— Придумаем что-нибудь, — бодренько отмахнулся я. — Будешь недоделанное шитье с собой брать, а там мы Лену попросим помочь. Или еще кого-нибудь.
— Думаешь, дадут с собой? — недоверчиво протянула Аня.
— Вам же домашнее задание должны задавать, верно? — хмыкнул я. — Вот, ты и станешь его дома делать. А кто помешает тебе помочь? Смекаешь? В крайнем случае — в ателье зайдем, закажем.
Вот, бестолочь, хоть и гений, всему-то учить надо. Мне отец некогда домашние задания по математике делал, а мама рисунки до ума доводила.
— Тогда лучше к тете Гале, — сообщила моя маленькая хозяйка, — она у нас теперь за портниху. И с платьем справится.
Анька заметно повеселела. По этому поводу разрешила себе третью чашку чая, а заодно притащила баночку с клубничным вареньем.
— Ничего себе, какие заначки⁈ — удивился я, потянув банку к себе
— Ш-ш-ш… — зашипела на меня Анька, словно змея, отбирая сокровище и принимаясь перекладывать клубнику в вазочку. — Знаю я тебя, Ванечка… Я тебе в этой жизни все доверю, кроме клубники. Нельзя целую банку зараз съедать!
— Когда это я целую банку съедал? — возмутился я.
Чуть было не сказал — я что, Карлсон? но успел придержать язык. Брякнешь, а потом придется сказку писать. А я к тому, кто живет на крыше, отношусь крайне сдержанно.
— Мне Ольга Николаевна сказала — дескать, Ваня варенье клубничное любит, по баночке за один присест может съесть. Я у соседки баночку и купила. Думаю — понравится, так еще возьму.
Ишь ты, оказывается, хоть в чем-то вкусы Ивана Чернавского и мои собственные сошлись. Уже хорошо.
Анька, между тем, переложила в вазочку едва ли треть банки.
— Чего так мало⁈ Как украла! — возмутился я.
— Елена Георгиевна обещала завтра на чай прийти, — строго сказала девчонка, — Она тоже обмолвилась, что любит клубнику! А вы, Иван Александрович, терпите. Мужчинам сладкое вредно есть. — Утаскивая банку на кухню, Анька хихикнула: — Елена Георгиевна не только ваша невеста, но и моя учительница. Подхалимаж, в разумных пределах, бывает очень полезен!
Вот ведь, мартышка. Но раз для моей невесты приберегла — понимаю, не осуждаю.
Вернувшись, Анька уселась и спросила:
— А знаете, Иван Александрович, что половина гимназисток Елене Георгиевне завидует?
— С чего вдруг?
— Н-ну, странные же существа эти мужчины, — стрельнула гимназисточка глазенками. Не иначе — кокетничать учится. — А вы, вроде бы, не самый глупый из них.
— Из-за меня, что ли? Из-за романтического предложения? — удивился я, на секунду отвлекаясь.
— Не только, — весело отозвалась Анька, утаскивая у меня из-под носа оставшуюся клубнику. — Вы же у нас герой. Еще говорят, что красивый. Но это точно, что льстят. Как по мне — ничего особенного.
Ах ты, маленькая… козлушка. Не кокетничала, а внимание отвлекала, чтобы варенье стащить.
— Могла бы соврать, — проворчал я, пытаясь вернуть клубнику себе. Но Анька вцепилась в край вазочки — не отберешь, пришлось проявить благородство и уступить.
Я-то себя красавцем не считаю, но возможно, сейчас иные эталоны красоты. А Анька, деловито сооружая бутерброд из куска хлеба и варенья, пропустила мою реплику мимо ушей, но уточнила:
— Молодой, богатый. К тому же — модный писатель нынче. Я тут узнала — некоторые барышни специально мимо нашего — вашего дома ходят, чтобы на вас посмотреть. А еще спрашивают — зачем вы себе козу завели? Для вдохновения?
— Для вдохновения я себе Нюшку завел, — хмыкнул я, называя девчонку тем именем, которое давно не использовал. Заслужила. Могла бы, между прочем, варенье оставить мне. У меня работа нервная, нужно восстанавливать силы. — А про козу сама придумывай.
Анька ответила не сразу, потому что откусила изрядный кусок хлеба с вареньем — не враз и в рот влез. Прожевав, сообщила:
— А я и придумала. Если вас ждать — состариться можно. Сказала, что в Москве все приличные гимназистки собственных коз имеют. К тому же, нынче модно сельским хозяйством да животноводством заниматься. Надо быть ближе к простым людям. А заодно и к живности всякой.
— И как, поверили? — удивился я, утаскивая к себе вазочку с оставшимися в ней двумя крошечными ягодками и каплей сиропа.
— Вначале не поверили, но я на перемене домой сбегала, письмо от Мананы принесла, показала. А Манана — она не просто гимназистка московская, а еще и княжна, пусть и грузинская. Теперь верят. Ваня, а принести еще варенья?
— А Елена Георгиевна?
— Она после четырех придет, не раньше. Я завтра после уроков забегу, куплю. Сколько банок брать? Десять хватит?
— Фи.
— Поняла. Куплю все, что есть.
[1] Автор честно признается, что хаживает по ночам к холодильнику. А кот — по ситуации. Если крепко спит, не пойдет. Но если его разбудить, то обязательно составит компанию, не бросит.
Глава 9Горе и счастье
Сегодня мы с Анькой чуть не проспали. Спасибо нашей бородатой подруге, напомнившей, что ее пора кормить, а нам разбегаться — одному на службу, а второй на учебу.
