Явор Заядло постучал по шлему Роланда кулаком.
– Ну-кась, громаздый Герой! Попёрли!
Выхода не было. Тиффани даже сомневалась, что есть вход.
– Будь ты Летней Владычицей, мы бы станцевали, – сказал Зимовей. – Теперь-то я знаю, что ты – не она, ты только ею кажешься. Но ради тебя я стал человеком, и я не могу быть один.
Разум Тиффани отчаянно пытался найти выход. Перед её внутренним взором промелькнул молодой дубок, побеги, проклюнувшиеся от прикосновения ног, рог изобилия. Божественного во мне хватит лишь на то, чтобы обмануть жёлудь, половицы и горстку семян, подумала она. Я совсем как Зимовей. Железа довольно, чтоб выковать гвоздь, не делает снеговика человеком, а пара дубовых листьев не делает меня богиней.
– Пойдём, – позвал Зимовей. – Я покажу тебе мой мир. Наш мир.
Открыв глаза, Роланд увидел только тени. Ничто не отбрасывало их, они плавали в воздухе сами по себе, как паутина.
– Я думал, тут несколько… жарче, – проговорил он, стараясь не выдать облегчения.
Вокруг него из пустоты возникали Фигли.
– Жары – то в Преисподнях, – сказал Явор Заядло. – Там и впрямь мал-мал припекает. А в Подземновых царствах сплошь мраки. Сюдыть заблудшие попадают.
– Что? Хочешь сказать, если тёмной ночью свернуть не туда…
– Ах, нае! Я про мертварей. Хто, бывалоча, кирдыкснется не тогдыть, иль кому идтить некуды, иль хто в щелину меж миров завалится, а как выкарабкнуться – ни бум-бум. Тута есть таких, хто даж ни бум-бум, кудыть их занесло, бедолажцев. И такого понавались. В Подземновых царствах хаханек не оченно-то слыхать. Это вот звалось Лимбой, потому что раньше дверь тут оченно низкая была[30]. И сдаётся, этое место мал-мал протухло с тех пор, как мы прошлый рядь сюдыть суйносили.
Он крикнул своим:
– А ну кыкс, ребя, ура Мал-да-удалу Штырю, кой с нами попервой в подземли впёр!
Раздался дружный приветственный вопль, и Мал-да-удал Штырь помахал в ответ мечом.
Роланд двинулся вперёд сквозь тени. Оказалось, что тени обладают некоторой плотностью. Сам воздух под землёй был серый. Порой слышались стоны, иногда в отдалении кто-то кашлял. А потом раздались шаркающие шаги. Кто-то, пока ещё невидимый сквозь тени, приближался к Роланду.
Юноша выхватил меч и стал вглядываться во мрак. Тени расступились, и он увидел старуху в лохмотьях. Она тащила за собой картонную коробку на верёвочке. Когда хозяйка дёргала за верёвку, коробка подпрыгивала. Старуха проковыляла мимо, даже не взглянув на Роланда.
Он опустил меч:
– Я думал, здесь живут чудовища.
– Ах-ха, – мрачно сказал Явор Заядло. – Поживают. Ты лучше дум-дум о чём потвёрже, агась?
– О чём-то твёрдом?
– Я сурьёзно! Дум-дум о крутой горе или об кувалдсе. И что б ты ни делал, токо ничё не желай, не жалей и не надёжься.
Роланд закрыл глаза. Поднял руку и коснулся сомкнутых век.
– Я всё равно вижу! Я закрыл глаза и всё равно вижу!
– Ах-ха! И с закрытыми глазьями ты даж побольше узыришь. Поозирайсь, коли не трусишься.
Роланд, не открывая глаз, сделал несколько шагов вперёд и завертел головой. Вокруг вроде бы ничего не изменилось. Ну, может, стало казаться чуть мрачнее. А потом он увидел его – ярко-оранжевый просверк, полосу света, которая то приближалась, то удалялась.
– Что это? – спросил он.
