Кевин глазам своим не верил, но это было так. Черт возьми, дом Холбрука еще более дерьмовый, чем его собственный. Он вспомнил о красноречивых лекциях Холбрука перед классом, о проставлении оценок, о наказаниях, и было трудно связать этот откровенно невыдающийся дом с такой уважаемой личностью, какой казался учитель мифологии мистер Холбрук.
Кевин поставил машину у тротуара перед домом и вылез, оставив двигатель работающим, не забыв захватить при этом одну из своих отверток, которые торчали в кармашке на дверце машины.
— Порядок тот же, — объяснил он Пенелопе. — Будь готова рвать когти. Я пойду и проверю. Если что-то будет не так, быстро вернусь назад. Надеюсь, задницы свои спасти мы успеем.
Пенелопа улыбнулась.
— Я вижу, на этот раз ты не хочешь, чтобы я уехала без тебя.
— Черт побери, конечно, нет, — воскликнул он. — Тогда я, наверное, просто слегка спятил.
— Боюсь, не только ты один.
Они оба засмеялись.
— Отлично, — сказал Кевин. — Я…
— Не стойте на улице, ребята. Не надо этого делать. Заходите.
Кевин вскинул голову и увидел Холбрука, стоящего у распахнутых дверей своего дома с дробовиком в руках.
— Давайте же, валите сюда! Скорее! — прохрипел учитель.
Пенелопа в панике посмотрела на Кевина.
— Пошли! Он уже все равно тебя увидел.
Она открыла дверь, вылезла из машины, и они быстро зашагали через газон к Холбруку. Кевин продолжал крепко сжимать в руке отвертку… так, на всякий случай. Холбрук явно боится, он их узнал, а все это свидетельствует о том, что он, наверное, в порядке, но все равно рисковать они не имеют права.
Учитель приложил приклад ружья к плечу, и сердце Кевина ушло в пятки — ловушка! Эта скотина собирается их расстрелять! Но все равно он нашел в себе силы, подойдя к веранде, поднять отвертку.
— Неужели и вы напились, учитель?
Холбрук опустил ружье и грустно улыбнулся:
— Ну что ж, это и есть ответ на мой вопрос. Думаю, теперь все в порядке. — Он посторонился, держа дверь открытой. — Заходите. Быстро.
Пенелопа поднялась по ступенькам и прошла мимо него в дом. Кевин двинулся тоже, но затем, вспомнив, что мотор автомобиля не заглушен, повернулся и побежал назад.
— Эй! — позвал Холбрук. — В чем дело?
— Машина! — крикнул Кевин, не оборачиваясь. Он подбежал к машине, открыл дверь, метнулся на сиденье, выключил зажигание и вытащил ключ. Закрыв за собой дверь, поспешил обратно, где стоял нахмурившийся Холбрук.
Когда Кевин с ним поравнялся, учитель схватил его за руку.
— Зачем ты это сделал? Ведь тебя могли убить.
Кевин вырвал руку.
— На улице никого не было. А машина с работающим двигателем — как красная тряпка для этих психопатов. А кроме того, я не хочу, чтобы нашу машину угнали. — Он посмотрел в глаза Холбруку. — Она нам еще пригодится.
— Входи.
Пенелопа стояла в гостиной, нерешительно осматриваясь по сторонам. Холбрук закрыл дверь, запер ее и задвинул еще на несколько засовов. Кевин пожалел, что Пенелопа не захватила с собой никакого оружия, когда вылезала из машины.
Холбрук положил ружье и прислонился к стене рядом с дверью. Затем повернулся к Пенелопе.
— Женщины Аданем возродили Диониса, не так ли?
Ошеломленный, Кевин уставился на него.
— Как вы… — начал он.
— Они менады.
— Я это знаю, — сказал Кевин. — Но как узнали об этом вы?
Холбрук не обратил на этот вопрос никакого внимания.
— Ты помогала им в этом? — спросил он Пенелопу.
Она отвернулась к Кевину, не отвечая.
— Давай же, — сказал Холбрук. — Я хочу кое-что показать вам обоим. — Он прошел мимо них в небольшой коридорчик позади гостиной, открыл рядом с ванной комнатой что-то похожее на дверцу стенного шкафа и вытащил узкий атташе-кейс. — Пойдемте со мной вниз.
Кевин последовал за учителем, Пенелопа за ним. Он поймал ее взгляд и увидел в нем тревогу. У него у самого было полно всяких нехороших предчувствий по поводу встречи с Холбруком, но тем не менее он без колебаний начал спускаться за учителем по узкой лестнице.
Он привел их в большую комнату, по площади примерно равную половине помещений наверху.
— Вот это да, — проговорил Кевин, оглядываясь. Весь подвал был наполнен старинными вещицами и фотографиями фризов, размером с плакат. Рядом с изображениями греческих развалин и исторических памятников были приколоты графики, таблицы и чертежи. И везде навалены кучи книг и бумаг. У дальней стены находилось нечто, выглядевшее как макет греческой усыпальницы. Она была сработана грубо, по-любительски, ее пилястры были сделаны из серого папье-маше и, кажется, не были закончены.
Холбрук прошел к столу, на котором стоял компьютер. По обе стороны от него громоздились внушительные кипы тетрадей. Он достал одну из тетрадей из-под бумаг, покрывающих стол, выудил ручку, открыл тетрадь на чистой странице, а затем повернулся к Пенелопе.