А тут обнаружилось, что дрова вчера позабыли в печку сложить, воды нет и все прочее. Ладно, что чугунок, в котором кухарка-гимназистка варила щи достаточно большой, а позавтракать можно и первым блюдом. Но быстренько посовещавшись решили, что щи оставим на обед, а нынче перекусим яичницей. Я только за!
А в первую очередь пришлось кормить козу. Козы — святое! Святее только коты, но они сверхсущества.
Пока Аня бегала кормить подружку, затапливала печку, хозяин вынес помои и принес воды с колодца.
— Аня, давай все-таки кухарку наймем? — предложил я. — Куда тебе с гимназией, с литературой еще и домашнее хозяйство вести?
— Нет, — твердо ответствовала девчонка. — Надо просто спать пораньше ложиться, не засиживаться.
Ну да, ну да. Вчера мы с соавторшей действительно засиделись за чаепитием и уничтожением клубничного варенья, а параллельно за обсуждением новой повести, спать легли за полночь. Ладно, не стану спорить с сестричкой, посмотрим, сумеет ли она вытянуть всю нагрузку. Но уж упряма, словно коза. Нет, Манька не такая упрямая.
— Кстати, мы можем на ужин в трактир ходить. Или ресторацию, — заметил я.
— Вань, ты что, забыл? — вздохнула Анька.
Елки-палки! Как там у румынского драматурга? Гимназисткам младших, а особенно старших классов, запрещается… Там-то был дизель-электропоезд, проезжавший мимо городка, а у нас гимназисткам рестораны посещать запрещено. Так что, не едать теперь Аньке ее любимый супчик с потрошками. А куда можно? Вроде, в кафетерий разрешено, в светлое время дня.
Да, о драматурге. А не содрать ли нам «Безымянную звезду», поместив действие в Череповец? Дизельных поездов у нас нет, так пусть будет паровоз. Подумаем.
— Бегите на службу, господин следователь, — строго сказала кухарка. — Я еще успею посуду помыть, и на ужин заготовку сделать.
Раз маленькое начальство приказывает, значит, пора идти. А оно, начальство, еще и вякнуло:
— Попробуй только на обед не прийти — накажу!
И кто сказал, что барышень нельзя бить по попе? Можно! А главное — нужно! Эх, не попал.
— Свидание отобьешь, дурень! — радостно взвизгнула Анька, отскакивая в сторону.
Свидание? С кем? Сейчас точно, поймаю и отлуплю. Но мелкая вертихвостка уже ускакала на кухню. Ладно, позже разберусь — что там у нее за свидание. Беда с девками. Не успеешь отвернуться, как вырастают и ухажеры появляются. Придется оглоблю завести, чтобы Анькиных женихов отгонять. Ладно, если человек приличный, а если нет?
— Ой, Ваня-Ваня, чё сказать-то хочу! — опять подскочила ко мне козлушка. — Мне же вчера сон приснился, хотела тебе рассказать, пока не забыла.
— И что за сон? — поинтересовался я, прикидывая расстояние — дотянусь, или нет? Нет, мартышка правильно встала — не дотянусь.
— Приснилось, что вы с Леной — Еленой Георгиевной, то есть, меня в гимназию ведете, — затараторила Анька. — Но я отчего-то совсем маленькая, лет семь. Разве в семь лет в гимназию ходят? А вы отчего-то стали моими родителями. Косички какие-то, а еще банты дурацкие. Да, еще запомнила юбку в клеточку.
— Тебе нужно Елену спросить — не снилось ли и ей что-то подобное, — посоветовал я.
И отчего я не удивился совпадению?
— А я и спросила. Говорит — снилось. И была одета очень странно. В штаны и сюртук!
— Передай Леночке, что это называется брючный костюм, — сообщил я. — Не спрашивай, откуда знаю, но мне тоже этот сон снился.
Сообщив эту важную новость, удрал, пока Анька не начала задавать дополнительные вопросы. Этак и на службу опоздаю.
— Ме? — поинтересовалась Манька, когда проходил мимо.
— Деньги зарабатывать пошел, — пояснил я. — Иначе, кто тебе дуре сено покупать станет?
— Ме-а⁈ Ме-ме.
Типа — дурочек сеном не кормят, а раз так — дуй, не отвлекайся на болтовню. Все она понимает.
Прибыл на службу вовремя, а теперь сидел и честно занимался положенным по должности делом — разбирал бумаги, связанные с делом по самоубийству Екатерины Михайловой, раздумывая — что из них выкинуть, а что слегка поправить. Если уголовного дела нет, то и следственных действий проводить не положено. Скажем — Акт осмотра места происшествия можно оставить и так, а вот допрос Ракожора надо превратить в «объяснение». Но там и делов-то — взять ручку да исправить слово. Акт изъятия вещей покойной у бирюка я не сделал, да и сами вещи остались у пристава. Были бы у меня, можно было бы сразу свекрови и отдать, взяв расписку. Ничего, сама потом сходит и заберет. Кстати, Ангелина Никодимовна ни разу не заикнулась о вещах покойной невестки. Плюсик ей.
Вспомнилась жалоба брата отравившегося фельдшера Виссариона Щепотьева[1], который переживал, что ему не возвращают барахло покойного — старые штаны, кальсоны и что-то еще.
Все-таки, кое-что меня в самоубийстве Екатерины смущало. Во-первых, нужно было сразу спросить у свекрови — не ударялась ли невестка затылком накануне смерти? Предположим — лазила в голбец за картошкой, да и стукнулась головой. Впрочем, это уже детали. Доктор-то все равно станет делать вскрытие.