– Что произошло в это мгновение? Лето, Зима и Тиффани. Один головокружительный миг – и они снова порознь. Но кто знает, что успело за этот миг перепутаться? Зимовей вдруг начал делать глупости, словно стал немного… человечным.
– Вот что ввязалась Тиффани? – спросила мисс Тик.
– В танец, мисс Тик. В танец, который длится вечно. И она не может изменить его рисунок, пока ещё нет. До поры до времени ей придётся танцевать под дудку Зимовея.
– Ей грозит множество опасностей, – сказала мисс Тик.
– С ней сила её холмов.
– Но это мягкие холмы. Их так просто сровнять с землёй.
– Сердце мела – кремень, – напомнила матушка Ветровоск. – А он острее любого ножа.
– Снег может засыпать холмы.
– Но не навсегда.
– Однажды он засыпал их навсегда. – Мисс Тик решила положить конец этой игре. – По крайней мере, на тысячи лет. Гигантские животные, жившие в мире тогда, барахтались в снегу и чихали.
Глаза матушки сверкнули.
– Может, и так. Я-то этого, конечно, не застала. А пока наше дело – присмотреть за девочкой.
Мисс Тик отпила чаю. Иметь дело с матушкой Ветровоск всегда было своего рода испытанием. Вчерашний горшок с остатками курицы, как выяснилось, предназначался вовсе не гостье. Эй, вот для кого была курятина. Для кошки. Ведьмы поужинали густой и наваристой гороховой кашей и супом с грудинкой, только без грудинки, что немаловажно. Когда суп сварился, матушка Ветровоск потянула за шпагат, вытащила из котелка хороший жирный кусок копчёного мяса, аккуратно промокнула его и отложила до следующего раза. Невзирая на голод, мисс Тик оценила уловку по достоинству. Матушка Ветровоск могла бы сварить кашу даже не из топора, а из пары лишних минут.
– Говорят, госпожа Вероломна слышала Зов, – сказала мисс Тик.
– Да. Поминки завтра, – кивнула матушка.
– Очень сложный удел[17] она после себя оставит, – заметила мисс Тик. – Госпожа Вероломна жила и работала там много, много лет, люди привыкли к ней. Другой ведьме будет непросто её заменить.
– И правда, трудно придётся той, кто попытается заменить её в этой… роли.
– Роли?
– В этой жизни, конечно. Я оговорилась, – сказала матушка Ветровоск.
– Да, даже не знаю, кто из юных ведьм мог бы пробовать, так сказать, надеть её шляпу. Кого бы вы предложили? – спросила мисс Тик.
Она любила узнавать новости первой. И при каждом мало-мальски удобном случае норовила ввернуть слова «надеть» и «одеть», чтобы показать, что уж она-то их не путает.
– Это не мне решать, мисс Тик, – резко сказала матушка. – Все ведьмы равны, главных у нас нет, ты же знаешь.
– Да, верно, – согласилась мисс Тик, хотя она знала также и то, что главной ведьмой, которой нет, была и остаётся матушка Ветровоск. – Но я слышала, госпожа Увёртка хочет продвинуть юную Аннаграмму, свою ученицу, а госпожу Увёртку сейчас многие поддерживают. Должно быть, это из-за её книг. Она пишет о нашем ремесле так, что сердце замирает от восторга.
– Ты ведь знаешь, я не люблю, когда ведьмы пытаются навязать другим свою волю, – проворчала матушка Ветровоск.
– Конечно, – кивнула мисс Тик, изо всех сил стараясь не засмеяться.
– Я подброшу пару идей, а все пусть решают.
Да уж, эти идеи наверняка упадут с громким лязгом, подумала мисс Тик, а вслух сказала:
– Петулия Хрящик быстро учится и уже далеко продвинулась. Хорошая, разносторонне одарённая ведьма. И к людям она прислушивается.
– По-моему, куда больше она прислушивается к свиньям, – сказала матушка Ветровоск. – А я вот думала про Тиффани Болен.
– Что? – подскочила мисс Тик. – Вам не кажется, что бедной девочке и без того сейчас нелегко?
Матушка Ветровоск улыбнулась, но улыбка её сразу погасла:
– Ты же знаешь, как говорят, мисс Тик: хочешь, чтобы что-то было сделано, – поручи это тому, у кого дел по горло. А у Тиффани Болен скоро дел будет именно что по горло, – добавила она.
– Почему вы так думаете? – спросила мисс Тик.
– Хмм. Я пока не уверена, но мне очень интересно, как будут вести себя её ноги…
Перед поминками Тиффани почти не спала. Ткацкий станок госпожи Вероломны стучал всю ночь напролёт – старая ведьма хотела успеть закончить простыни, которые ей заказали.
Перед самым рассветом Тиффани наконец сдалась и встала, именно в таком порядке. Зато она хотя бы успеет выгрести навоз и подоить коз, прежде чем навалятся другие дела. Шёл снег, и колючий ветер нёс его над землёй.
Тиффани катила в серых сумерках полную тачку исходящего паром навоза к компостной куче, когда услышала тихий перезвон. Примерно так звенели музыкальные подвески у дома госпожи Жилетт, только у неё они были настроены, чтобы отпугивать демонов.
Звон доносился оттуда, где летом цвели розы. Розы были старые, ухоженные, и бутоны их были такого густого, насыщенного оттенка багрового, что казались, как и следовало ожидать, почти чёрными.
