— Отличный табачок! — скомандовал он.
— Прости, не понимаю! — в отчаянии крикнула Тиффани.
Весёлый Капитан снова показал на паруса и изобразил, как тянет канаты.
— Отличный табачок!
— Мне очень жаль, но я всё равно не поняла!
Моряк фыркнул, бросился бегом к какому-то канату и повис на нём всем весом.
— А вот это и правда жутко, — негромко заметил Дальний Умысел.
— Да уж, огромный айсберг в форме меня, это…
— Нет, это просто странно. А вон то — жутко, — сказал Дальний Умысел. — У нас на борту пассажиры. Взгляни туда.
Внизу на главной палубе было несколько люков, забранных массивными решётками. До этой минуты Тиффани их не замечала.
Руки, сотни рук, бледных, как корни под корягой, высовывались между прутьями, хватались за воздух, махали…
— Пассажиры? — в ужасе прошептала Тиффани. — О нет…
И тут раздались крики. Ей было бы легче, хотя и ненамного, если бы это были вопли о помощи, но это был бессловесный крик страдающих от боли, напуганных людей.
Нет!
— Вернись ко мне в голову, — мрачно сказала она. — Когда ты болтаешься вокруг, это слишком отвлекает. Быстро.
— Тогда я войду с затылка, — сказал Дальний Умысел. — Так будет менее…
Тиффани почувствовала укол боли, и тут же что-то у неё в голове изменилось. И она подумала: «Что ж, могло бы получиться и менее аккуратно».
Ладно. Давай подумаем. Давай-ка мы все подумаем.
Она посмотрела на руки, извивающиеся, как водоросли под водой, и принялась размышлять: я как бы во сне, но, похоже, это не мой сон. Я на корабле, и корабль вот-вот разобьётся об айсберг, изображающий меня.
Снежинки мне нравились больше.
Чей же это сон?
— К чему это всё, Зимовей? — спросила она вслух, а Дальний Умысел, сидя где-то в своём укромном логове в глубине её разума, заметил: «Нет, ты только подумай! Даже облачка пара от дыхания видно!»
— Это предостережение? — крикнула она. — Что тебе нужно?
— Будь моей невестой, — ответил Зимовей. Слова не прозвучали, они просто обнаружились в памяти.
Тиффани впала в отчаяние.
«Ты ведь знаешь, это всё происходит не на самом деле, — сказал Дальний Умысел. — Но может оказаться, что оно — тень того, что происходит на самом деле».
Не надо было позволять матушке отсылать Явора Заядло…
— Раскудрыть! — раздалось у неё за спиной. — А ну, кажи мне те такелажи!
И тут же поднялся обычный гвалт:
— Не такелажи, а такелаж, ты, тупитл!
— Нды? А по мне их тут до малакучи!
— Эй, Фигль за бортом! Туп Вулли бултыхнулся!
— Вот повалень! Грил я ему: токо одну намотку на глазь!
— А он всё йо-хо-хо, да хо-йо-йо…
Фигли высыпали из двери каюты за спиной Тиффани и волной хлынули на палубу. Явор Заядло остановился перед ней и отдал честь.
— Звиняй, припозднякнули мал-мала. Намотки на глазья с ходу сыскнуть не могли, — отрапортовал он. — Стиль же ж надо блюдить.
Тиффани потеряла дар речи, но только на мгновение. Она показала на приближающуюся ледяную гору:
— Надо сделать так, чтобы корабль не врезался в этот айсберг!
— И всегой-то? Нае проблеме! — Явор Заядло посмотрел на высеченную изо льда великаншу и ухмыльнулся: — У ней твой носяра, ах-ха?
— Сделай же что-нибудь! Пожалуйста! — взмолилась Тиффани.
— Жратс, мэм! Звиняй, есть, мэм! Ребя, а ну кыкс!
И Фигли стали трудиться как пчёлки, хотя пчёлки не носят килты и не орут через слово: «Раскудрыть!» Может быть, именно потому, что они умели так много вложить в одно-единственное слово, они сразу поняли приказы Весёлого Капитана. Фигли затопили палубу, роясь, как… рой. Под дружные вопли «Отличный табачок!» и «Раскудрыть!» таинственные канаты наконец натянулись, паруса повернулись и наполнились ветром.
Ну вот, выходит, теперь Зимовей надумал на мне жениться, думала Тиффани тем временем. Ох…
Она, конечно, порой гадала, выйдет ли когда-нибудь замуж, но сейчас явно было слишком рано для этого «когда-нибудь». Правда, её мама вышла замуж в четырнадцать лет, но тогда так было принято, а сейчас другие времена. И Тиффани была твёрдо уверена, что сначала ей предстоит многое совершить в жизни, а потом уж можно и о семье подумать.
Да и вообще, если поразмыслить… Тьфу ты! Он ведь даже не человек! Он…
«Вуммм!» — гудел ветер в парусах. Корабль скрипел и кренился на борт, и все орали на неё. Орали они в основном: «Штурвал! Штурвал хвате, а ну кыкс!», хотя в этом хоре слышалось и одно отчаянное: «Отличный табачок для любой погоды!»
Тиффани обернулась — штурвал вертелся так быстро, что сливался в размытый круг. Она попыталась ухватить его, но её только ударило по пальцам. К счастью, неподалёку лежала верёвка, и Тиффани удалось накинуть на рукоятки штурвала петлю и остановить его, причём её даже не слишком далеко протащило по палубе. Взявшись наконец за штурвал, она попробовала повернуть его в обратную сторону. Это оказалось всё равно что толкать лошадь, однако колесо подавалось, сначала едва заметно, но Тиффани упёрлась в него спиной, и дело пошло веселее.
