— А как насчет меня? — с вызовом произнесла Пенелопа. — Я тоже подлежу «искоренению»? — Она схватила спинку его кресла и крутанула так, что он оказался лицом к ней.
Холбрук покачал головой.
— Конечно, нет. С тобой особый случай. Ты в большей степени принадлежишь нам, чем им. Правда, до тех пор, пока не решишься произвести потомство от…
Она отвернулась.
— Нет, нет. Я не хочу, чтобы ты неправильно меня поняла…
— Замолчите, — прервал его Кевин. — Разве вы не видите, как ей больно. — Он обнял Пенелопу и приблизил к себе. Ее тело было одеревеневшим, все мускулы напряжены, но она позволила ему это сделать.
Некоторое время они молчали, Холбрук считывал информацию с экрана, Кевин обнимал Пенелопу.
— Ну а как насчет ваших приятелей? — спросил Кевин наконец. — Они уже вылетели, чтобы спасти нас?
— Нет.
— Нет? Но мне показалось, что вы сказали…
— Вот именно я и сказал: они ни о чем не знают. У меня не было времени их предупредить, связь оборвалась раньше. Они могут кое о чем догадаться, но на это нужно время. — Он сделал паузу. — И скорее всего будет уже поздно.
— А в Напе из овидианцев есть еще кто-нибудь? — настаивал Кевин. — Ведь ваша сеть, как вы сами сказали, довольно густая, неужели здесь, в этой долине, кроме вас никого нет?
— Конечно, есть. Нала — один из самый крупных центров движения последователей Овидия.
— Так что же вы тогда сидите? Пойдите и найдите их.
— Они все мертвы.
— Откуда это вам известно?
— Предполагалось, что мы все встретимся, если что-то случится. Прошло уже два дня. Ни один не показался.
— Но возможно, они…
— Они мертвы.
Спокойная уверенность, с какой было высказано это утверждение, оборвало фразу Кевина на полуслове, и в воздухе повисло тяжелое молчание.
— В таком случае, каковы ваши планы? — решился заговорить наконец Кевин. — Что мы можем сейчас сделать? Короче, как нам отсюда выбраться?
— Пока не знаю. Нам надо над этим хорошенько подумать.
— Это вам надо хорошенько подумать, — произнесла Пенелопа, повысив голос.
Кевин пристально посмотрел на Холбрука.
— Вы хотите сказать, что ваша организация, существующая уже много столетий, единственной целью которой было не допустить всего этого, так и не выработала никакого плана?
— Отчего же, у нас есть идеи…
— Идеи? Какие к черту идеи! У вас должен быть план: А, В, С и все остальные пункты, включая даже это идиотское Z! Неужели вы полагали, что достаточно лишь знать, что это может случиться? Разве вы не должны были сделать все возможное, чтобы предотвратить трагедию?
Холбрук, кажется, и не собирался защищаться.
— Да нет же, мы выработали план мероприятий на случай, если такое произойдет.
— Это означает, что вы просто потерпели поражение. Неужели вы считали, что та ваша просьба к Пенелопе принести бутылку вина или устроить экскурсию на завод и есть попытка остановить все это?
— Вы правы. Я должен был убить матерей Пенелопы много лет назад, как только узнал, кто они.
У Пенелопы перехватило дыхание.
— Я должен был убить Диона в первый же день, когда он появился в моем классе.
Пенелопа развернулась кругом и начала подниматься по лестнице. Кевин помедлил с секунду и поспешил за ней.
Там внизу, в подвале, был слышен смех Холбрука.
Они остановились в гостиной, не зная, что делать дальше.
— Я всегда знал, что Холбрук дерьмо, — сказал Кевин, — но чтобы до такой степени…
— Да, он какой-то странный, — сказала Пенелопа.
— Какой там странный, он просто сумасшедший! Распространяется, да еще с таким апломбом, об этом дурацком обществе последователей Овидия, а на самом деле, когда пришло время, у них в карманах пусто.
Она кивнула.
— Мы ведь никогда не думали о наших учителях, какие они вне школы, чем они занимаются дома, на отдыхе, что у них за семьи.
Кевин сделал жест в сторону подвала.
— Теперь знаем.
Пенелопа поежилась.
— Я думаю, нам надо идти. Ты же сам видишь, рассчитывать приходится только на себя.
Кевин кивнул в сторону дробовика, который все еще стоял у стены рядом с дверью.
— Вооружен он, во всяком случае, лучше, чем мы.
— Да, но это ничего не значит.
— Ладно, но что ты предлагаешь делать?
— Не представляю.