– Мы ни бум-бум, как они себя зовут, – сказал Явор Заядло. – Мы зовём их мо́роками.
– Ты про вспышки?
– Ах, тот просто ишшо вдалеках. Если вблизях одного хошь узырить, то он прям по-за тобой.
Роланд резко развернулся.
– А глазья-то ты зря открыл. Типишная обшибка, – непринуждённо заметил Явор.
Юноша закрыл глаза. Морок был в шести дюймах от него.
Роланд не подпрыгнул. Не заорал. Он знал, что на него смотрят сотни Фиглей.
Сначала он подумал: это скелет. Морок снова вспыхнул и на этот раз стал птицей, большой птицей на длинных, как у цапли, ногах. Потом человечком, составленным из палочек, как на детском рисунке. Снова и снова морок проступал на фоне тьмы набором светящихся росчерков, всякий раз новым, словно рисовал себя.
Вот он нарисовал себе рот и наклонился к Роланду, выставив ряд острых как иглы зубов. И исчез.
Фигли одобрительно зашумели.
– А ты молодца, – сказал Явор Заядло. – Зырил ему прям в пастю и ни на мал-мал шажок ни попятил.
– Господин Заядло, я так испугался, что не мог убежать, – тихо признался Роланд.
Фигль свесился так, чтобы его рот оказался у самого уха юноши.
– Ах-ха, – прошептал он. – Я-то бум-бум. Кучи народу заделались героями токо с того, что слишком перетрусились, чтобы драпс. Но ты не обуделался, и эт’ ты молодец. Впередях мороки ишшо будут. Не пускай их себе в балду!
– Но что они могут… Нет, лучше не говори!
Он пошёл вперёд, расталкивая тени и моргая, чтобы ничего не упустить. Старуха с коробкой исчезла, но в сумраке всё чаще попадались люди. Большинство стояли в одиночестве, некоторые сидели на стульях или бесцельно бродили. Роланд и Фигли прошли мимо старика в старинном наряде, который таращился на собственную руку так, будто видел её впервые.
Дальше им встретилась ещё одна женщина. Она тихонько раскачивалась и напевала какую-то бессмыслицу тоненьким девичьим голоском. Когда Роланд проходил мимо, она улыбнулась ему странной безумной улыбкой. За спиной у неё стоял морок.
– Ладно, – мрачно сказал Роланд. – Всё-таки скажи мне, что они делают с людьми.
– Они память жратс, – объяснил Явор Заядло. – Твои мысли для них всамделишны. Желанья, надёжи – добрый харч. Мороки, они ж как клещи-кровососы. По-за этим местом нихто не зырит, вот и поразвелось их…
– И как их убить?
– Ой-ой, каким злобунственным голосом загрил! Токо послушайте нашего мал-мал громазда героя! Прозабудь по-за них лучше. Они нас покамест не тронут, а у нас своих делов есть.
– Какое мерзкое место!
– Ах-ха, в Преисподнях мал-мал повеселей будя, – сказал Явор. – А таперь стой, мы ужо у реки.
В Подземном царстве была река – тёмная, как земля. Волны тяжело и маслянисто облизывали берега.
– А я, кажется, слышал про это место. Тут где-то есть перевозчик, да?
– ДА.
Он был тут как тут, стоял в низкой и длинной лодке. И плащ его был чёрным, каким же ещё, а капюшон полностью скрывал лицо, причём создавалось ощущение, что это только к лучшему.
– А, приветсы! Как твоё ничё? – весело поздоровался Явор Заядло.
– О НЕТ. ОПЯТЬ ВЫ… – охнул перевозчик. Голос его не столько раздавался, сколько чувствовался. – Я ДУМАЛ, ВАС ИЗГНАЛИ НАВСЕГДА.
– То было мал-мал непоразуменье, – заявил Явор, сползая на землю по доспехам Роланда. – Ты должон нас пустить, мы ведь ужо мёртвые.
