— Зоя Владимировна, а я тебе керосина привезу, — пообещал староста, но из-за двери послышалось:
— Андриан Федорович, вы мне его уже второй месяц везете, а я сальными свечками пробавляюсь. Ищите дурочку в другой волости. В Череповец съездите, там дур пруд пруди.
— Ей-богу привезу. Мне самому второй месяц обещают в лавку привезти, но не везут.
— Вот, как привезут, тогда и постояльца ведите. Я нынче на кошку наступила, не разглядела. Но кошку-то жалко, а коли на постояльца наступлю, жалеть не стану.
— Зоя Владимировна, не впустишь, я тебе дров на зиму не дам, — пригрозил староста.
— Дров не дадите? Так и ладно, и черт с вами, стану сидеть в нетопленной избе. Замерзну, не велика важность. Будете копарям из своего кармана платить за мою могилу. И в школе работать некому будет.
Староста беспомощно развел руками:
— Вот что с ней поделаешь? Господин следователь, может, ко мне? Как-нибудь разместимся. Или у соседей вас поселю.
Но на меня тоже нашло упрямство. Ишь, меня в дом не впускают. А что делать? И тут мне взбрендило запеть:
— Я в доме у вас не нарушу покоя,
Скромнее меня не найдешь из полка.
Староста захлопал глазами, его работник выронил саквояж (мой!), а дверь раскрылась и на пороге появилась сухопарая дама в черном.
— Что это у нас за певун? Поет хорошо, только начал не с первого куплета. А надо так…
Тетка прокашлялась, потом запела:
— О бедном гусаре, замолвите слово.
Ваш муж не пускает меня на постой!
Оборвав на полуслове, хмыкнула:
— И так далее…
— Совершенно верно, — согласился я. — Но там про нежное сердце поется, не рискнул.
— И правильно. И кто вы будете?
— Чернавский Иван Александрович, — представился я. — В ваших краях оказался по служебной надобности.
— Чернавский? — заинтересовалась учительница. — Если судебный следователь — то заходите. Так уж и быть, молодой человек, лавку для вас найду.
Я забрал свое барахло, а староста, вроде бы, перекрестился. Дескать — слава-те господи, сплавил.
Хозяйка прошла внутрь, а я немного замешкался.
— И где вы там? — недовольно спросила учительница.
— Пытаюсь кошку увидеть, — честно ответил я. — Наступлю ей на хвост, она обидится, да и вы рассердитесь. Но вы-то ладно, переживу, а кошке-то каково?
— Хм…— отозвалась хозяйка. — Сейчас свечку зажгу. А кошка у меня умная, спать ушла.
Хозяйка зажгла свечу и я немного огляделся. Слева кухонный закуток, куда выходит устье русской печи, одна-единственная комната, разгороженная занавеской. Верно, тут гостиная, раз имеется широкая лавка, парочка стульев, стол и шкаф, забитый книгами, а за занавеской хозяйская спальня. Скромно, не не бедно.
Украдкой я пытался рассмотреть саму Зою Владимировну. Возраст… Примерно под сорок. То, что сухопарая, я уже разглядел. Вздорная. Чем-то она напоминала мою коллегу из прошлой жизни — математичку Галину Васильевну. Тетка неплохая, за дело радела всей душой. Но уж слишком радела! Особенно за свой класс, в котором была классным руководителем. Я-то пофигист, мог отпустить детей с последнего урока минут на пять пораньше. Но ее класс побаивался отпускать. Шума потом будет на всю школу — почему дети бесхозные ходят? А если ребенок из ее класса жаловался, что историк поставил двойку, прибегала с выпученными глазами и требовала, чтобы я объяснил — за что? Первое время я честно пытался разъяснить — мол, все в соответствии с инструкциями по выставлению отметок, а потом говорил с суровым видом — за дело! На следующем уроке спрошу жалобщика еще разок, и еще разочек двойку влеплю.
Еще Васильевна постоянно устраивала для своего класса какие-нибудь мероприятия — то их в музей возила, то на спектакль, а то и просто устраивала классный час, посвященный какой-нибудь теме. Если кто-то из ребятишек не явился в школу, принималась названивать родителям, интересоваться — что же случилось? Из-за «своих» детишек могла сцепиться с кем угодно, даже с директором, поэтому в школе ее ценили, но званий не давали.
Ученики ее побаивались, поругивали, но любили безмерно. Вот, на таких училках и держится наша школа.
— Вы, разумеется, живете шикарнее? — насмешливо спросила хозяйка.
— Конечно. У меня дом побольше, перегородки имеются и целых четыре комнаты.
— В которых живете вы, а еще ваша странная прислуга, — хмыкнула Зоя Владимировна. — Говорят — непонятно, кто в вашем доме хозяин? Не то вы, не то барышня?
— Еще более странно, что все обо мне знают, а еще о моей прислуге.
— А что вы хотите? — пожала плечами Зоя Владимировна. — Следователь Чернавский — почти легендарная личность. А в нашей глуши не так много поводов, чтобы почесать языки.
— Зоя Владимировна, а не хотите ли пирожка? — предложил я. — Сам-то я ужинал, а у меня пирожки остались. Завтра зачерствеют, уже не то.
— Знаете, а ведь отказываться не стану, — раздумчиво произнесла женщина. — Я сегодня ничего не готовила — было лень, чаю попила, да хлеб доела. Думала, что и хватит, а есть хочу.
— Прекрасно. У меня еще и вареные яйца остались. Будете?
— Яйца? Яйца буду. Вы самовар поставите?