Корабль поворачивал. Его нос медленно отклонялся, он уже не был нацелен точно на айсберг. Отлично! Наконец-то всё налаживается… Тиффани провернула штурвал ещё немного, высоченная ледяная стена надвинулась — и прошла мимо, наполнив воздух туманом. Теперь всё будет хорошо, только…
Корабль налетел на айсберг.
Сначала раздался одиночный треск, когда какая-то рея ударилась о ледяной выступ. Но за ним последовали и другие звуки: корабль шёл слишком близко к айсбергу, мачты над головой скрежетали о лёд, ломались и рушились в бурлящую воду, поднимая гигантские фонтаны брызг, летели щепки. Вот верхушка мачты надломилась и упала, увлекая за собой паруса и канаты. Ледяная глыба разбилась о палубу в нескольких шагах от Тиффани, осыпав её дождём острых, как иглы, осколков.
— Всё должно быть совсем не так… — выдохнула она, налегая на штурвал.
— Стань моей женой, — сказал Зимовей.
Белая от пены вода с рёвом захлестнула накренившуюся палубу. Тиффани продержалась ещё немного, а потом ледяной вал накрыл её… Вот только он оказался не ледяным, а тёплым. Но дыхание она всё равно задержала. Она отчаянно барахталась, пытаясь пробиться сквозь темноту к поверхности, и вдруг темнота резко отдёрнулась, в глаза ударил свет, и чей-то голос сказал:
— По мне, так эти перины чересчур уж мягкие, но нянюшка Ягг и слышать ничего не желает.
Тиффани заморгала. Она лежала в постели, а рядом стояла худая женщина с всклокоченными волосами и довольно-таки красным носом.
— Ты металась и вертелась как сумасшедшая, — сказала женщина и поставила на столик у кровати дымящуюся кружку. — Однажды в этой постели кто-нибудь насмерть задохнётся, помяни моё слово.
Тиффани снова моргнула. Наверное, подумала она, сейчас я должна вздохнуть с облегчением: «Ах, это был только сон!» Но это был не сон. Не мой сон.
— Сколько времени? — с трудом выговорила она.
— Около семи, — ответила женщина.
— Семь?! — Тиффани рывком отбросила одеяло. — Я проспала! Госпожа Ягг скоро проснётся, надо приготовить ей завтрак!
— Не думаю. Я только что отнесла завтрак ей в постель, с тех пор и десяти минут не прошло. — Женщина наградила Тиффани выразительным Взглядом. — А теперь я пойду домой. — Она шмыгнула носом. — Пей свой чай, пока не остыл. — И она решительно зашагала к двери.
— Госпожа Ягг что, заболела? — спросила Тиффани, озираясь в поисках носков.
Она никогда не слышала, чтобы здоровый человек ел в постели.
— Заболела? Да она, по-моему, и дня в своей жизни не проболела! — фыркнула женщина таким тоном, что сразу стало ясно: по её мнению, это совершенно несправедливо. И вышла, закрыв за собой дверь.
Даже пол в спальне блестел — не оттого, что по нему долгие годы ходило множество ног, а оттого, что кто-то тщательно натёр его песком и отполировал. Босые ноги Тиффани слегка липли к нему. Нигде не было видно ни пыли, ни паутины. Комната сверкала и дышала свежестью, то есть вопиюще не соответствовала представлению о комнате ведьмы.
— Я хочу одеться, — произнесла Тиффани вслух. — Есть тут Фигли?
— Не-ка, — раздалось из-под кровати.
Послышалось отчаянное перешёптывание, потом голос уточнил:
— Ну, тойсь, считай, ни единого-одинёшенька Фигля.
— Тогда закройте глаза, — велела Тиффани.
Она стала одеваться, время от времени прихлёбывая чай. Надо же, ей принесли чай и поставили у кровати, хотя она и не лежала больной. Да так только с царственными особами обращаются!
И тут Тиффани заметила синяки на руках. Больно не было, но там, где её ударило штурвалом, темнели лиловые пятна.
— Фигли? — окликнула она.
— Раскудрыть, вторижды ты нас не словишь! — раздался голос из-под кровати.
— Выходи, чтобы я тебя видела, Туп Вулли! — прикрикнула Тиффани.
— Ну, ты могуча карга, хозяйка — завсегды бум-бум, чё эт’ я.
Последовало ещё одно напряжённое совещание шёпотом, и Туп Вулли — а это и впрямь был он — вышел из-под кровати в сопровождении ещё двоих Фиглей и Горация.
Тиффани уставилась на сыр во все глаза. Конечно, синие прожилки роднили его цветом с пикетами. И вёл он себя как Фигль, тут и говорить не о чем. Но с какой стати на нём красуется разлохмаченный кусок клетчатой ткани вроде той, которую Фигли используют для килтов?
— Он вродь кыкс сам нас сыскнул, — сказал Туп Вулли, приобняв столько Горация, на сколько хватило руки. — Мона, я его оставлю, пжалста? Он кажденно моё словесо понимает!
— Везёт ему — лично я понимаю далеко не каждое, — сказала Тиффани. — Скажи, мы этой ночью были на корабле, который разбился?
— Ах-ха. Кыкс бы.
— Как бы? Это было на самом деле или во сне?
— Ах-ха, — ответил Вулли, явно нервничая.
— Что «ах-ха»?
— То ах-ха, другенно ах-ха, кыкс бы всамделишно и невсамделишно тож, этаким невсамделишным всамделишным манером, — заёрзал Туп Вулли. — Я ж нуженных словей ни бум-бум.
— Все Фигли остались целы?