– Это, должно быть, Джо Подшваббер и Шныр Адамс, – сказала Тиффани. – О них я тебе тоже писала. Стоит хотя бы одному из них выпить, они принимаются спорить, чья это корова.
– И что мне делать? – спросила Аннаграмма.
– Кивать и улыбаться. Надо просто подождать, пока корова умрёт, всегда говорила госпожа Вероломна. Или, может, раньше умрёт один из спорщиков, – объяснила Тиффани. – Другого выхода нет.
– А потом пришла женщина с больной свиньёй.
– А ты что?
– Я сказала, что не занимаюсь свиньями, но она ударилась в слёзы, так что я попробовала применить универсальную панацею Бранзулетта!
– К свинье?! – ахнула Тиффани.
– Ну, свинская ведьма использует магию, так что не понимаю, почему… – начала Аннаграмма.
– Она-то знает, что делает! – перебила Тиффани.
– Слушай, эта скотина была абсолютно здорова, когда я сняла её с дерева! Её хозяйка совершенно зря так раскричалась! И я не сомневаюсь, что щетина точно отрастёт! Со временем.
– А свинья, случайно, была не крапчатая? – спросила Тиффани. – У её хозяйки ещё глаз косит?
– Да! Кажется, да! А что, это важно?
– Госпожа Повали очень привязана к этому борову, – с упрёком сказала Тиффани. – Она приводит его примерно раз в неделю. Обычно с ним ничего серьёзного, просто лёгкое несварение. Она его перекармливает.
– Да? Ну тогда я ей больше не открою! – твёрдо сказала Аннаграмма.
– Нет, лучше впусти её в дом. На самом деле ей просто одиноко и хочется поговорить.
– У меня найдутся дела поважнее, чем болтать со старухой, которой делать нечего! – возмущённо заявила Аннаграмма.
Тиффани посмотрела на неё в задумчивости. С чего же начать? Первое, что приходит на ум, – постучать её лбом об стол, пока не научится думать головой…
– Слушай очень внимательно, – сказала она. – Я не о себе, её слушай. Мало что в твоей работе приносит так много пользы, как разговоры со словоохотливыми старушками. Ведьмам многое рассказывают. Поэтому слушай, а сама больше помалкивай и думай о том, что тебе говорят и как говорят, и присмотрись к глазам человека, который говорит… Это всё как кусочки мозаики, и только ты можешь сложить их воедино. И тогда ты узнаешь, что люди хотят открыть тебе, а что не хотят, узнаешь даже то, что они скрывают ото всех. За этим мы и ходим по домам. И ты будешь ходить, пока не станешь частью мира этих людей.
– И всё это для того, чтобы получить власть над толпой тупых крестьян?
Тиффани резко развернулась и пнула ножку стула с такой силой, что она переломилась. Аннаграмма торопливо попятилась:
– Почему ты это сделала?
– Ты умная. Догадайся.
– Ой, я забыла… Твой отец – пастух…
– Молодец. Вспомнила-таки. – Тиффани помолчала. Уверенность крепла в ней стараниями Дальнего Умысла. Она вдруг всё поняла про Аннаграмму. – А кто твой отец? – спросила она.
– Что? – Аннаграмма привычно расправила плечи и задрала нос. – О, он землевладелец. У него несколько ферм…
– Врёшь!
– Ну, точнее, он как бы фермер… – промямлила девица уже менее уверенно.
– Врёшь!
Аннаграмма попятилась:
– Да как ты смеешь говорить со мной в таком…
– Как ты смеешь не говорить мне правды!
В повисшей тишине Тиффани слышала всё: треск остывающих поленьев в печи, шорох мышей в подвале, собственное дыхание, оглушительное, как рёв прибоя…
– Он работник на ферме, ясно? – выпалила Аннаграмма и сама опешила от своих слов. – У нас нет земли, даже дом нам не принадлежит. Вот тебе правда. Теперь ты счастлива?
– Нет. Но всё равно спасибо, – сказала Тиффани.
– Ты всем расскажешь, да?
– Нет. Это не имеет значения. Но пойми кое-что. Матушка Ветровоск хочет, чтобы ты не справилась. Против тебя лично она ничего не имеет… точнее, имеет, но не больше, чем против всех остальных, – поправилась Тиффани. – Ей просто нужно, чтобы все увидели: если ведьма будет делать всё так, как учит госпожа Увёртка, ничего хорошего не выйдет. Матушка – она такая. Она ведь тебе слова худого не сказала и позволила получить то, что ты хотела. Это как в сказке. Известно ведь, если в сказке кто-то получает точно то, о чём мечтал, жди беды. Ты хотела дом. И теперь ты опозоришься.
– Мне просто нужен ещё день-другой, чтобы разобраться…
– Зачем? Ты ведьма, у тебя есть дом и удел. Для тебя в этом не должно быть ничего сложного. Зачем было браться, если оно тебе не по силам?
– Для тебя в этом не должно быть ничего сложного, маленькая пастушка. Зачем было браться, если оно тебе не по силам?
– Так ты не поможешь мне? – Аннаграмма сердито уставилась на Тиффани, и вдруг её взгляд смягчился, что было совсем на неё не похоже. – Эй, с тобой всё хорошо?
Тиффани моргнула. Когда твой собственный голос эхом отдаётся у тебя в голове, приятного мало.
– Слушай, у меня и без тебя работы полно, – промямлила она. – Может, другие девочки… тебя выручат?
– Не хочу, чтобы они знали! – Лицо Аннаграммы перекосилось от ужаса.
