— Так у нас-то не север, откуда шаманам взяться? — развел руками Василий Яковлевич.
— А вот это не могу знать, ваше высокоблагородие. Я узнал, начальству доложил, провел и все показал, а вы уж решайте, что и как.
— Иван Александрович, вы у нас университет заканчивали, говорите — что это за х…я?
— Судя по всему — кто-то пытается строить лабиринт, — сообщил я.
— Лабиринт? — удивился исправник. Сдвинув брови, принялся вспоминать. — Что-то такое Яшка в гимназии, на уроках по древнегреческому языку, изучал и нам рассказывал — лабиринт — всякие коридоры запутанные, а в нем чудовище живет, еще и герой какой-то, который из лабиринта по нитке вышел. Сказка, в общем.
— Ага, было такое, — кивнул я.
— А что за сказка такая? — заинтересовался Савушкин, а следом за ним и остальные.
Скорее всего, в юнкерском училище Василий Яковлевич читал легенды и мифы Древней Греции, но за давностью лет забыл. Поэтому я быстренько рассказал полицейским о том, как супруга царя острова Крит Миноса загуляла с быком, родила от него Минотавра — чудовище, у которого туловище и конечности человека, а голова теленка, да еще и людоед, а ее муж, вначале загрустивший из-за измены жены, решил обернуть позор к своему благу — приказал выстроить на острове дворец, с запутанными ходами и выходами, посадить туда чудовище, а потом начал собирать со всего Средиземноморья дань юношами и девушками. Из-за сынка-людоеда все в округе очень боялись царя, слушались и повиновались, платили дань, пока в Греции не отыскался герой, по имени Тесей, пробравшийся в Лабиринт и отрубивший голову бедному чудовищу. Да, у него с собой был клубок, что дала ему дочь царя Миноса Ариадна. Тесей привязал кончик нити к входу, а потом, по этой же ниточке, вернулся обратно.
Ариадна влюбилась в Тесея и ради него пожертвовала семьей, а герой, на обратном пути, оставил девушку на необитаемом острове.
— Герой он, только сволочь порядочная, — резюмировал Федор Смирнов. — Девка ему поверила, а он… Тьфу.
Народ, включая самого рассказчика, с ним согласился. Впрочем, что взять с древних греков[1]?
Мне еще вспомнилась некогда популярная песня, со словами: «У тебя в руке клубок, волшебный шелк. И какой бы я дорогою не шел. Он покатится клубок, в золотых лучах зари. Ариадна ты мне ниточку надежды подари»[2].
Песня замечательная, только из меня в этот момент лезет «заклепочник». Откуда в Элладе в те времена шелк взялся? Наверняка Ариадна дала Тесею клубок шерстяных ниток. Но они непрочные, рвутся.
— Значит, лабиринт? — хмыкнул Абрютин.
— Не такой, как в Греции, а скорее, как на Соловецких островах. Не помню точное название острова — вроде, Заячий? Нет, Заячий это в Питере, а там Заяцкий, — поправился я. — Там из камней тоже лабиринт выложен. Конечно, не такой хилый, как у нас, а посолиднее. Там и камни побольше, в спираль заворачивается. Идешь между камней, доходишь до центра, а потом обратно.
— И на кой он? — не унимался Василий Яковлевич.
— А никто не знает, — пожал я плечами. — И кто их построил неизвестно, когда построили — может, тысячу лет назад, а может и пять. Кто говорит, что это тамошние лопари построили — дескать, душа по такому лабиринту на небо улетает, а кто вообще считает — что это схема ловушки для рыбы — во время прилива рыбины заплывают, а когда отлив, то они среди этих камней остаются. Народ приходит, да забирает. Так что, никаких злых духов или языческих богов здесь нет. На Соловках монастырь уже сколько лет? Лет четыреста, точно не помню, а монахи на эти лабиринты внимания не обращают. Так что, пусть эти камни лежат, худа от них не будет.
— Интересно, — покачал головой исправник. — И кто же это додумался такую глупость сотворить? Откуда камни-то взял?
— Так это просто, ваше высокоблагородие, — улыбнулся урядник, повеселевший от мысли, что никакого капища в его владениях нет. — Чуток пройти, за лесом, саженей двадцать отсюда, речка течет, Выксенья. Она мимо Ольхова, и мимо Николы-Выксы протекает, потом крюк делает, да сюда бежит. Речка небольшая, несудоходная, а дно у нее каменистое, и по берегам камней много. Верно, оттуда и натаскали.
— Посмотреть надо, — решил я.
— Надо, — согласился исправник.
Кивнув уряднику, чтобы тот вывел нас к реке, мы двинулись, но остановились, услышав слова Смирнова:
— Ваши высокоблагородия, дозвольте, пока вы тут местность изучаете, мы со Спиридоном кашу сготовим? Мы-то думали, что всяко в лесу воду найдем — хоть из лужи, а коли речка есть, так оттуда и зачерпнем.
— Действуй, — милостиво кивнул Абрютин и городовые принялись заниматься биваком. Не знаю, как они собираются разводить костер на сырых ветках, но народ бывалый — все у них получится.
Смирнов помчался к реке, погромыхивая котелком, а Савушкин отправился к елкам, окружавшим поляну, за сухостоем.
Мы же пошли к реке.
— А ведь тут кто-то дорожку прорубил, — заметил урядник. — Кусты убраны, а там дерево срублено под самый корень, а оно само в стороне лежит. Если бы мужики рубили, то утащили бы. Да и не поедут сюда мужики лес воровать — далеко.
