Не поленившись, еще раз вышел на улицу и прошелся в ту сторону, куда бегала Анька. А там наша улица выходит на Александровский проспект, на котором Реальное училище, а пройти дальше — Соляной сад. Но сад, созданный стараниями Милютина, пока закрыт для посетителей глухим забором, зато, если пройти вправо, то можно выйти на Покровскую улицу, а там уже окраина, и кладбище.
Спрашивается, и чего ходил? А вот, оказывается, чего. Обнаружил еще один кусочек капустного листа.
Что ж, уже неплохо. Зона поиска сузилась примерно до ста дворов. Кто у нас тут из городовых? Савушкин с Яскуновым.
Анька, мрачная, словно у нее не козу украли, а корову, колдовала у спиртовки, пытаясь вскипятить кастрюльку. Сломала две спички, прежде чем зажгла горелку.
— Ваня, как ты думаешь, почему она не кричала? — поинтересовалась девчонка, принимаясь нарезать хлеб. — Когда не надо — во всю глотку орет, спать не дает, а когда воровали — помалкивала. Или мы не услышали?
— Изменщица Манька, — сообщил я, предъявляя «улики» — два огрызка. — Поманили рогатую капусткой, она и пошла. За капусту родину продаст, а не только хозяев.
— Зараза она, твоя Манька, — с чувством проговорила сестричка.
— С чего это она моя? — удивился я.
— Потому, что мою Маньку не украли бы! — сообщила девчонка, начиная изготавливать бутерброды — намазала хлеб маслом, а сверху уложила ветчину. — Моя козлуха — она приличная, с чужим человеком бы не ушла.
В чем здесь логика, я не понял, даже пытаться не стал. Спорить тоже не стану. Если украли мою козу, значит, мою.
— Не сыпь мне соль на раны, — вздохнул я. — Позор на мою седую голову.
— Где же она седая?
— Смотри внимательнее — на глазах седеет. У судебного следователя по особо важным делам какие-то засранки из женской гимназии козу украли!
— Почему засранки, да еще из гимназии? — удивилась Анька, прекратив свою деятельность.
— Ты мажь маслом-то, мажь, не отвлекайся, — посоветовал я. — Почему из гимназии, сейчас попытаюсь объяснить. Давай, накидаем версии преступления, а лучше — возможных похитителей. Можешь себе представить, что Маньку украли взрослые мужики, чтобы забить на мясо?
Анна Игнатьевна даже задумываться не стала, а сразу затрясла головой, по раннему времени еще не украсившейся косой.
— Какой дурак станет старую козу красть? Это я Маньку люблю, но мясо-то у нее жесткое. А если забить — куда тушу денут? Она же протухнет.
Теоретически, можно предположить, что у кого-то ледник имеется, но, если у человека в доме ледник — он на козу не позарится и воровать не пойдет.
— Идем дальше, — продолжил я. — Маньку украли, чтобы забить на мясо, но не себе оставить, а продать мяснику. У того и ледник имеется, да и мясо можно быстро продать. Возможно такое?
— Фух… — фыркнула Анька. — Это еще большим дураком надо быть, чтобы у тебя козу красть, а потом мяснику продавать. Мясник этому дураку козой по башке даст, а потом к тебе же и приведет. Нет в Череповце дураков, чтобы с тобой связываться!
Я с удовлетворением кивнул. В городе ко мне относятся неплохо, но слегка побиваются. То, что у следователя свели козу со двора, станет известно… часика через два. Вот, как горожане проснутся, так и узнают. Самое забавное, что даже если мы с Анькой никому ничего не скажем, то все равно узнают. Уверен на сто процентов, что мясники получают мясо не только от добросовестных продавцов, но имеют и иные пути поставок. Имеются жалобы, что в уезде овечки пропадают. Пока все списывают на волков, но кто его знает? А мясники — их у нас трое, будут иметь бледный вид, коли узнают, от кого им досталась коза.
А уж какой станет иметь вид воришка — лучше не думать. Убивать-то его не станут, но в морду дадут. И не один раз.
— Теперь, Анна Игнатьевна, самый скверный вариант, — принялся я излагать следующую версию. — Нашу Манюню сперли какие-нибудь бродяги, или цыгане. Шли себе мимо, услышали меканье, не удержались и решили украсть.
— Цыгане могли, — с серьезным видом кивнула Анька. — И бродяги тоже. Бродят они, делать им нечего по ночам.
— Это, к слову, самый скверный вариант. В этом случае мы козу не найдем. Но бродяг мы пока отметаем.
— Почему? — не поняла Анька.
— Ты на их месте озаботилась бы капустой?
Вот теперь барышня задумалась. Скривила губенки, покачала головой.
— Капуста на огороде растет, а у многих собаки во дворах. Бродяги во дворы не полезут. Проще Маньке веревку на рога накинуть, да утащить. Но она же, зараза такая, орать бы стала! А коли с капустой — только бы тоненько проблеяла, мы бы и не услышали.
— Умница! — похвалил я девчонку. — Значит, дорогая моя гимназистка, что остается? Имеется злоумышленник или злоумышленница. Кто-то такой, у кого на огороде растет капуста, кого наша Манька не испугалась. Да, подруга моя боевая — а кто такую байку запустил, что коза — неотъемлемая принадлежность порядочной гимназистки?
— Н-ну… — протянула Анька. — Я же шутила.
— Ага, ты с княжной Геловани тоже шутила, а что получилось? — усмехнулся я. — Пасет теперь твоя подружка козу и козлика, увеличивает козье поголовье столицы. То есть, бывшей столицы. Скоро тебя в Москву позовут, роды у козы принимать.
