— Я не имела в виду…
Пенелопа вздохнула.
— Я знаю. Но не беспокойся, выпускной вечер еще только через восемь месяцев.
— Это вовсе не то, что я хотела…
— Что хотела?
Ее мать попыталась беззаботно рассмеяться, но эффект оказался обратным — смех получился искусственным.
— Не имеет значения. Мы поговорим об этом как-нибудь в другой раз.
— Хорошо. — Пенелопа снова посмотрела в окно, радуясь, что пока нет никаких признаков появления остальных матерей. — Если я тебе буду нужна, я в саду.
— А у тебя что, нет домашних заданий?
— Мама, это же первый день. Сколько раз нужно тебе повторять? В первый день заданий никогда не бывает. И даже всю первую неделю.
— Когда я училась, у нас были.
— Времена меняются. — На полке стояла ваза с фруктами. Пенелопа взяла оттуда яблоко, левой рукой прихватила свои книги и уже была готова взбежать по лестнице наверх, в свою комнату, чтобы оставить там книги, когда ее остановил голос матери:
— Разве ты не хочешь остаться и повидаться с остальными твоими матерями?
Пенелопа повернулась кругом. Облизнула губы.
— Я бы предпочла сделать это попозже, — заметила она.
— Сегодня был твой первый день в школе. Это ведь выпускной класс. Им интересно, что там произошло. — Она положила руку на плечо Пенелопе. — Они беспокоятся. Мы все беспокоимся.
— Хорошо, — отозвалась Пенелопа.
Мать ласково потрепала ее по плечу.
— Брось ты все это, — улыбнулась она дочери. — Пошли.
Мать Марго, одетая во все черное, как и обычно, сидела за массивным столом в своем кабинете и разговаривала по телефону, отчитывая кого-то на другом конце провода. Она коротко кивнула Пенелопе и матери Фелиции, а затем продолжила свою обличительную речь.
— Единственное, чего я ожидаю, — сказала она ровным твердым голосом, — это, что вы будете точно и корректно исполнять свои обязанности, для чего вы и были наняты. Если такие требования для вас слишком трудны, наша фирма найдет более эффективный и действенный способ сбывать свою продукцию. Я ясно излагаю?
Мать Фелиция села на темный кожаный диван у стены и подала знак Пенелопе сделать то же самое. Пенелопа замотала головой, продолжая стоять.
Мать Марго повесила трубку, затем холодно и осторожно, даже с излишней осторожностью, водворила телефон на место и только после этого, напряженно улыбнувшись, посмотрела на Пенелопу. В ее глубоких коричневых глазах и глянце черных волос отражался свет.
— Я полагаю, твой первый день в школе прошел удовлетворительно?
Пенелопа кивнула, избегая ее взгляда.
— Да, мэм.
— Ты довольна уроками? Учителями?
— Думаю, что да…
— Если нет, я сделаю так, чтобы тебя перевели. Это твой выпускной год, и важно, чтобы ты смогла повысить свой рейтинг.
— С уроками у меня все в порядке.
— Это хорошо, — проронила мать Марго и повторила: — Это хорошо.
Пенелопа ничего не сказала. Некоторое время все три сидели молча.
— Есть что-нибудь еще, что бы ты хотела мне сказать? — спросила мать Марго.
Пенелопа покачала головой.
— Нет, мэм.
— Тогда я хотела бы заняться работой. Спасибо, Пенелопа, что зашла.
Ее отпустили. Разговор был окончен. Мать Фелиция встала.
— Я предлагаю тебе пойти повидаться с остальными матерями.
— Постарайся в этом году, — сказала мать Марго. — Сделай так, чтобы мы тобой гордились.
Пенелопа еще раз кивнула и проследовала за матерью Фелицией к выходу из кабинета. Когда они вышли в коридор, она почувствовала, что вспотела.
Мать Шейла отправилась на виноградники, чтобы взять образцы урожая, остальные матери находились в дегустационной, в главном здании, надзирая за проведением анализов собранного утром винограда. Бригада, проводившая анализы, сидела за длинным лабораторным столом, обращенным к окну. Они исследовали виноградное сусло, чтобы иметь предварительные результаты оценки качества продукта этого года.
— Пенелопа вернулась! — объявила мать Фелиция, прикрывая за собой белую дверь.
Мать Маргарет о чем-то тихо беседовала с двумя лаборантками. При звуке голоса Фелиции все три подняли головы, рассеянно улыбнулись, помахали руками и продолжили разговор. Однако мать Дженин немедленно прекратила свое занятие и поспешила к ним. Ее каблуки на шпильках громко простучали по кафельному полу. Пенелопа почувствовала, что вся напряглась. Дженин подошла к ней, обвила руками и крепко прижала к себе. Объятие было слишком долгим и несколько не материнским, и Пенелопа с тревогой и волнением задержала дыхание. Как всегда, она пыталась убедить себя, что мать Дженин ее действительно любит и заботится о ней, но внушение и чувство — разные вещи. Что-то тревожащее, неспокойное было в этой ее самой молодой матери, она не могла точно определить, что именно, поэтому как только мать Дженин ее отпустила, Пенелопа сделала шаг назад.
— Я так скучала по тебе, — сказала мать Дженин своим сюсюкающим тоном, по обыкновению обращаясь к Пенелопе, как к маленькой. — Я всегда ненавижу, когда кончается лето, потому что ты должна оставлять нас и возвращаться в школу.
