— И что же делать? — спросила Лентовская. — Николай…?
Николай Викентьевич только руками развел:
— Если Зинаида не подаст жалобу на мошеннические действия, то мы ничего не сможем поделать. Но я считаю, что она не подаст.
— Точно, не подаст, — согласилась Лентовская.
— Если только Иван Александрович как-нибудь попросит своего батюшку посодействовать, — предложил Председатель суда. Потом сам же и опроверг свои собственные слова: — Но это содействие незаконно. Мне кажется, товарищ министра Чернавский на такие действия не пойдет. Да и я подобное не одобряю.
Я-то, возможно, попросил бы батюшку посодействовать — но в отношении кого? Даже не в смысле какого-то прямого воздействия, а хотя бы «пробить» — что за типчик? Вполне возможно, что за ним уже числятся подобные грешки. Надо бы вначале фамилию «майора» узнать, адрес.
— Известен адрес, куда Зинаида Дмитриевна переводила деньги? — поинтересовался я.
— Только почтамт, — покачала головой Мария Ивановна. — До востребования, господину Синявскому.
Фамилия известна, уже хорошо.
— Так может, пока ей и не мешать? — предложил я. — Потеряет еще тысячу или две и все поймет. Деньги большие, но не последние.
— Если бы тысячу или две…— покачала головой Мария Ивановна. — Приказчик старший сказал, что Зинаида интересовалась — может ли она вывести все деньги? Конечно же, доложил батюшке. Деньги принадлежат Зинаиде, но вывести их сейчас, в сентябре — неразумно. Да батюшке и не найти столько денег. В конце октября нужно рассчитаться с поставщиками зерна, с владельцами арендованных барж, а казна перечисляет деньги лишь в ноябре–декабре. И акции ей сейчас невыгодно продавать — половину потеряет.
Чисто формально, Зинаида права. Ее деньги — имеет право отдать их кому угодно, хоть брачному аферисту. Так и Милютина понять можно. Он человек богатый, но деньги у него в сундуках не лежат, а вложены в дело. Вытаскивать — это и время, и финансовые потери.
— Может, у Зинаиды Дмитриевны хватит ума пока не требовать деньги? — высказал я предположение. — Пусть подождет до более благоприятных времен.
— Хотелось бы надеяться. Но в таком деле следует рассчитывать на самое худшее. Зиночка может закусить удила, да и начать
— А если сделать так… — задумчиво изрек я, посматривая на Лентовского. — Допустим, сам Иван Андреевич напишет жалобу — дескать, у него имеются подозрения, что его делового партнера собирается облапошить мошенник. Конечно — не облапошить, нужно другое слово подобрать…
— Обмануть, чего тут думать? — усмехнулся Лентовский.
— Точно, напишет просто — пытается обмануть, — согласился я, сетуя, что забыл довольно-таки простое слово. — Итак, господин Милютин обращается к нам с жалобой, а я, как исправляющий некоторые обязанности товарища прокурора, начинаю проверку. И Зинаиду Дмитриевну опрошу, и в Петербургскую сыскную полицию запрос отправлю — мол, что за фрукт такой, господин Синявский?
— И что это даст? — нахмурилась Мария Ивановна, зато ее супруг сразу же понял.
— А это, Машенька, дает возможность твоему батюшке слегка потянуть время, — хмыкнул Николай Викентьевич. — Даже если Зинаида обратиться в суд, у Ивана Андреевича будет повод заявить — дескать, он не против вернуть деньги, но давайте вначале разберемся — а не достанутся ли средства в нечистоплотные руки? Разумеется, от мошенника суд Зиночку не спасет, но хотя бы сам Иван Андреевич потерь не понесет. Спокойно выведет деньги, отдаст их Зинаиде.
— А сколько всего у Зинаиды средств? Не тех, что в акциях, а в пароходство и в зерно вложенных? — осторожно спросил я. — Или это секрет?
— В общем-то, не секрет, а коммерческая тайна, — со значением сказала Лентовская. — Ее и мне-то не полагается знать. Батюшка бы не открыл, сама Зинаида как-то сказала. Вам, как должностному лицу, который собирается проводить проверку, могу сказать — почти триста тысяч.
Триста тысяч⁈ Ни хрена себе! А если присовокупить акции, так верно, приданое у подруги Марии Ивановны не меньше, чем поллимона? И она до сих пор не замужем? Совсем женихи спятили. За такие деньги не то, что полную даму (а она не такая и толстая, просто пышная!), а нашу Маньку можно сосватать. Представляю себе объявление: «Одинокая дама по имени Манюня желает познакомиться со свободным мужчиной. Из недостатков — рога и копыта. Из достоинств — наличие капитала в сумме 500 тысяч рублей. Требование к кандидатам в мужья — умение косить траву и заготавливать сено на зиму». Еще и очередь выстроится.
— Машенька, за всем этим имеется одно маленькое но, — усмехнулся Николай Викентьевич. — Я твоего батюшку двадцать лет знаю, если не больше. А ты еще дольше. Как ты считаешь, если Зинаида сама явится к Ивану Андреевичу, скажет — мол, хочу забрать свои деньги, что он сделает?