— Это ведь Дион, не так ли? Дион Семел.
Она кивнула.
— Расскажи мне все, что знаешь, с самого начала, объясни, как это случилось.
Она рассказала.
Кевин слышал это раньше, но во второй раз история показалась ему еще более невероятной и ужасной. Холбрук слушал молча, очень внимательно, временами что-то лихорадочно записывая в тетрадь.
— Очаровательно. — Пенелопа закончила, но учитель все еще продолжал писать. — Значит, боги притаились в генах и хромосомах. То есть в ДНК. — Он покачал головой и улыбнулся каким-то своим мыслям. — Это не что иное, как основы теории Юнга об универсальном архетипе и коллективном сознании. Может быть, именно эта концепция, что Бог находится в нас самих, начала…
— Господи, — прервал его Кевин, — кругом люди умирают сотнями. Мы не можем себе позволить роскошь сидеть здесь и играть в эти маленькие интеллектуальные игры.
— На эти маленькие, как ты их называешь, интеллектуальные игры сейчас вся надежда. — Холбрук снова повернулся к Пенелопе. — Тебе не удалось запомнить, что они декламировали, когда обмазывали Диона кровью?
Она покачала головой.
— Ни слова.
— Это очень плохо. Если бы ты уловила хоть что-нибудь, нам бы, вероятно, удалось повернуть процесс в обратную сторону. Но поскольку это так… — Его голос осекся.
— А убить его можно? — спросил Кевин.
Пенелопа посмотрела на Кевина.
— Убить? — произнесла она, повысив голос.
Кевин посмотрел в сторону, избегая встречаться с ней взглядом.
— Так можно или нельзя?
Учитель медленно кивнул:
— Я полагаю, да. Правда, на сто процентов в этом не уверен. Думаю, что мы должны быть благодарны судьбе, что первый бог, который возродился, это бог из плоти и крови. Это существенно повышает наши шансы. Ведь Дионис — сезонный бог. Подобно другим богам сельскохозяйственных культур, он живет, подчиняясь смене времен года. Он пробуждается с первым цветением винограда, а потом, как и виноград, вянет, сохнет и, наконец, умирает. А в следующий сезон возрождается опять.
— В таком случае он должен умереть очень скоро, — сказал Кевин. — В этом году сезон, можно сказать, уже закончился. — Он глянул на Пенелопу, ища подтверждения, но она на него не смотрела.
— Может быть, нет.
Холбрук прошел в противоположный конец подвала, где между двумя внушительными стопками книг стоял стакан от напитка «Макдоналдса», наполненный наполовину водой, в которой стояла веточка. Он принес стакан и показал на зеленый отросток сбоку коричневой веточки:
— Посмотрите сюда. Что вы видите?
Кевин пожал плечами:
— Почку?
— Правильно. Это виноград винных сортов. Он цветет. Сейчас, поздней осенью. Знаешь, что это означает?
Кевин покачал головой.
— То, что в результате возрождения Диониса изменились циклы. — Он поставил стакан на стол. — Я не имею представления, насколько широко распространился этот феномен, существует ли он только здесь, в этой долине, или уже повсюду, но винограду полагается сейчас вянуть и возрождаться весной. — Он остановился, вперился на некоторое время невидящим взглядом в пространство, а затем снова принялся что-то писать в тетради. — Надо же, никогда не думал об этом раньше. Дионис и Шива.
— Что?
— Шива — индийский бог разрушения и возрождения. У Шивы с Дионисом есть много общего. Может быть, это один и тот же бог, только имена у него разные.
— Да кому это нужно? — сказал Кевин. — Ведь мы пришли к вам за помощью.
Пенелопа откашлялась. Когда она заговорила, ее голос звучал тише, чем прежде.
— А каким способом он умирает? — спросила она.
Холбрук посмотрел на нее.
— Он бывает разорван на части.
— О Боже!
— А возможно ли как-нибудь ускорить течение сезона? — предположил Кевин. — И раз он умрет, может быть, его фанаты…
— Как ты можешь так об этом говорить? — взорвалась Пенелопа. — Ведь это же Дион. Твой друг.
— Это не Дион, — ответил Кевин. — Дион мертв.
— Нет, он не умер. Он сидит в нем. И пытается выбраться.
Кевин покачал головой, смиряясь.
— К тому же это, наверное, не имеет никакого значения. Даже если мы его убьем, в следующем сезоне он все равно возродится.
— Но ведь он умрет. Вот что главное. Дионис, возможно, и возродится, но Дион нет. Если мы убьем его сейчас, мы убьем Диона.
Холбрук закрыл свою тетрадь.
— Вы правы. Вы оба правы. Диониса, как, впрочем, и всякого бога, убить вообще невозможно. Это можно проделать только с формой, в которую он облечен. В данном случае с телом Диона. Но если в течение тысячелетий он пребывал в спячке, то, видимо, его можно снова погрузить в это состояние.
— Как? — спросил Кевин.
— Пока не знаю. Но все эти столетия Дионис пребывал как бы в оболочке семени, которое ожидало пересадки в благодатную почву. И этой почвой оказался Дион. Если мы уничтожим эту оболочку, пройдут, возможно, века, прежде чем снова найдется подходящая форма.
Кевин сделал глубокий вздох. Он ощутил дрожь в руках и, чтобы успокоиться, сунул их в карманы джинсов.
— А как насчет Бога? Нашего Бога? Чем Он сейчас за