Фигура в плаще вытянула руку и указала на Роланда. Палец, который высунулся из-под плаща, был, кажется, костяным.
– НО ОН ДОЛЖЕН ЗАПЛАТИТЬ ПЕРЕВОЗЧИКУ, – обвинительно прошелестел голос, в котором слышалось безмолвие склепов и кладбищ.
– Только когда ступлю на другой берег, – твёрдо сказал Роланд.
– Эй, не боись, – сказал Туп Вулли перевозчику. – Сам же зыришь, он герой. Кому и верить, как не героям, ыть?
Капюшон повернулся к Роланду и целую вечность пристально разглядывал его.
– ЧТО Ж, ТОГДА ЛАДНО.
Фигли хлынули в трухлявую лодку со свойственным им пылом и криками: «Раскудрыть!», «А хде в этом круизье наливают?» и «Да мы прям в открытом Стиксе!»[31]. Роланд осторожно последовал за ними, поглядывая на перевозчика.
Незнакомец в плаще вооружился огромным веслом, и лодка отчалила от берега. Плаванье сопровождалось скрипом и, к величайшему отвращению перевозчика, пением. Ну, то есть чем-то вроде пения, поскольку песня исполнялась во всех возможных ритмах и безо всякой мелодии:
– Господин Заядло! – окликнул Роланд, пока они рывками продвигались к дальнему берегу.
– Чегой?
– Скажите, почему рядом со мной сидит сырная голова, обёрнутая клетчатой тканью?
– А, эт’ Хораций, Тупа Вулли дружище. Он те не докучёвывает?
– Нет. Но он пытается петь.
– Ну, все плесневелы сыры мал-мал с мелодией.
– Мнянням мням мняммням! – выводил Гораций.
Лодка ткнулась в берег, и перевозчик поспешно выбрался из неё.
Явор Заядло вскарабкался по кольчужному рукаву Роланда и прошептал юноше на ухо:
– Бежи, когда я сказану!
– Но я могу заплатить перевозчику, – возразил Роланд, похлопав себя по карману. – У меня есть деньги.
– Чегой? – ужаснулся Явор Заядло, словно в жизни не слышал ничего столь безумного и опасного.
– У меня есть деньги, – повторил Роланд. – Переплыть Реку Мёртвых стоит два пенса. Это старая традиция. Два пенса кладут на веки покойнику, чтобы он мог заплатить перевозчику.
– Ишь, какой умный-заразумный ты у нас, – сказал Явор Заядло, когда Роланд уронил медные монетки в костлявую ладонь перевозчика. – А четыре пенса прихватить не смекнул, а?
– В книге было сказано только про два. Мертвецы берут с собой два пенса.
– Ах-ха, мож, им и довольно, – согласился Явор Заядло. – Они-то возвертаться не думают!
Роланд оглянулся на реку. На берегу, который они покинули, сверкали оранжевые загогулины.
– Господин Заядло, когда-то я был в плену у Королевы эльфов, – сказал он.
– Ах-ха, я бум-бум.
– Я провёл там целый год, но мне казалось, что прошло всего несколько недель. Только эти недели тянулись целую вечность. Там было так… скучно, что спустя какое-то время я всё позабыл. Я не помнил уже ни как меня зовут, ни что чувствуешь, когда солнце гладит кожу, ни какова на вкус настоящая еда.
– Ах-ха, мы бум-бум, мы ж тебя оттудова и выволочили. Ты спасибов так и не сказанул, ну дык ты всё больше не при мозге был, так что мы не в обидах.
– В таком случае позвольте мне поблагодарить вас теперь, господин Заядло.
– А, пустяковины. Прозабудь. Рад был подмогнуть.
– У Королевы были ручные… твари, они кормили твои сны, пока ты сам не умрёшь от голода. Ненавижу тварей, которые отбирают то, что составляет суть других. Я хочу убить их, господин Заядло. Всех убить. Высасывая воспоминания, они высасывают самого человека. Без воспоминаний мы – ничто.