Мария Ивановна призадумалась на краткий миг, вздохнула:
— Зная батюшку, могу сказать, что попросит вначале — дескать, Зиночка, не можешь ли ты немножко подождать? Но если Зина ответит — мол, деньги нужны прямо сейчас, то он их отдаст. Из кожи вылезет, взаймы возьмет, с процентами, но все вернет. Мне отчего-то кажется, что у Зинкиного отца с моим батюшкой и договора-то никакого не было — принес дядя Митя деньги, отцу отдал и сказал — вот, Иван, хочу в дело войти. А тот ему — давай, положи на стол. Руки пожали друг другу, вот и все. А раз Дмитрий Степанович умер, то все договоренности и обязательства на его наследников переходят, безо всяких бумаг.
Зеркала в кабинете нет, а себя со стороны не видно. Подозреваю, что в этот момент мои глаза если не вылезли из глазниц, то изрядно округлились. Взяв себя в руки, спросил:
— И что, вот так просто? Принес деньги, попросил в дело вложить? И никаких договоров? И все на слово?
Мария Ивановна улыбнулась мне слегка покровительственно и ответила:
— Иван Александрович, когда Дмитрий Степанович принес деньги — это было не триста тысяч, а тысячи три, а то и меньше. Как-никак, уже лет тридцать прошло, деньги подросли. И сам мой батюшка начинал с пяти тысяч, которые торговлей скотом заработал. В приходо-расходные книги деньги вписали, а что еще? Думно бы Дмитрию Степановичу — приходи и бухгалтерские книги смотри. А договор какой-то — так он зачем? Если бы в Петербурге или в Москве — тут бы и договора заключали, и у нотариуса заверили. У нас пока все на слово верят.
— Машенька, по-разному бывает, — перебил супругу Лентовский. — Если бы все такими честными были, как мой тесть, мы бы без работы остались. Имею в виду — судьи по гражданским делам. А у нас, что ни месяц, то тяжба. И врут безбожно, и обманывают.
С гражданскими делами я пока не связывался. И не надо. Мне моей уголовки хватает. Но как историк, я абсолютно согласен с начальником. И врали, и обманывали. Сиживал я в архивах, смотрел жалобы купцов друг на друга — мол, пообещал, но денег не отдал. Или — я ему полностью заплатил, а он другому перепродал и теперь уверяет, что деньги вернул. Купеческое слово, блин.
А дело, что у меня было по Любови Кирилловне Зуевой, которая рассказала, что друг отца — дворянин, кстати, деньги занял, а вовремя отдать не смог. Конечно, причина для того, чтобы залезть в казенные деньги уважительная, но полковнику Зуеву стреляться пришлось.
— По-разному бывает, не спорю, — сказала Мария Ивановна. — Люди все разные, есть честные, есть не очень. Но я сейчас не за всех говорю, а за своего батюшку. Иван Андреевич как-то под свое слово миллион брал — позарез деньги были нужны. Вернул, как обещал, в положенный срок и с процентами. Невыгодно слово купеческое нарушать. Один раз нарушишь, во второй не поверят. Честным быть — гораздо выгоднее.
Глава 18Возвращение Василия Яковлевича
По субботам рабочий день в наших бюрократических учреждениях заканчивается рано — аж в четыре часа. А я нынче гуляю. Анька, вместе с подругами-гимназистками наводит генеральную уборку, необходимость в которой возникла после разборки старой и строительства новой печки. Или про печку как-то иначе следует говорить? Да, перекладка. Я заглянул — особо печка не изменилась, разве что стала поменьше, потому что печники использовали старое основание, чтобы встроить подпечек. Или подтопок? В общем, что-то такое, которое можно топить и на котором можно варить. И яичницу жарить, потому что на нашу спиртовку горючего не напасешься, да и спирт приходится заказывать то есть, по нынешнему — выписывать. Купил как-то водки, так на ней спиртовка, хоть и работает, но плохо. Скорее бы керосинку изобретали.
Еще она теперь страшная и некрасивая (это я про новую печку), кирпичи отчего-то не красные, а какие-то бурые, а некоторые вообще белые. Никакой эстетики. Ну да, кирпичик-то старый, оставшиеся от прежней печки. Анька пообещала, что как только раствор «схватится» (слово-то какое!), она все побелит.
Потом меня выгнали — дескать, иди гулять, Иван Александрович, мы тут с барышнями сами все сделаем, а от вас, ваше высокоблагородие, лучшая помощь, если не мешаете. И куда бедному хозяину деваться? Пошел, а мне в спину еще немножко похихикали. Это моя Анька, и две ее новые подружки, которых она «припахала» к грязной работе. Ладно, пусть трудятся. Труд облагораживает любого человека, а уж гимназисток, тем более.
Ну и куда пойти? К Леночке бы сходил, но мы с Анькой там обедали нынче, да и время пока не «гостевое». У всех свои дела, заботы, раньше семи –восьми вечера в гости приходить неприлично.
Вышел со своей улицы, повернул в сторону Александровского проспекта, а потом мне отчего-то понесло на городское — то есть, на Покровское кладбище.
Некоторые фамилии на памятниках, да на крестах знакомы — вон, Милютины, Волковы, Высотские. Вот тут я бывал на похоронах — семейное захоронение Сомовых. Крест, а на нем табличка, что здесь лежит предводитель дворянства господин Сомов Николай Сергеевич. А где Сомов-младший? А, он же не здесь, а за церковной оградой. И еще за церковной оградой имеются могилы, к появлению которых я имею самое прямое участие. М-да…