Вот тут-то мороки и атаковали. Хотя это слово не совсем подходящее. Роланд словно с разбега влетел в стену шёпота. Никто не пытался схватить его, вонзить когти. Ощущение было такое, будто его пытаются остановить мириады крошечных созданий, вроде мух или креветок.
Хорошо ещё, перевозчик ждал их на том же месте. Но когда Роланд бросился к лодке, фигура в плаще властно вскинула руку:
– С ВАС ШЕСТЬ ПЕНСОВ.
– Шесть? – не понял Роланд.
– Ах, мы тута и пары часов не пробыли, а уже шесть пенсов прощевай! – заныл Туп Вулли.
– ОДНОДНЕВНЫЙ КРУИЗ И БИЛЕТ В ОДИН КОНЕЦ, – пояснил перевозчик.
– У меня столько нет! – воскликнул Роланд.
Он уже чувствовал, как щупальца мороков шарят у него в голове. Мыслям приходилось пробиваться с боем, чтобы найти дорогу до языка.
– Не боись, я всё поулажу, – сказал Явор Заядло.
Он обернулся к своим соплеменникам и постучал по шлему Роланда, призывая к тишине.
– Так, ребя! Мы остаёмся тута! – объявил он.
– ЧТО? – спросил перевозчик. – О НЕТ! ВЫ-ТО КАК РАЗ ДОЛЖНЫ УЙТИ! Я ВАС ЗДЕСЬ БОЛЬШЕ НЕ ПОТЕРПЛЮ! МЫ ДО СИХ ПОР НЕ ВЫГРЕБЛИ ВСЕ БУТЫЛКИ, ОСТАВШИЕСЯ С ПРОШЛОГО РАЗА! А НУ, БЫСТРО НА БОРТ! СИЮ ЖЕ МИНУТУ!
– Раскудрыть, дружища, не могём мы! На нас гюйс, вишь: подмогнуть этому парняге. Он остатнется – и мы остатнемся.
– ЭТО МЕСТО НЕ ИЗ ТЕХ, ГДЕ ХОТЯТ ЗАДЕРЖАТЬСЯ ПО ДОБРОЙ ВОЛЕ! – прорычал перевозчик.
– Ах, ни боись, с нами тута скоро сызнова станет бодруха-веселуха, как в стары добры времена! – ухмыльнулся Явор Заядло.
Перевозчик задумчиво побарабанил пальцами по веслу. Звук получился такой, будто игральные кости прокатились.
– НУ ХОРОШО. ТОЛЬКО ЗАРУБИТЕ СЕБЕ НА НОСУ: НИКАКИХ ПЕСЕН!
Роланд затащил девушку в лодку. Мороки, к счастью, приблизиться к судёнышку не решались, но когда перевозчик оттолкнулся веслом от берега, Громазд Йан пнул Роланда по сапогу и показал вверх. Оранжевые тонкие всполохи, целые сотни светящихся загогулин, плыли под сводами пещеры через реку. И на другом берегу поджидали ещё мороки.
– Ну, кыкс там твой План, Герой? – тихо спросил Явор Заядло, слезая со шлема юноши.
– Я выжидаю момент, – напустив на себя уверенный вид, заявил Роланд.
Он посмотрел на не-Тиффани.
– Я пришёл помочь вам выбраться отсюда, – сказал он, избегая смотреть ей прямо в глаза.
– Ты? – переспросила она, словно сама мысль об этом её смешила.
– То есть мы, – поправился Роланд. – Всё это так…
Он не договорил – лодка причалила к берегу, где мороки стояли плотным строем, как кукурузные стебли.
– Ну, попёрли, – сказал Громазд Йан.
Роланд помог не-Тиффани выбраться из лодки, сделал с ней несколько шагов по тропе и остановился. Если моргнуть, тропа впереди была вся оранжевая, тонкие силуэты корчились, сливаясь в сплошную массу. Он чувствовал их тягу, пока слабую, как дуновение ветерка. Но они уже забрались к нему в голову. Обволакивали холодом, грызли… Глупая затея. Ничего не получится. Ему это не по плечу. Ему никогда ничего толком не удавалось. Он вздорный, наглый и непослушный мальчишка, как всегда… говорили… тётки.
