Что, на самом-то деле, и к лучшему…
Конечно, к лучшему! Ещё не хватало, чтобы они принялись дразнить и насмехаться. Ну, то есть, конечно…
…Вот только… как бы… Было бы здорово, если бы они узнали, если бы сказали: «Ну ничего себе!», если бы стали завидовать, или испугались бы, или поразились. А сама Тиффани не могла об этом рассказать, по крайней мере, не могла рассказать при Аннаграмме, потому что Аннаграмма непременно сделает из новости повод для насмешек и хотя прямо об этом и не скажет, но вывернет разговор так, будто Тиффани всё выдумала.
Зимовей явился к Тиффани, и… она произвела на него впечатление. Будет очень обидно, если об этом так никто и не узнает, кроме госпожи Вероломны и нескольких сотен Фиглей. Особенно учитывая, что уже с пятницы (Тиффани содрогнулась при этой мысли) знать будут только Фигли.
Можно сказать и по-другому: если она не поделится этим с кем-нибудь, кто одного с ней роста и не собирается на тот свет, она лопнет.
Поэтому она рассказала обо всём Петулии, когда они возвращались с шабаша. Им было по пути, и обе пока что летали так плохо, что ночью проще было идти пешком — так хотя бы меньше на деревья натыкаешься.
Петулия была толстушкой и хорошим другом и уже успела стать лучшей ведьмой-свинаркой в Овцепиках, а это очень много значит в краях, где все держат свиней. И госпожа Вероломна говорила, что очень скоро у Петулии от женихов отбоя не будет: девушка, которая знает толк в свиньях, нипочём не останется без мужа.
Одна беда: Петулия всегда соглашалась, что ей ни скажи, и всегда говорила в ответ то, что, по её мнению, от неё хотели услышать. Но Тиффани коварно не дала ей развернуться: рассказала только, как всё было, ничего не прибавив от себя. Подруга немного поахала, и это было приятно.
Помолчав, она сказала:
— Наверное, это было очень, эмм, интересно.
И в этом ответе была вся Петулия.
— Что мне делать? — спросила Тиффани.
— Эмм… А тебе надо что-то делать?
— Ну, рано или поздно люди заметят, что все снежинки похожи на меня!
— Эмм, так ты боишься, что никто не заметит? — спросила Петулия с таким невинным видом, что Тиффани рассмеялась.
— Но у меня такое ощущение, что снежинками дело не ограничится. В смысле, зимой он может что угодно!
— И он убежал, когда ты закричала, — проговорила Петулия задумчиво.
— Верно.
— А потом сделал… ну, вроде как глупость.
— Какую?
— Снежинки. — напомнила Петулия.
— Ну, я бы так не сказала. — Тиффани почувствовала себя немного уязвлённой. — Снежинки — не то чтобы прямо глупость…
— Тогда всё ясно, — сказала Петулия. — Он — мальчишка.
— Что?!
— Мальчишка. Ты ведь их знаешь: они вечно краснеют, бубнят, бурчат, лепечут что-то. Все они одинаковы, — пояснила Петулия.
— Но ему миллионы лет, а он ведёт себя так, словно впервые в жизни встретил девушку!
— Эмм, ну, не знаю… А он раньше встречал девушек?
— А как же иначе? Летнюю Владычицу, например, — сказала Тиффани. — Она ведь девушка. Ну, то есть женщина. По крайней мере, если верить одной книге.
— Мне кажется, тебе остаётся только подождать и посмотреть, что он будет делать дальше. Извини, со мной такого не случалось, чтобы кто-то лепил снежинки в мою честь… Эмм, вот мы и пришли…
Они вышли на поляну, где стоял домик госпожи Вероломны, и вид у Петулии сделался немного встревоженный.
— Эмм… Про неё такое рассказывают… — Она испуганно разглядывала дом. — Тебе там точно хорошо живётся?
— Ты про всякие истории, например о том, что она может сделать ногтем большого пальца? — спросила Тиффани.
— Да!
— Госпожа Вероломна сама это сочинила. Только никому не говори.
— Но зачем человеку распускать о себе такие слухи?
Тиффани помедлила с ответом. На свиней боффо не действует, так что вряд ли Петулия с ним сталкивалась. И она была на редкость честной девочкой, а для ведьмы это, как уже успела понять Тиффани, скорее недостаток. Ведьмы не то чтобы лгут, но тщательно выбирают, какую именно правду сказать.
— Не знаю, — наконец соврала она. — Но чтобы из живота что-нибудь вывалилось, надо довольно глубоко его процарапать. А кожа сама по себе достаточно крепкая. Не думаю, что это возможно.
Петулия посмотрела на неё с ужасом:
— Ты что, пробовала?
— Сегодня утром на большом куске ветчины, если ты об этом, — сказала Тиффани.
Ведь никому нельзя верить на слово, добавила она про себя. Люди пересказывают друг другу слухи, что у госпожи Вероломны волчьи клыки, хотя своими глазами видели, что у неё самые обыкновенные зубы.
— Эмм… я приду завтра помочь, конечно, — проговорила Петулия, опасливо поглядывая на руки Тиффани — вероятно, на случай, если та захочет провести ещё какой-нибудь опыт с ногтем. — Прощальные вечеринки бывают очень даже весёлыми, правда. Но, эмм, на твоём месте я бы сказала господину Зимовею, чтобы оставил тебя в покое. Лично я так сказала Дэвиду Уваленну, когда он, эмм, стал слишком уж романтичным. И ещё я ему сказала, что, эмм, встречаюсь с Макки Ткачом… Только остальным ни слова!