— Между прочем, я тебе еще вчера собиралась парочку слов сказать, — прищурилась Анька, словно строгая жена, интересующаяся — а где у мужа заначка? — Чего ты там бабке Рае про меня наплел? Какие-такие цыгане меня украли?
— Цыгане обычные — с бубном, гитарой и медведем. Украли, пока ты совсем маленькой была, потом ты сбежала. Или тебя мужики выручили? Детали. Скажем, крестьяне пошли у цыган ворованных коней отбивать, заодно и тебя отбили. В общем — не заморачивайся, придумаем, как нам из рассказика что-то дельное сделать.
— Шутник ты, Ванечка, — вздохнула Анька.
— А я пример со старшей сестры беру, — парировал я.
— Не надо плохие примеры брать, — ответила Анька. Но отвечала без азарта, да еще и теми словами, что я обычно говорю.
Батюшки, неужели я в кои-то веки одержал верх в нашей дискуссии? Да быть такого не может! Спишем на то, что Аня сейчас в расстроенных чувствах из-за пропажи козы.
— У тебя какие-нибудь версии есть? — поинтересовался я. — Что-то самое дурацкое, идиотское, но возможное?
Аня пожала плечами, но высказала предположение:
— Может, кто-то из твоих недругов решил отомстить? Есть ведь такие, кто тебя не любит? Этот, как там его? Виноградов, который из-за тебя место в суде потерял?
— Вряд ли, — отверг я такое предположение. — Виноградов бы кляузу на меня написал, а если бы свистнул что-то, то мог бы на меня стрелки перевести.
— Вань, когда ты человеческим языком разговаривать станешь? Я половины не поняла. Свистнул — это кому-то по голове дал, а потом на тебя указал?
— Свистнул — это украл, — пояснил я. — А стрелки — тут ты права. Сам замутил, а на другого указал. Но давай-ка вернемся к нашей козлухе. Какие еще версии будут? Кражу из корыстных соображений или из мести мы отметаем, что остается?
— Пожалуй, что ты и прав, — согласилась Аня. — Остаются гимназистки, пожелавшие быть настоящими барышнями, как княжна из Москвы.
— Причем, по моему разумению — это девчонки класса этак четвертого или пятого. Такие… лет тринадцати или четырнадцати. Как ты считаешь?
— Похоже. Мелкие до такого не додумаются, а додумаются — так не решатся. А старшеклассницы — хоть наши, хоть из седьмого класса, на такую глупость не пойдут. Они же невесты, почти как Елена Георгиевна. Как ты говоришь — в сухом раскладе останутся безбашенные девочки-подростки!
— А я такое говорил? Про сухой расклад и про безбашенных барышень? — засомневался я.
— Говорил, а иначе откуда бы я такое узнала? — хмыкнула Аня.— Как сейчас помню — ты меня безбашенной барышней называл, а еще трудным подростком. И про сухой остаток ты любишь высказать. А теперь давай мы с тобой кофе выпьем, да по бутербродику схрумкаем. Прикинем, что к чему.
Мы принялись за кофе и за «хрумканье». Печку сегодня решили не топить — от жары уже и так ошалели, а обед и ужин возьмем в кухмистерской.
— В полицию сообщать будем? — деловито поинтересовалась Анька.
— Угу, — кивнул я. — Сейчас, как на службу пойду, заверну в участок. Коза белобрысая, зовут Манька, особых примет нет. Или есть?
— Так вроде и нет, — неуверенно сказала девчонка.
— Родимые пятна? Татуировки? Шрамы?
Анька захлопала глазами, потом вспомнила:
— У нее черное пятно на боку, на сердечко похожее. А ты разве не видел?
Я только плечами пожал. Где уж мне пятна рассматривать. Но одна примета имеется. Уже хорошо.
Про то, что у козы морда наглая, можно не говорить. У всех у них морды на одно лицо. Жалко, фотографии нет, а иначе можно было бы объявления на заборе расклеить.
Самое интересное, что с точки зрения закона, ни я, ни Анька не можем обращаться с заявлением о краже в полицейский участок. Чисто формально, домашнее животное по кличке Манька, принадлежит крестьянину деревни Борок Игнату Сизневу. Стало быть, жалобу должен принести он. Игнат же и потерпевшим должен быть признан. Разумеется, для городовых достаточно и моего устного обращения, искать они нашу козу станут. Если еще и награду предложить (неофициально, разумеется), Маньку отыщут в два счета. Да и чего ее искать-то? Разумеется, если это злоумышленник, решивший украсть Маньку и забить на мясо, концы мы отыщем не скоро. Но все равно — рано или поздно узнаем. А коли коза жива… Городок у нас маленький, появление у кого-то во дворе маленькой и рогатой скотинки (Манька, прости!), не скроешь.
А у нас еще имеется резерв — Ираида Алексеевна. Тетка Рая, узнав о пропаже любимицы, для которой она уже у себя в хлеву и место обустроила, отыщет свою любимицу еще быстрее, нежели полиция.
В голову закрадывалась подленькая мысль — а может, ну ее, эту Маньку? Украли, так и фиг с ней. По ночам блеять не станет, хлопот не будет. Но, нет… Дело даже не в том, что у меня (ладно, у нас) украли козу, что само по себе обидно, но я уже и сам к Маньке привык. Посмотришь на ее нахальную морду, настроение улучшается. Если говорить умным языком, коза помогает снимать производственный стресс. Вспомнился отчего-то мой предшественник, который не то застрелился, не то повесился — уже и не помню. А была бы у него своя Манька, жил бы себе поживал.