За спиной Роланда Туп Вулли со всегдашней его жизнерадостностью крикнул:
– Покажи им! Пусть твои тётки угордятся тобой!
Роланд обернулся к нему, мгновенно разозлившись:
– Мои тётки? Я тебе сейчас расскажу про моих тёток…
– Временей нет! – заорал Явор Заядло. – Вперёд ужо!
Роланд снова повернулся к морокам, чувствуя жаркую ярость внутри. То, что мы помним, существует на самом деле, подумал он. И я больше этого не потерплю!
– Не бойтесь, – сказал он не-Тиффани.
Потом поднял левую руку и прошептал:
– Я помню… меч…
И когда он закрыл глаза, меч был у него в руке – лёгкий, почти невесомый, тонкий, почти невидимый, всего лишь полоска в воздухе, состоящая в основном из остроты́. Этим мечом он убил сотни врагов по ту сторону зеркала. Этот меч никогда не был слишком тяжёл для него, он двигался будто продолжение его руки, и вот этот меч снова с ним. Оружие, которое рубило в капусту всех прилипал-кровососов, всех, кто врёт, всех, кто ворует… Роланд улыбнулся и сжал рукоять.
– А мож, и можно смастрячить героя единым махом, – задумчиво проговорил Явор Заядло, глядя, как мороки прорисовываются в темноте и тут же гибнут.
Он повернулся к брату:
– Туп Вулли, я те когда-нить грил, что ты вдругорядь как сказанёшь, так прям в точку?
– Нае, Явор, – растерянно отозвался Туп Вулли, – чтой-то не припамятну, чтобы ты такое хычь когды грил.
– Нды? Ну дык ежли б грил, это был бы тот-сам рядь.
Туп Вулли заволновался:
– Но всё ж оно путём? Я ж тошонадыть сказанул?
– Ах-ха, Туп Вулли, ты сказанул самое то. Впервой в жисть. Я тобой гордюсь, – сказал Явор.
Туп Вулли расплылся в широченной ухмылке:
– Раскудрыть! Эй, ребя, я сказанул…
– Ты не оченно-то зазнавайсь, – осадил его Явор.
Невесомый клинок Роланда рассекал мороков, будто паутину. На смену им приходили новые и новые, но серебряная полоска разила их одного за другим, и Роланд высвобождался из их хватки. Они отступали, лихорадочно меняли облик в поисках подходящего, съёживались от жаркого пламени его гнева. Клинок пел. Мороки наматывались на него, вопили, корчились и таяли на земле…
…а кто-то стучал Роланда по шлему. И уже давно.
– А? – Юноша открыл глаза.
– Драпс пора, – сказал Явор Заядло.
Роланд, тяжело дыша, огляделся. Хоть с открытыми, хоть с закрытыми глазами, он не видел никого – в пещере не осталось ни единого оранжевого росчерка. Не-Тиффани смотрела на него и как-то странно улыбалась.
– Ну что, драпс или хошь дождать, пока новые набегут? – спросил Явор Заядло.
– А они уже на подходе. – Билли Мордаст показал на другой берег.
К реке катила сплошная оранжевая масса, мороки сбились так плотно, что между ними вообще не осталось просветов.
Роланд всё стоял, пытаясь восстановить дыхание, и не мог решиться.
– Послухай дядьку Явора, – сказал главный Фигль. – Ежли ты щаз бу пай-пай и спасанёшь мадаму, мы как-нить потом приведнём тебя сюдыть, и бруттербодов прихватим, чтоб можно было цел день тешиться, агась?
Роланд моргнул:
– А… да. Простите. Не знаю, что это было…
– Тады драпс! – заорал Громазд Йан.
Роланд схватил не-Тиффани за руку.