— Это не тот, который только о свиньях и говорит?
— Свиньи — очень интересная тема, — укоризненно сказала Петулия. — А у его отца, эмм, самая большая свиноферма в горах.
— Тогда он, наверное, и правда интересный кавалер, — признала Тиффани. — Ой!
— Что случилось?
— Ничего. Просто рука вдруг заболела, но сразу прошла. — Она потёрла ладонь. — Наверное, это она так заживает. Ну, до завтра!
Тиффани зашла в дом. Петулия отправилась дальше через лес.
Из-под крыши донеслись голоса:
— Слыхал, чё толстуха сказанула?
— Ах-ха, токо я ни бум-бум, чё тако интересновое в хрюньях.
— Нае, тута ты не правый. Хрюньи, они оченно интересновые. В них можно жратс всё, окромя визгу.
— Дык визг-то тоже жрётся!
— Что за разбредовина!
— А я те щас разъясню. Берёшь, делаешь корку пироговую, так? Внутрю пихаешь поболе грудины, так? Потом ловишь визги, шмяк их поверх, и, пока не убёгли, в печь суёшь, так?
— В жисть о таком пироге не слыхал!
— Не слыхал? А он есть!
— А от и нет!
— А от и есть! Его ещё кышем зовут, потому что как разрезнёшь — визг наружу, и все орут: кыш, кыш! — будто хрюнья в дом забралась. И ежли…
— Ежли вы, чувырлы пустобрёхие, не станете меня слухать на раз-два, я вас самих в пирог зажарю! — рявкнул Явор Заядло.
Фигли, немного поворчав, затихли.
А на опушке за деревьями стоял Зимовей и смотрел на дом серо-лиловыми глазами. Он видел, как в окне наверху затеплилась свечка, видел, как она погасла.
И тогда, неуверенно покачиваясь на новообретённых ногах, он побрёл к заснеженному палисаднику, где летом цвели розы.
В «Магазине магических принадлежностей Закзака Рукисилы» продаётся множество хрустальных шаров самого разного размера. Стоят они примерно одинаково: Целую Кучу Денег. А поскольку у ведьм, особенно тех, которые что-то смыслят в своём ремесле, обычно бывает Не Слишком Много Денег, они обходятся тем, что под рукой, — например, старым стеклянным поплавком от рыбацкой сети или блюдцем с чернилами.
По столу матушки Ветровоск расплылась чернильная лужица. Сначала-то чернила были в блюдце, но выплеснулись, когда матушка и мисс Тик стукнулись лбами, пытаясь одновременно заглянуть в блюдце.
— Нет, ты слышала? Петулия Хрящик задала очень правильный вопрос, а она его мимо ушей пропустила!
— Боюсь, я тоже не обратила внимания, — призналась мисс Тик.
Белая кошка Эй прыгнула на стол, прицельно прошла по луже чернил и приземлилась мисс Тик на колени.
— Эй, прекрати! — не слишком сердито прикрикнула матушка Ветровоск.
Мисс Тик уставилась на своё платье.
— Пятен почти и не заметно, — проговорила она, хотя на самом деле четыре отпечатка кошачьих лап можно было разглядеть без труда.
Платья ведьм изначально, как правило, чёрные, но довольно скоро линяют до всевозможных оттенков серого из-за частых стирок или, как у мисс Тик, регулярных купаний в омутах, прудах и реках. Кроме того, ткань вытирается, а подолы рвутся, так что платья приобретают потрёпанный вид. Большинство ведьм не имеют ничего против, ведь это показывает, что обладательница платья — работящая ведьма, а не какая-то выскочка, умеющая лишь пускать пыль в глаза. Но с четырьмя кошачьими следами на платье могла расхаживать только последняя недотёпа. Мисс Тик опустила кошку на пол, та подбежала к матушке, потёрлась об её ногу и попыталась вымяучить себе ещё курятины.
— Так что это был за важный вопрос? — спросила мисс Тик.
— Скажи мне, как ведьма ведьме, мисс Тик, — начала матушка Ветровоск. — Зимовей когда-нибудь встречался с девушкой?
— Ну, — неуверенно протянула младшая ведьма, — классическое воплощение Лета, пожалуй, можно считать…
— А они когда-нибудь встречались? — перебила матушка.
— Разве что в танце… На мгновение…
— Ив это мгновение, в это самое мгновение, в танец ворвалась Тиффани Болен, — сказала матушка Ветровоск. — Ведьма, которая никогда не носит чёрное. Нет, ей больше по душе голубой и зелёный, как небо и трава. Она постоянно призывает силу своих холмов. А они зовут её саму! Эти холмы когда-то были живыми, мисс Тик! Они чувствуют ритм танца, вот и Тиффани через них чувствует его, хоть сама об этом не подозревает. Её земля определяет всю её жизнь, даже здесь. Тиффани не могла не притопывать ногой, когда услышала музыку. Это сама земля притопывала в такт моррису, знаменующему поворот на зиму!
— Но она… — заикнулась было мисс Тик, потому что ни один учитель не может вытерпеть, когда кто-то другой говорит слишком долго.
Однако матушку Ветровоск было не остановить.
— Что произошло в это мгновение? Лето, Зима и Тиффани. Один головокружительный миг — и они снова порознь. Но кто знает, что успело за этот миг перепутаться? Зимовей вдруг начал делать глупости, словно стал немного… человечным.
— Вот что ввязалась Тиффани? — спросила мисс Тик.