М-да… Интересный подход. Коли явились незваными, делайте все сами! Но куда я теперь денусь? Ладно, что вода нашлась, а в тушилке оставались угольки.
— Заварки у вас тоже нет? — поинтересовался я.
— Нет, заварка-то как раз имеется, — гордо сообщила учительница. — Мой бывший ученик — он, кстати, сын нашего старосты, не забывает, балует. А его жена — тоже моя ученица, иной раз мед приносит. У ее родственников своя пасека. Так что, могу вас медом угостить, но без хлеба.
Тоже знакомо. Ученики, порой и бывшие, и их родители, нередко оказывают «шефскую» помощь учителям. Помнится, моя коллега из прошлого лечила зубы за полцены у стоматолога, являющегося папашей ученика.
Самовар у учительницы небольшой, вода закипела быстро. Ответственное дело — заваривание чая, взял на себя, а Зоя Владимировна с удивлением смотрела, как я споласкиваю чайник кипятком, засыпаю заварку, укрываю полотенцем, потом выжидаю какое-то время и перемешиваю.
— Вот вы как… — покачала женщина головой. — А я просто бухаю две щепотки, да кипятком заливаю.
Чай заварился, я выложил на стол припасы. Вроде, есть не хотел, но за компанию, да под чай, съел пирожок, а остальные скушалаучительница. И оставшиеся вареные яйца, в количестве четыре штуки, тоже умяла сельская интеллигенция. Это я не в упрек, просто подумал — а чем сам-то завтракать стану?
— Я ведь уже спать собиралась, когда вы явились. Читать нечего — все читано-перечитано, тетради проверять рано — учебный год через две недели начнется, а что еще делать? Думаю — засну, так и есть перестанет хотеться.
— И правильно. Что не доешь, то доспишь.
Треская пирожки, Зоя Владимировна принялась спрашивать:
— Все-таки, утолите мое любопытство. Все знакомые голову ломают — кем следователю прислуга приходится? Недавно услышала, что она вам сестра, которую вы отбили у цыган. Бред какой-то…
Ну отчего людей интересует такая хрень? Нет бы поинтересовались чем-то действительно стоящим. Например — каковы перспективы политики россии в Средней Азии?
— Конечно бред, — согласился я. — Все проще. Взял я девчонку в прислуги, а она умной оказалась, поэтому учиться отдал. Теперь учится, а заодно в доме убирает и стряпает. Пирожки, между прочем она пекла.
— Нет, так неинтересно, — вздохнула Зоя Владимировна. — Умненькая девчонка — уж слишком просто.
— Зато чистая правда, — хмыкнул я и тоже спросил: — От Череповца до вашего села — тридцать верст. Как же слухи приходят?
— Так я сама их и привожу. Земство раз в месяц собирает учителей на совещания. Гостиниц или квартир, разумеется, не предоставляет, ночуем у знакомых. А коли у знакомых — то новости всегда узнаем. А о чем бывают новости? О знакомых или не слишком знакомых. Кто от жены ушел, кто кому изменяет, да кто кого убил. Про убийства у нас давно не слыхали, а как только вы в уезде появились, так сразу убийства посыпались.
Что и ответить-то? Сказать, что все по законам жанра? Там, где появляется сыщик (или следователь) происходит преступление. Но мне на такие вопросы отвечать неинтересно. Интереснее другое — оказывается, здесь тоже проводят совещания? Собирают учителей со всего уезда, но гостиницы им не оплачивают?
Во мне немедленно проснулся учитель, который сам иной раз выезжал по служебной надобности в другие города. Скажем — проверять ЕГЭ по истории. Но мне и гостиницу оплачивали, и билеты, и командировочные платили.
— Как это так? — возмутился я. — Гостиницу не предоставляет? Небось, командировочные тоже не дают? Я бы на вашем месте не поехал. Тридцать верст! За один день не обернешься, а где ночевать?
— Не поедешь — жалованье не выдадут. Нам же его не по почте шлют, а из рук в руки дают. К тому же, до нас всякие циркуляры доводят. Начальников много — и местное земство, и губернское, и инспектор из министерства, а все что-то требуют.
Нет, прямо-таки, бальзам на душу. Все, как у нас!
— Тридцать верст — ерунда, — продолжила учительница. — Когда была помоложе, к любовнику в Череповец бегала.
— Ничего себе!
— Вы про то, что неприлично учительнице любовника иметь? — насторожилась Зоя Владимировна.
— Нет, про то, что вы бегали на свидание тридцать верст, — хмыкнул я. — Это сколько времени займет? Часов пять, если не больше.
Конечно, не увязывается традиционный образ скромной земской учительницы и тридцать верст, которые она пробегает для встречи с любовником. Ишь, марафонка. Вообще-то, если бы я прошел или пробежал тридцать верст (сколько это в километрах-то?), то на финише было бы не до амурных утех.
— При желании, тридцать верст можно за одну ночь пробежать. Но мы с ним встречались на половине дороги, — пояснила учительница. — Пятнадцать верст вполне можно пройти. Шалашик построили, в нем и встречались.
— И зимой?
— Нет, до зимы наши отношения не продлились, — усмехнулась учительница. Попросила любовника — если уж жениться не хочет, так чтобы мне новые башмаки справил. Старые-то сносились — ноги-то пятнадцать верст вытерпят, а башмаки нет. А новые у сапожника тачать — треть жалованья. Конечно, я бы старые починила, а то и новые заказала, но интересно было узнать — что же он скажет?