Не надо было мне вообще уезжать, подумала Тиффани. Возможно, лучше было остаться и попробовать чему-то научиться без чужой помощи. Но если бы я осталась, кем бы я была сейчас? Была бы я собой, знала бы всё то, что знаю? Была бы я к сегодняшнему дню такой же сильной, как бабушка, или уже превратилась бы в злобно хихикающую ведьму? Ладно. Я буду сильной.
Слепую стихию, губящую всё живое, можно только проклинать, но когда эта стихия ходит рядом на двух ногах — это уже война. И скоро стихия крепко пожалеет!
Тиффани попыталась пошевелиться, и на этот раз белизна вокруг поддалась. То, что окружало её, на ощупь казалось смёрзшимся снегом, но она не чувствовала холода. Стена снега перед ней упала, освободив проход.
Снаружи тянулся куда-то далеко-далеко гладкий полупрозрачный пол. К высокому потолку, затянутому туманом, вздымались колонны.
И ещё там были стены, сделанные из того же самого материала, что и пол. На вид они были изо льда, Тиффани даже разглядела пузырьки в их толще, но на ощупь оказались совсем не ледяные, просто прохладные.
Тиффани стояла в огромном зале. Мебели не было, совсем. Этот зал был из тех, которые строят, чтобы похвастаться: смотрите, сколько места я могу позволить себе никак не использовать!
Её шаги отдавались эхом. Да, зал был пуст, ни единого стула. А если бы она и нашла стул, удобно ли было бы на нём сидеть?
Наконец Тиффани отыскала лестницу, ведущую наверх (а если смотреть сверху — то вниз). Поднявшись, она очутилась в другом зале. Там всё-таки обнаружилась мебель — кушетки вроде тех, на которых полагается возлежать томным красавицам. И ещё были вазы, огромные вазы и статуи, всё из того же неледяного льда. Статуи изображали атлетов и богов, совсем как на картинках в «Мифологии» Вьюркоу: кто-то собирался метнуть копьё, кто-то пытался придушить гигантских змей голыми руками и так далее, чем там ещё занимались в древние времена. Ни на ком из них не было и клочка одежды, зато все мужчины щеголяли фиговыми листиками, которые, как выяснила Тиффани в порыве любознательности, были очень крепко приделаны.
В зале горел камин. Очень странный камин. Во-первых, дрова в нём были опять-таки изо льда. А во-вторых, пламя было голубым — и холодным.
На этом этаже имелись вытянутые окна, но они начинались высоко над полом и в них не было видно ничего, кроме пасмурного неба, на котором бледным призраком просвечивало сквозь облака солнце.
Ещё одна лестница, очень помпезная, привела Тиффани в следующий зал, полный кушеток, статуй и ваз. Кто мог выстроить такой дворец? Тот, кто не ест и не спит, вот кто. Тот, кому нет нужды в уюте и удобстве.
— Зимовей!
Её голос пошёл отражаться от стены к стене, постепенно затихая:
— Эй… Эй… эй… — И наконец угас.
И третья лестница. На сей раз наверху обнаружилось кое-что новенькое: на постаменте, где могла бы стоять очередная статуя, красовалась корона. Она парила в воздухе на высоте нескольких футов, медленно поворачиваясь и льдисто сверкая. Чуть подальше стояла статуя, только не огромная, как остальные, а ростом с обычного человека. И вокруг неё танцевал мерцающий огонь — голубое, зелёное, золотое сияние.
Оно было точь-в-точь как центральное сияние, которое иногда вспыхивает в середине зимы над горами в самом центре мира. Люди верят, что эти полотнища света живые.
Статуя была одного роста с Тиффани.
— Зимовей!
Ответа по-прежнему не было.
Прекрасный дворец, где нет ни кухни, ни кровати… Зимовей не нуждается в еде и сне, так для кого же он построил всё это?
Тиффани знала ответ. Для неё.
Она потянулась потрогать сияние, и оно окутало её руку, а потом растеклось вокруг неё, соткавшись в платье, сверкающее, как снежное поле в лунную ночь. Она опешила, а потом разозлилась. А потом ей захотелось посмотреться в зеркало, и сразу же накатило чувство вины за это желание, а от вины она вернулась к злости и решила, что, если ей вдруг и встретится зеркало, она подойдёт к нему только затем, чтобы проверить, очень ли сердитой выглядит.
После недолгих поисков она таки нашла зеркало — стену из зелёного льда, такого тёмного, что он казался почти чёрным.
Да, Тиффани в зеркале была очень сердитой. И сказочно прекрасной. Она вся сверкала. Она переливалась зелёным и голубым с золотистыми искорками, совсем как небо зимними ночами.
— Зимовей!
Она знала: он наблюдает за ней. Он мог быть где угодно.
— Хватит уже! Я здесь! И ты это знаешь!
— Да. Я знаю, — сказал Зимовей у неё за спиной.
Тиффани вихрем развернулась и ударила его по щеке, а потом ещё раз, другой рукой.
Это оказалось всё равно что лупить скалу. Зимовей уже научился быстро усваивать новое.
— Это тебе за ягнят! — крикнула Тиффани, тряся онемевшими пальцами. — Как ты посмел! Зачем было это делать!
Он гораздо больше походил на человека, чем в их прошлую встречу. Одежда на нём была, возможно, настоящая, а если нет, то он очень постарался, чтобы она выглядела как настоящая. И ещё он как-то сумел сделаться… красивым. Если раньше он выглядел снежным человеком, то теперь — снежным королём.
