих товарищей на дружескую вечеринку в ресторан при гостинице «Савой».
Свой обход я начал с Лентовского. Как же иначе? Все-таки субординацию я понимаю, да и сам начал обзаводиться навыками чиновника.
Думал, что некоторые сослуживцы, что кривили рожи при встрече со мной, откажутся, но нет. Услышав, что мое приглашение принял его превосходительство, расплывались в улыбке и соглашались. Думаю, что все бы и так согласились. Скажите, а кто откажется выпить и закусить даром?
Был бы я не только «богатеньким», а еще и «умненьким» Буратинкой, я бы подошел к делу более основательно. Составил бы список своих гостей, отправился в ресторацию и сделал заказ, сообразно количеству. Вот столько-то порционных судачков, столько-то котлет а-ля натурель, заливное. И самое главное – сколько бутылок водки и шампанского ставить на стол? Но у меня хватило дурости просто провести коллег, занять один из банкетных залов, а потом объявить, мол, каждый заказывает на свое усмотрение, а счет оплачиваю я!