Берег речки был и на самом деле усыпан камнями, а еще вблизи высились две пирамиды, сложенные из камней.
— Вишь, кто-то заготовку сделал. — кивнул исправник.
— Точно, ваше высокоблагородие, — согласился урядник. — Верно, камни он собирал летом, потому что зимой заметет все, замучаешься искать. — Подумав, Серафим Макарович добавил: — Стало быть, летом и осенью заготавливает, а зимой возит и этот… как его? лабиринт делает.
— В общем, если соберемся строителя искать, нужно искать кого-то, у кого свободного времени много. И еще — у кого лошадь есть, — предположил я. — Само-собой, чтобы этот кто-то про Соловки знал. Есть какой-нибудь шибко ученый бездельник?
— Так у нас, вроде, никого такого и нет, — развел руками урядник. — Если бездельник — так лошади своей нет, или не умный. Под Ольховым усадьба есть, там господин Тутосов живет, у него и лошади имеются, но он только летом здесь, а на зиму в Петербург уезжает. Чего ему зимой-то тут делать?
— А если он вообще не наш? — предположил Абрютин. — Тут же до Весьегонского уезда всего ничего — пять верст, а до самого Весьегонска от Николы-Выксы — я по карте прикидывал, верст десять.
Вся эта ситуация могла бы мне показаться забавной, если бы не пришлось шлепать пятнадцать верст по лесу, да еще и промокнуть насквозь. В иное время и посмеялся бы, но сейчас сурово сказал:
— Так что, сидит где-то в Весьегонских лесах дикий помещик, от нечего делать нам загадки подкидывает.
— Я Весьегонского исправника знаю, наверняка в Луковец приедет на ярмарку, поговорю, — пообещал исправник. — Авось, да отыщет он шутника этого.
Развернувшись, пошли назад. А там, судя по дыму, парни уже и костер развели. Пока шли, Василий вздохнул:
— Может, и напрасно мы приезжали, но все равно — теперь на душе легче. Сейчас погреемся, каши поедим, да и обратно. Даст бог — завтра домой вернемся.
Домой — это замечательно. Но пока бы в село вернуться. Как хорошо, что догадался взять смену белья, носки. И сапоги форменные сухие, ждут меня в доме учительницы. Переоденусь в сухое. Не знаю, правда, как я буду перед хозяйкой в нижнем белье ходить, но выбора все равно нет. А мундир, надеюсь, к утру и просохнет.
Видимо, вид у меня был кислый, потому что Абрютин поспешил подбодрить:
— Ниче, господин следователь, бывает и хуже. Перекусим — все веселее. А у Смирнова — я точно знаю, в мешке бутылка.
Урядник, шедший впереди нас, верно, услышав последние лова, обернулся и хитренько посмотрел на нас:
— А у меня, ваше высокоблагородие, еще одна фляжечка имеется. Прихватил на всякий случай.
— Вот, господин следователь, какие у меня подчиненные толковые, — похвалил полицейских исправник. — Знают, что настоящему солдату в трудную минуту чарка-другая помогает. — Потом, словно бы оправдываясь передо мной, Василий сказал: — Если в городе, да в спокойной обстановке, то пить с подчиненными — ни-ни. А вот в походе, тут уже можно. Но, опять-таки — понемножку, чтобы без панибратства.
— Получается, что уже не чуть-чуть, а прилично, — заметил я. — Вы-то ладно, к старосте ночевать придете, а я к учительнице. А она дама строгая — возьмет, да меня на горох поставит.
Я услышал, что урядник заржал, пусть и деликатно. Ишь, он тоже училку знает. Не исключено, что от Зои Владимировны уже и ему перепадало. А Василий поспешил утешить лучшего друга:
— Иван Александрович, нам до села еще переть и переть. К тому времени весь хмель из тебя вылетит и останется только запах, да благодушие.
[1] Более подробно о быте и нравах древних греков можно почитать в книге автора https://author.today/work/255123
[2] Римма Казакова
Глава 22Земская учительница — 2
— Как хорошо, что у меня нет детей, — мрачно заявила Зоя Владимировна, поглядывая на веревку, на которой сушилось мое барахло. — Висели бы всякие пеленки да распашонки.
Поначалу до меня не дошло — какая связь моего нижнего белья и мундира, с детской одеждой, потом въехал. Ведь я даже Наталье Никифоровне казался молодым, так кем меня считает учительница, которой за сорок? Это у меня в башке до сих пор сидит иной возраст, но смотрят-то на мою морду.
Увы, про таинственный лабиринт на поляне учительница ничего не смогла прояснить. А я-то втайне надеялся, что ей кто-нибудь из учеников рассказал. Известно же — хочешь узнать, что случилось или случится, спрашивай учеников.
Я сидел абсолютно счастливый — в сухом и чистом белье, в накинутом сверху шерстяном покрывале, с чашкой горячего чая в руках. Было тепло и хорошо, а уюта добавляла свернувшаяся в клубок Мурка. Кошка, нужно сказать, меня простила за покушение на ее хвост и даже дозволила погладить.
— Так вы ж из купечества, — заметил я. — Вряд ли детское белье развесили бы в вашей спальне или гостиной. Наверняка оно сушилось у прачки.
— Да? — удивленно вскинула брови земская учительница. — А я уже и забыла, что существуют такие полезные люди, как прачки или горничные. Сама все, своими ручками. Вы обратили внимание, что я помыла полы?