«Нет, он всё тот же снеговик, — напомнил Задний Ум. — Просто у него хватило ума обойтись без угольков и морковки».
— Ох, — сказал Зимовей, словно запоздало вспомнил, что в таких случаях положено говорить.
— Отпусти меня, слышишь! — зарычала Тиффани. — Немедленно!
«Вот так, правильно, — одобрил Задний Ум. — Пусть прячется на полке за кастрюлями». А пока…
— В эту минуту, — проговорил Зимовей очень хладнокровно, — я — буря, которая крушит корабли за сотни миль отсюда. Я — мороз, который рвёт водопроводные трубы в заваленном снегом городе. Я обращаю в лёд пот на лбу умирающего человека, заблудившегося в метель. Я беззвучно пробираюсь в дома через щель под дверью. Я сосульками свисаю с крыш. Я касаюсь меха спящей медведицы в её глубокой берлоге, я заставляю стынуть кровь рыб в скованных льдом реках.
— Мне всё равно! — крикнула Тиффани. — Я не хочу быть здесь. Да и тебя здесь быть не должно.
— Дитя, не согласишься ли пройтись со мной? — предложил Зимовей. — Я не причиню тебе зла. Тут ты можешь не бояться.
— Чего не бояться? — переспросила Тиффани. И, поскольку время, проведённое в обществе мисс Тик, не проходит даром и влияет на то, как ты говоришь даже в самых трудных обстоятельствах, тут же поправилась: — Не бояться чего?
— Смерти, — ответил Зимовей. — Тут ты никогда не умрёшь.
В стене меловой ямы возле кургана Фиглей был прорублен туннель футов в пять высотой и примерно столько же шириной.
Перед этим проходом стоял Роланд де Чуваукли (он не выбирал себе фамилию). Его предки были рыцарями, они пришли на Меловые холмы и захватили их, сразив королей, которые думали, будто холмы принадлежат им. В те времена всё решал меч. Надо было взять меч и снести побольше голов, чтобы земля стала твоей. Потом правила изменились, и чтобы владеть землёй, меч сделался не нужен, достаточно стало правильного клочка бумаги. Но предки Роланда всё равно не расставались с мечами на случай, если люди заподозрят, что все клочки бумаги — сплошное надувательство. На всех ведь не угодишь.
Роланд всегда мечтал научиться владеть мечом, но он и не думал, что мечи такие тяжёлые. С воображаемым мечом он управлялся прекрасно. Когда он сражался со своим отражением перед зеркалом, победа почти всегда оставалась за ним. С настоящим мечом такое не проходит. Ты пытаешься вертеть им, а получается, он вертит тобой. И Роланд почувствовал, что, возможно, он рождён скорее для бумаг, чем для мечей. Кроме того, он носил очки, а очки под шлемом — это несколько неудобно, особенно если кто-то вдруг попытается ударить мечом тебя.
Да, на голове у него был шлем, а в руках — меч, слишком тяжёлый для него (хотя сам Роланд и отказывался это признавать). Ещё на нём были кольчужные рубаха и штаны, так что он едва мог идти. Фигли как могли постарались подогнать кольчугу под него, но штаны сидели так низко, что штанины разделялись только где-то на уровне колен, и то, что оставалось выше, весело хлопало при каждом шаге.
Я не герой, подумал Роланд. У меня есть меч, который я могу поднять только двумя руками, и щит, тоже слишком тяжёлый, и конь, весь красиво задрапированный занавесками, которого пришлось оставить дома (тётки придут в ярость, когда увидят гардеробную), но внутри я всего лишь ребёнок, и этот ребёнок очень хочет знать, где тут уборная.
Но Тиффани спасла меня от Королевы эльфов. Если бы не она, я бы до сих пор оставался глупым мальчишкой и так бы и не стал… юношей, питающим надежду, что он не такой уж глупый.
Фигли вломились в его комнату, прорубившись сквозь бурю, нагрянувшую накануне вечером, и сказали, что настало время ему стать Героем ради Тиффани. Что ж, он станет. Роланд в этом не сомневался. Но прямо сейчас события развивались совсем не так, как он ожидал.
— Что-то это не похоже на вход в Подземное царство, — сказал он.
— Ах, всяка-така песчера могёт туда привесть, — заявил Явор Заядло, восседая у него на макушке. — Токо надо зобный шаг шагнуть. Громазд Йан, ты по-первый.
Громазд Йан с важным видом шагнул в туннель. Выставил перед собой согнутые в локтях руки. Отклонился назад, вытянув вперёд ногу, чтобы удержать равновесие. Несколько раз повёл стопой туда-сюда, наклонился вперёд — и исчез, едва коснувшись ногой земли.
Явор Заядло постучал по шлему Роланда кулаком.
— Ну-кась, громаздый Герой! Попёрли!
Выхода не было. Тиффани даже сомневалась, что есть вход.
— Будь ты Летней Владычицей, мы бы станцевали, — сказал Зимовей. — Теперь-то я знаю, что ты — не она, ты только ею кажешься. Но ради тебя я стал человеком, и я не могу быть один.
Разум Тиффани отчаянно пытался найти выход. Перед её внутренним взором промелькнул молодой дубок, побеги, проклюнувшиеся от прикосновения ног, рог изобилия. Божественного во мне хватит лишь на то, чтобы обмануть жёлудь, половицы и горстку семян, подумала она. Я совсем как Зимовей. Железа довольно, чтоб выковать гвоздь, не делает снеговика человеком, а пара дубовых листьев не делает меня богиней.