Пенелопа, ничего не ответив, сделала неопределенный жест. На самом деле в последние две недели девушка встречалась с матерью Дженин только за завтраком и ужином и вовсе не думала о том, что эта женщина по ней скучает.
— Ты уже с кем-нибудь познакомилась? Какие-нибудь приятные ребята?
Пенелопа нахмурилась.
— Это ведь только первый день.
Мать Дженин засмеялась, это был странный звук, который плавно переходил от фальцета, похожего на детское хихиканье, к низкому, глубокому смеху женщины.
— Начинать никогда не рано.
— Ага, — согласилась Пенелопа и повернулась к матери Фелиции. — Может быть, мы пойдем, а то мешаем работать?
— Хорошо, — поддержала ее Фелиция.
— Мы поговорим за ужином, — продолжила Дженин. — Я хочу знать обо всем, что случилось, и о том, как ты провела день. — Она слегка сжала плечо Пенелопы.
— Вот видишь? Все получилось хорошо, — обрадовалась мать Фелиция, когда они шли через широкую лужайку к дому.
Пенелопа сделала гримасу, ничего не возразив.
Мать засмеялась.
Они расстались у кухни.
— Теперь я пойду в сад, — сказала Пенелопа. Она взяла с кухонного стола свои книги и направилась наверх, в свою комнату. Проходя по коридору, неслышно ступая по толстому ковру, она заглядывала в открытые двери спален своих матерей. Девушка в который раз отметила про себя, как удивительно точно их обстановка отражает личность и вкус каждой из женщин. У матери Марго все было практично и величественно. Ярким тому доказательством являлись огромная кровать с искусно выполненной резной дубовой спинкой в головах и большой простой письменный стол с аккуратно сложенными стопками рабочих бумаг. Не отличающиеся белизной стены декорированы оригинальными образцами этикеток фирмы Аданем, окаймленных в рамки. Комната матери Шейлы выглядела более обыденно. Она была обставлена довольно стандартной современной мебелью, которая красовалась на фотографиях каталогов. Единственная висевшая на стене картина напоминала Пенелопе произведения искусства, развешанные в отелях. Покои матери Маргарет были оборудованы смело и, вероятно, наиболее интересно. Здесь сразу бросалась в глаза ультрасовременная кровать. Туалетные столики отсутствовали, а стены украшали живописные полотна, стилизованные под старину, рядом с которыми соседствовали оригинальные произведения местных молодых художников. Дальше шла комната матери Фелиции, вот где было по-настоящему уютно. В центре размещалась сверкающая металлическая кровать. Убранная кружевами и цветами, антикварными вещицами и рукоделием, комната была наполнена светом и воздухом, в котором, казалось, витало добро, и это соответствовало облику ее самой любимой матери.
У матери Дженин мебели не было вообще. Только непокрытый матрац стоял в центре на полу, выложенном красной плиткой. Голые стены были покрашены в темный матовый цвет.
Ей никогда не нравилось сюда заходить.
Пенелопа дошла, наконец, до своей комнаты и бросила книги на постель. Схватила с журнального столика общую тетрадь и ручку, спустилась снова вниз по лестнице, прошла через библиотеку и раздвинула створки стеклянной двери, ведущей в сад. Вернее, в то место, что называлось садом. Для нее же это место было многим больше, чем просто сад. Это был заповедник, убежище, куда она приходила отдохнуть, расслабиться и поразмышлять, где могла побыть одна. Матери, казалось, угадывали ее желание и поощряли приверженность девушки к этому уголку. Изначально, в летнее время они собирались здесь вместе: читали, или принимали солнечные ванны, или просто гуляли, но с годами матери стали посещать его все реже и реже. Это выглядело так, как если бы они тактично и негласно согласились уступить сад ей во владение. И она была им очень благодарна.
Она оглядела обнесенный стеной квадратный двор. В центре располагался фонтан, точная копия эллинского, обнаруженного среди руин на античной вилле, которую мать Маргарет разыскала во время ее путешествия в Грецию. От фонтана лучами, подобно спицам на колесах, расходились грядки матери Шейлы, на них росли лекарственные травы, кусты редких цветов, овощи и зелень. Между ними были специально установлены различные предметы, имеющие археологическую ценность, и скульптуры народных мастеров, которые матери собирали долгие годы. В саду стояло несколько скамеек, но Пенелопа всегда предпочитала сидеть на бортике фонтана, прислушиваясь к журчанию воды и чувствуя, как брызги светлой водяной пыли оседают на коже рук и лица.
Хотя девушка ничего не сказала Фелиции — и, наверное, никогда не скажет, — но вопрос о сексуальном предпочтении ее матерей сегодня опять поднимался в школе. В прошлом году ее чуть не исключили после драки со Сьюзен Холман, которая назвала продукт, производимый их заводом, «Лесбиянским вином». Сейчас они со Сьюзен учатся в разных классах, и у них нет общих предметов, но в холле после обеда она слышала, как Сьюзен громко сказала что-то о «Предприятии лесбиянок», и ее вульгарные подружки в голубых джинсах истерически захохотали. Пенелопа проигнорировала эту реплику, продолжая свой путь — она в это время шла в класс, — как будто не слышала. Но она слышала. И это было очень неприятно.