– И не обертайся, пока не выбремся отсюдыть, – сказал Явор Заядло. – Эт’ вродь как трыдиция[34].
На вершине башни в холодных руках Зимовея появилась ледяная корона. Даже в бледном свете зимнего солнца она сверкала ярче алмазов. Лёд её был лёд чистейшей воды, без единого пузырька или трещины.
– Я сделал её для тебя, – сказал Зимовей. – Летняя Владычица никогда не наденет её, – добавил он с грустью.
Корона подошла идеально. И совсем не была холодной.
Зимовей отступил на шаг.
– Свершилось, – произнёс он.
– Я тоже должна кое-что сделать, – сказала Тиффани. – Но сначала мне нужно кое-что узнать. Ты разыскал все те вещи, чтобы сделать человека?
– Да!
– А как ты узнал, что искать?
И Зимовей с гордостью поведал ей о разговоре с детьми. Пока он говорил, Тиффани старалась дышать ровно, чтобы успокоиться. Его рассуждения были очень… рассудочные. В самом деле, если морковка и пара угольков превращают кучу снега в снеговика, тогда куча солей, газов и металлов уж точно превратит его в человека. Это звучало… логично. По крайней мере, для Зимовея.
– Но видишь ли, это ещё не весь стишок, – сказала Тиффани. – И он больше про то, из чего сделан человек. Не про то, что человек такое.
– Да, кое-чего я не смог найти, – признал Зимовей. – Того, в чём не было смысла. Нет таких веществ.
– Да, – печально кивнула Тиффани. – Ты, наверное, про последние три строчки, а ведь в них-то и суть. Мне правда очень жаль.
– Но я найду недостающее! – воскликнул Зимовей. – Я смогу!
– Надеюсь, однажды ты найдёшь их, – проговорила Тиффани. – А теперь скажи, ты когда-нибудь слышал про боффо?
– Что такое боффо? Этого в стихах не было! – встревожился Зимовей.
– О, боффо – это то, как люди меняют мир, обманывая самих себя, – сказала Тиффани. – Удивительный фокус. Согласно боффо, вещи имеют лишь ту силу, которую мы сами в них вкладываем. Можно наделить вещи магией, но при помощи магии нельзя создать из вещей человека. То, что у тебя в сердце, – это всего лишь гвоздь. Просто гвоздь.
Час пробил, и я знаю, что делать, подумала она как во сне. Я знаю, как закончится эта сказка. И я должна закончить её правильно.
Она привлекла Зимовея к себе и увидела растерянность на его лице. Ей стало легко-легко, ноги её едва касались пола. Мир сделался… проще. Он превратился в узкий туннель, ведущий в будущее. Из всех образов в нём осталось только ледяное лицо Зимовея, из всех звуков – только дыхание Тиффани, из всех ощущений – только слабое тепло солнца на её волосах.
Солнце не было пылающим шаром лета, и всё же оно было много жарче даже самого большого костра.
«Куда бы выбор ни привёл меня, это мой путь, – подумала Тиффани, позволяя теплу наполнить её. – Я сама это выбрала. Я так решила. И мне придётся встать на цыпочки», – добавила она мысленно.
«По правую руку от меня гром. По левую – молния.
Огонь над мой головой…»
– Пожалуйста, – произнесла она, – возвращайся в горы и унеси с собой зиму. Прошу тебя.
«Лёд передо мной…»
– Нет. Я Зима. Я не могу быть ничем иным.
– Тогда ты не можешь быть человеком, – сказала Тиффани. – Последние три строчки такие:
Силы ровно столько, чтобы дом сложить,
времени довольно малыша обнять,
и любви довольно, сердце чтоб разбить.
Равновесие… Оно пришло мгновенно, из ниоткуда, наполнив её воодушевлением.
Середина качелей всегда неподвижна. Взлёты и падения проходят сквозь неё. Она хранит равновесие.
Равновесие… Его губы были как голубой лёд. Тиффани заплачет, но позже, – по Зимовею, который хотел стать человеком.