Колдовать она умеет, подумала Тиффани. Просто в ведьмовском ремесле ничего не смыслит. Она наломает дров. И сломает жизни людей.
Тиффани сдалась.
– Ладно, может, я смогу выкроить немного времени. В Тир-Ньян-Ягг не так уж много работы по дому. И я всё объясню остальным. Они должны знать правду. Возможно, они согласятся помочь. Ты быстро учишься. Наверное, за неделю-другую хотя бы основы осилишь.
Тиффани наблюдала за Аннаграммой. Эта девица ещё и раздумывает, соглашаться ли! Всё равно как если бы она тонула, ей бросили верёвку, а она стала жаловаться, что цвет неподходящий.
– Ну, если они будут только помогать мне… – сказала наконец Аннаграмма, просветлев лицом.
То, как она умудрялась превратить в своей голове то, что есть, в то, что хочется, вызывало даже некоторое восхищение. Ещё одна сказка, подумала Тиффани. В этом вся Аннаграмма.
– Да, мы будем помогать тебе, – вздохнула Тиффани.
– Может, мы скажем людям, что вы просто учитесь у меня? – с надеждой спросила Аннаграмма.
Говорят, когда чувствуешь, что вот-вот сорвёшься, – досчитай до десяти. Но с Аннаграммой десятью не обойдёшься, тут нужны числа побольше – миллион, например.
– Нет, – сказала Тиффани. – Думаю, такого мы говорить не будем. Это тебе надо многому научиться.
Аннаграмма открыла рот, чтобы возразить, но заметила, какое у Тиффани сделалось лицо, и передумала.
– Э-э, да, – пролепетала она. – Конечно. Э-э… спасибо тебе.
А вот это было неожиданно.
– Наверное, девочки согласятся помочь, – произнесла Тиффани. – Если ты сядешь в лужу, о нас тоже станут думать хуже.
И тут, к своему изумлению, она увидела, что Аннаграмма плачет.
– Просто… просто не очень-то верится, что они мне и правда подруги.
– Не люблю я её, – сказала Петулия, стоя по колено в свиньях. – Она зовёт меня свинской ведьмой.
– Но ты ведьма и работаешь со свиньями. Получается, что ты свинская ведьма, – заметила Тиффани из-за порога.
Большой свинарник был полон свиней. Шум стоял почти такой же невыносимый, как запах. Снаружи шёл снег, мелкий, будто пыль.
– Да, но она произносит это так, словно я не столько ведьма, сколько свинская, – возразила Петулия. – Стоит ей открыть рот, мне начинает казаться, будто я сделала что-то не то.
Она махнула рукой перед носом ближайшей свиньи и прошептала несколько слов. Глаза хавроньи съехались к носу, пасть приоткрылась, и Петулия ловко влила туда внушительную порцию лекарства из бутылки.
– Нельзя же бросить её, чтобы училась на своих ошибках, – сказала Тиффани. – Кто-нибудь может пострадать.
– Но мы-то будем ни при чём, верно? – заметила Петулия, потчуя следующую свинью.
Она сложила ладони рупором и, перекрывая свинячий гвалт, крикнула мужчине, который делал что-то на другом конце свинарника:
– Фред, здесь всё!
Петулия выбралась из загона, и Тиффани увидела, что подол её платья заткнут за пояс, а под платьем у неё штаны из толстой кожи.
– Что-то свиньи с утра расшумелись, – сказала Петулия. – Похоже, у них сегодня игривое настроение.
– Игривое? – не сразу поняла Тиффани. – А… да.
– Прислушайся, и даже отсюда услышишь, как боровы ревут в своём свинарнике. Весну чуют.
– Но ещё даже Страшдество не прошло!
– Страшдество послезавтра. Мой отец говорит, что весна дремлет под снегом. – Петулия вымыла руки в ведре с водой.
«И никаких “эмм”, – заметил Дальний Умысел. – За работой Петулия не “эммкает”». За работой она знает, что делает. Держит голову высоко. Когда она работает, она главная».
– Послушай, мы ведь уже знаем, что дело плохо, и если теперь не попытаемся помочь, то сами будем виноваты, – сказала Тиффани.
– Опять ты про Аннаграмму… – Петулия пожала плечами. – Ладно, после Страшдества я, наверное, смогу навещать её где-то раз в неделю и учить самому простому. Довольна?
– Уверена, она будет очень благодарна за помощь.
– Уверена, что нет. Ты остальных девочек спрашивала?
– Пока нет. Я подумала, если они узнают, что ты согласилась, их будет проще уговорить.
– Ха! Что ж, попробовать и правда стоит – хотя бы для очистки совести. Знаешь, я раньше думала, что Аннаграмма очень умная, ведь она знает много мудрёных слов и умеет творить всякие выпендрёжные заклинания. Но что она может, если ей приведут больную свинью? Да ничего!
Тиффани рассказала о борове госпожи Повали. Петулия содрогнулась:
– Нет, такого допускать никак нельзя! На дерево, говоришь? Пожалуй, я попробую заскочить к Аннаграмме уже сегодня ближе к вечеру. – Тут она вдруг испугалась. – Госпоже Ветровоск всё это наверняка не понравится. Стоит ли влезать в свару между ней и госпожой Увёрткой?
– Но мы ничего плохого не делаем, мы поступаем правильно, – сказала Тиффани. – Да и вообще, что она нам сделает?
Петулия коротко и совсем не весело хохотнула:
– Ну, к примеру, она может превратить наши…
– Не превратит.
– Мне бы твою уверенность, – вздохнула Петулия. – Ну, ладно. Только ради борова госпожи Повали.