А теперь розы снова цвели. Но они…
– Они тебе нравятся, маленькая пастушка?
Голос не раздавался у неё в голове, ни один из её умов-разумов был тут ни при чём, а доктор Хлопстел никогда не просыпался раньше десяти часов. Это губы Тиффани произнесли слова её собственным голосом. Но она ничего такого не думала и говорить не собиралась.
Она поняла, что со всех ног бежит обратно к дому. Этого она тоже делать не собиралась, однако ноги решили за неё. Не то чтобы она испугалась. Не совсем. Просто ей вдруг очень захотелось очутиться где угодно, лишь бы не в предрассветном саду, где в воздухе носятся крохотные острые ледяные кристаллы снега и всё тонет в снежной дымке, будто в тумане.
Вбежав в дом через заднюю дверь, Тиффани налетела в темноте на что-то невысокое и мягкое.
– Эмм, прости, – сказало оно.
Ага, значит, это Петулия. Она была как раз из тех людей, кто извиняется, когда им наступают на ногу. Учитывая обстоятельства, Тиффани обрадовалась ей, как никому другому в целом свете.
– Извини, меня позвали помочь с коровой, и, эмм, возвращаться домой уже не имело смысла, – объяснила Петулия. Потом спросила: – У тебя всё нормально? Что-то по тебе не похоже…
– У меня голос во рту! – выпалила Тиффани.
Петулия с опаской посмотрела на неё и немного попятилась.
– Ты хочешь сказать, в голове? – спросила она.
– Нет! С голосами в голове я как раз могу справиться! Мой рот взял и заговорил сам по себе! И ты только посмотри в сад, на розы! Ты не поверишь!
Розы. Бутоны были изо льда, такого тонкого, что, если подышать на него, цветок таял без следа и оставался только мёртвый стебель. Десятки ледяных роз покачивались на ветру.
– Они тают даже от прикосновения, – сказала Петулия. – Думаешь, это твой Зимовей устроил?
– Никакой он не мой! И я не знаю, откуда ещё они могли взяться!
– И ты считаешь, он, эмм, говорил с тобой?
Петулия сорвала ещё один бутон. Стоило ей шевельнуться, с полей её шляпы соскальзывали десятки крохотных ледяных кристаллов.
– Нет! Это я говорила! В смысле, мой голос! И он звучал совсем не так, как… как он… как его… В общем, не так, как я себе представляю его голос! Он говорил слегка с издёвкой, – знаешь, как Аннаграмма, когда на неё находит. Но голос был мой!
– А как ты себе представляла голос Зимовея? – спросила Петулия.
Резкий порыв ветра пронёсся по поляне, сосны дрогнули и загудели:
– Тиффани… будь моей…
Чуть погодя Петулия робко кашлянула и спросила:
– Эмм… Мне показалось, или это прозвучало как…
– Показалось не только тебе, – прошептала Тиффани.
Она стояла совершенно неподвижно, боясь шелохнуться.
– А-а, – отозвалась Петулия голоском звонким и ломким, как ледяная роза. – Тогда, наверное, нам лучше вернуться в дом, да? Эмм, и растопить везде камины, и заварить чай, да? А потом возьмёмся за работу, потому что уже скоро здесь будет куча народу, слышишь?
Через минуту они уже хлопотали в доме: закрыли все двери на засовы и зажгли все свечи – фитильки с шипением вспыхнули, и стало светло.
Они не говорили ни о розах, ни о ветре. Что толку? Да и работы было полно. Работа всегда выручает. Вместо того чтобы кудахтать, как перепуганная курица, делай своё дело и тем временем думай, а потом можно будет и поговорить. Они даже умудрились оттереть с оконных стёкол ещё немного копоти.
Всё утро жители окрестных деревень стучались в дверь, чтобы отдать то, что накануне заказала госпожа Вероломна. На полянке стало многолюдно, солнце полностью взошло, хотя и осталось бледным, как яйцо, сваренное без скорлупы. Мир сделался… нормальным. Тиффани даже задумалась: а правда ли всё это было? Правда ли в саду цвели ледяные розы? Уже ни одной не осталось: бутоны растаяли даже в холодных лучах рассвета. Правда ли ветер заговорил с ней? Тут Тиффани встретилась взглядом с Петулией. Да, всё правда, но сейчас надо думать о том, как накормить гостей на поминках.
Ветчинные рулетики с тремя сортами горчицы были уже почти готовы, но, хоть их и невозможно испортить, если подать семидесяти-восьмидесяти голодным ведьмам одни только рулетики, можно не просто Испортить, но совершенно Угробить Вечеринку. Поэтому к дому везли караваи хлеба, куски жареного мяса и банки с солёными и маринованными огурцами, такими большими, что они смахивали на утонувших китов. Ведьмы, как правило, обожают соленья и маринады, но самое любимое их блюдо – это то, за которое не нужно платить. Да, если хотите угодить ведьме, поставьте на стол побольше дармового угощения, причём так много, чтобы гостья могла набить им карманы и полакомиться ещё и дома.
Как оказалось, госпоже Вероломне тоже не пришлось платить за угощение. Люди отказывались брать деньги. А ещё они отказывались уходить сразу и болтались у задней двери, пока не улучали минутку перемолвиться с Тиффани парой слов. Когда она, оторвавшись ненадолго от нарезки и раскладки, выходила к ним, разговор всякий раз складывался примерно одинаково: