Прошло время, и она смогла почувствовать пальцы ног, а потом…
— Ой! — вскрикнула Тиффани, отдёргивая руки, и сунула пальцы (рук, конечно, а не ног), в рот.
— Мысли не смогла настроить, — заметила нянюшка с порога.
— Знаете, довольно непросто правильно настроиться после трудного дня и бессонной ночи, да ещё и когда Зимовей тебя повсюду ищет, — огрызнулась Тиффани.
— Огню-то без разницы, — пожала плечами нянюшка. — Молоко почти готово.
Когда Тиффани согрелась, жизнь стала гораздо лучше. Интересно, сколько бренди нянюшка Ягг добавила в её порцию? В свою собственную она, возможно, лишь капнула молока…
— Что ж, вот теперь стало хорошо, тепло и уютно, верно? — сказала нянюшка спустя какое-то время.
— Мы будем говорить о сексе, да? — спросила Тиффани.
— Кто тебе сказал? — невинно удивилась нянюшка.
— У меня вроде как предчувствие возникло, — ответила Тиффани. — И я знаю, откуда берутся дети, госпожа Ягг.
— Да уж надеюсь.
— И как они там заводятся, я тоже знаю. Я выросла на ферме, и у меня много старших сестёр.
— Хорошо, — сказала нянюшка. — Выходит, ты вполне подготовлена к жизни, как я посмотрю. И я мало что могу сказать такого, чего ты не знаешь. К тому же, насколько я помню, ни один бог отродясь не ухаживал за мной. Льстит оно тебе, а?
— Нет! — Тиффани посмотрела в улыбающиеся нянюшкины глазки. — Ну, немного, — призналась она.
— А боишься ты его?
— Да.
— А ведь бедняга сам пока не понял, во что влез. Начал-то он неплохо, ледяные розы и всё такое. А потом решил силу свою показать. Обычная история. Но ты не должна его бояться. Это он должен бояться тебя.
— Почему? Потому что я притворяюсь, будто я эта его цветочница?
— Потому что ты девушка! Что ж это такое, если умная девица не может обвести парня вокруг своего миленького пальчика? Он в тебя по уши втюрился. Одно твоё слово может превратить его жизнь в ад. Ах, когда я была молоденькой, один юноша чуть не бросился с Ланкрского моста, когда я дала ему от ворот поворот.
— Правда? И что потом?
— А потом я дала ему поворот обратно. Он, понимаешь, так здорово смотрелся, когда стоял на мосту, я и подумала: «Чтоб меня, ну что за чудная задница!» — Нянюшка откинулась в кресле. — Или возьми хоть беднягу Грибо. Он норовит порвать в клочья всё, что шевелится, но кошечка Эсме прыгнула прямо на него, и теперь он, страдалец мой, всякий раз, прежде чем зайти, сперва засовывается в дверь и смотрит, нет ли где той кошки. Ты бы видела его несчастную мордочку! Он её прямо всю морщит. Конечно, он мог бы разделаться с кошкой одним когтем, но она заморочила ему голову, и теперь он беспомощен против неё, как котёнок.
— Вы что, хотите сказать, что я должна расцарапать Зимовею лицо?
— Нет-нет, так грубо и прямолинейно, конечно, не стоит. Дай ему капельку надежды. Будь доброй, но неуступчивой…
— Он хочет жениться на мне!
— Это хорошо.
— Хорошо?!
— Да, ведь это означает, что ссора с тобой ему не нужна. Не говори ни «да», ни «нет». Веди себя как королева. Пусть он научится уважать тебя… Что это ты делаешь?
— Записываю, — ответила Тиффани, занося новые познания в дневник.
— Такие штуки нет нужды записывать, голубушка, — сказала нянюшка. — Они уже все записаны, где-то глубоко внутри тебя. Просто ты, думаю, ещё не дочитала до этой страницы. О, чуть не забыла — вот, пришло, пока тебя не было. — Порывшись среди подушек на кресле, она выудила оттуда два конверта. — Шон, сынок мой, почтальоном служит, он-то знает, что ты ко мне перебралась.
Тиффани едва сдержалась, чтобы не выхватить письма из рук нянюшки. Надо же, целых два письма!
— По сердцу он тебе, дружок твой из замка? — ухмыльнулась старушка.
— Это просто друг, который мне пишет, — холодно ответила Тиффани, напустив на себя надменный вид.
— Во-от умничка, вот так с Зимовеем и держись! — радостно одобрила нянюшка. — Кто он вообще, мол, такой, чтоб с тобой разговаривать? Так с ним и надо.
— Я прочту письма у себя в комнате, — сказала Тиффани.
Нянюшка кивнула:
— Одна из молодух, — (всем было известно, что нянюшка никак не может запомнить имена своих невесток), — приготовила нам чудную запеканку. Твоя порция в печке. А я пойду в пивную, пропущу стаканчик. Завтра ведь рано вставать.
Оставшись одна, Тиффани поднялась к себе и стала читать первое письмо.
Если смотреть невооружённым взглядом, то на Меловых холмах ничего не происходило. Они стояли в стороне от Исторических Свершений. Холмы жили маленькими свершениями, маленькими радостями и печалями. Тиффани с удовольствием читала о них.
Второе письмо было очень похоже на первое, только там было ещё и про бал. Роланд ездил на бал!
В поместье лорда Ахваланга, своего соседа! И танцевал там с его дочерью! Её зовут Йодиной, потому что лорд в своё время решил, будто это прекрасное имя для девочки! Они танцевали три танца! И ели мороженое! И Йодина показала ему свои акварели!!!
Как он может сидеть там и писать такое?!
Тиффани перевела взгляд на те строчки, где описывались обычные новости, вроде плохой погоды и неприятностей с ногой старой Агги, но смысл слов ускользал от неё, не удерживался в голове, потому что голова пылала.
Да кем он себя вообразил, что посмел танцевать с другой?
«Ты же танцевала с Зимовеем», — напомнил Дальний Умысел.
Ладно, допустим, но акварели!!!
«Зимовей показывал тебе свои снежинки», — заметил Дальний Умысел.
Но я же смотрела просто из вежливости!
«Может, и Роланд тоже — из вежливости».
Нет, это всё его тётки, думала Тиффани. Я им никогда не нравилась, я ведь простушка с фермы. А лорд Ахваланг страшно богат, и Йодина — его единственный ребёнок. Конечно, тётки решили женить Роланда!
Но как он может писать о том, что он ел мороженое с другой, будто так и надо! Это же всё равно что… всё равно что… всё равно что делать что-то очень плохое, вот.
А ещё и акварели…
«Вы с Роландом просто переписываетесь, и только потому, что так уж вышло», — напомнил Дальний Умысел.
Да, но…
«Да, но что?» — гнул своё Дальний Умысел.
Тиффани скрипнула зубами. Уж собственный-то ум мог бы быть на её стороне! Совести у него нет…
«Просто “Да, но…”, ясно?» — сердито подумала она.
«Ты мыслишь не очень-то здраво на этот счёт», — заметил Дальний Умысел.
«Ты так считаешь? Знаешь, я весь день мыслила здраво. Я годами оставалась очень здравомыслящей! И я имею право пять минут позлиться, забыв о всяком здравомыслии, тебе не кажется?»
«Внизу на кухне есть запеканка, а ты не ела с самого завтрака, — напомнил Дальний Умысел. — Поешь, и тебе полегчает».
«Как я могу есть, когда они там акварели рассматривают? Как он посмел смотреть на её акварели?!»
Но Дальний Умысел был прав, хотя Тиффани от этого легче не становилось. Если уж предаваться горю и злости, то лучше на сытый желудок. Так что она спустилась вниз и вынула запеканку из печки. Пахло вкусно. Для милой старушки-мамы — только лучшее.
Она потянула на себя выдвижной ящик, чтобы достать ложку. Ящик застрял. Тиффани его и трясла, и дёргала, и несколько раз обругала, но ящик не сдвинулся с места.
— О да, продолжай, — сказал кто-то у неё за спиной. — Увидишь, как много с этого проку. Не включай голову, не пытайся осторожно засунуть пальцы в ящик и поправить то, что не даёт его открыть. О нет. Тряси и ругайся, только так!
Тиффани обернулась.
У стола стояла худая, усталая на вид женщина. Она была замотана в простыню на голое тело и курила сигарету. Тиффани никогда ещё не видела, чтобы женщина курила, да ещё сигарету, пылающую жарким пламенем и рассыпающую искры.
— Кто вы и что вы делаете на кухне госпожи Ягг? — строго спросила Тиффани.
Настал черёд незваной гостьи удивляться.
— Ты видишь меня? — спросила она. — И слышишь?
— Да! — рявкнула Тиффани. — И это помещение, где готовят пищу, если вы не заметили!
— Но ты не должна меня видеть!
— Я прекрасно вас вижу!
— Погоди минуту. — Незнакомка нахмурилась. — Ты ведь не просто человек, да? — Она как-то странно прищурилась, глядя на Тиффани. — А, так ты — та самая! Я угадала? Ты — новая Летняя Владычица?
— Забудем пока обо мне, кто вы такая? — сказала Тиффани. — И мы всего-то один раз танцевали!
— Анунайя, богиня Вещей, Застрявших В Ящиках, — представилась гостья. — Приятно познакомиться.
Она затянулась пылающей сигаретой, посыпались искры. Некоторые из них упали на пол, но, насколько могла видеть Тиффани, не оставили никаких следов.
— Для таких вещей есть отдельная богиня? — удивилась Тиффани.
— Ну, ещё я отыскиваю пропавшие штопоры и то, что закатилось под столы и тумбочки, — беспечно ответила Анунайя. — А иногда и то, что провалилось между диванными подушками. Мне хотят поручить и заедающие «молнии», но я пока думаю, стоит ли браться. Чаще всего я являюсь там, где люди дёргают застрявшие ящики и взывают к богам. — Она снова затянулась. — Чайку не нальёшь?
— Но я ни к кому не взывала!
— Взывала, — возразила Анунайя, рассыпав новый фейерверк. — Ты ругалась, проклинала ящик. Рано или поздно любое проклятие становится молитвой. — Она махнула свободной рукой, и что-то в ящике сделало «Бдзынь!». — Вот, теперь всё в порядке. Это была яйцерезка. В каждом доме есть такая, и никто не может сказать, откуда она взялась. Неужели кто-нибудь когда-нибудь думал: «Схожу-ка куплю яйцерезку?» Вряд ли.
Тиффани осторожно потянула ящик. Он легко открылся.
— Так вот, насчёт чаю… — напомнила Анунайя.
Тиффани поставила чайник на плиту.
— Вы знаете обо мне? — спросила она.
— О да. Такого уже давненько не случалось, чтобы бог влюбился в смертную. Всем интересно, как оно обернётся.
— Влюбился?
— О да.
— И вы хотите сказать, боги наблюдают за нами?
— Ну конечно, — кивнула Анунайя. — Те, что покруче, сейчас, считай, только этим и заняты. Но моё дело, говорят они, зажимать «молнии», о да, а меня, между прочим, по такой погоде руки еле слушаются!