— Знаний по этому вопросу у него гораздо больше, чем у нас, — сказал Кевин. — Может быть, все-таки он что-нибудь придумает?
Пенелопа фыркнула:
— Ага. Жди, не дождешься.
— Этот подвал — отличное место, где можно укрыться.
Она покачала головой.
— Ты не понимаешь…
— Чего я не понимаю? — спросил Кевин.
Она вздохнула.
— Не имеет значения.
— Я думаю, мы должны остаться здесь. По крайней мере на некоторое время. Пока не выработаем какой-нибудь план. Это лучше, чем шастать по улицам.
Пенелопа тяжело опустилась на диван.
— Да, здесь хоть какая-никакая, но защита.
И как раз в этот момент пол под их ногами вздрогнул. А затем они почувствовали вибрацию, которая была сильнее, чем от мощного акустического гула, но слабее землетрясения. Внизу что-то затрещало, и вскрикнул Холбрук.
— Что это? — испуганно спросил Кевин.
— Сила. — Рот Пенелопы вытянулся в узкую скорбную полоску. — Сила богов.
Глава 8
Ему снилась Пенелопа.
Они были в школе, только он и она. В классе находился учитель и другие ребята, но они были видны неотчетливо, как в тумане. Он видел только Пенелопу. Она рассказывала ему о фильме, который смотрела вчера вечером по телевизору, и ему стало весело, пока он ее слушал. Ему было хорошо уже потому, что она рядом, что он способен радоваться вместе с ней этим простым ежедневным мелочам.
Дионис проснулся, слезы струились по его лицу.
Что это с ним?
Похмелье?
Наверное, да, хотя в прежние времена похмельем он никогда не страдал. Всякие там физические страдания и прочее, это все для людей. У него же против всего этого был стойкий иммунитет.
Но, по-видимому, его больше нет.
Он вытер глаза. Одна из менад — одна из матерей Пенелопы — спала у него между ногами, плотно обхватив руками его мужскую плоть. Он подумал, не помочиться ли на нее, но, зная, что ей это очень понравится, просто вытянул ногу и сильно ударил женщину между грудью и животом. Она полетела через луг и приземлилась на пожилую пару, которая совокуплялась с козлом. Ему было приятно услышать крики и треск старых костей.
Он встал, перешагнул через тела, распростертые на траве, и прыгнул в реку. Холодная вода, как всегда, приятно освежила, и он смыл с тела потеки винограда. Смыл и кровь. Наклонившись, обмакнул голову, ополоснув глаза от слез, затем выпрямился во весь рост и встряхнул волосами.
Вот оно, его тело. Он было меньше, чем должно было бы быть — ближе к человеческому, чем к божественному. Прежде он был гораздо больше. Но его новая кожа такая тесная, ограниченная. Он чувствовал, что даже его мозг тоже стал меньше. Дионис прошелся рукой по волосам, посмотрел на небо над головой. Его мысли тоже были ограниченными. Казалось, что он потерял способность рассуждать трезво.
Он не был самим собой.
Это самое трудное — суметь как следует приспособиться к новому телу. Он знал сейчас многое из того, чего не должен был знать, испытывал ощущения, которые не должен был испытывать, думал о вещах, о которых не должен был думать. Он знал этот новый язык, знал эту новую культуру. У него была новая память о прежнем существовании его нового тела. Все это у него было. Он был рожден заново, но это возрождение прошло не так, как он считал должно было произойти. Он закрыл глаза. У остальных таких проблем не было. Они рождались в чистом виде, сами собой. Он был единственным, кто должен страдать из-за своего двойственного существования.
И это несправедливо.
Причем это было всегда. Он всегда был изгоем, мальчиком для битья у Зевса. Его подвергали унижениям только за то, что он наполовину человек.
И за то, что предпочитает амброзии вино.
Все эти важные божественные персоны из элиты никогда не смогут понять прелести чувственных удовольствий, этого чуда плоти. Или, может быть, могут, но на чисто интеллектуальном уровне. Но они никогда не смогут ощущать это.
А вот он может.
И они ему просто завидовали.
И вымещали на нем эту зависть.
Он вышел из реки. Предполагалось, что он должен соединиться с Пенелопой, чье золотое чрево родит остальных богов. Ему остро, отчаянно хотелось соединиться с ней. Причем он знал, что это — сочетание его собственных желаний и сублимированного возбуждения Зевса. Он вовсе не был уверен, что хочет разделить этот мир с остальными богами. Теперь это его мир, только его, и это ему нравится. Нет никаких причин, чтобы он его еще с кем-то делил. Он не менее могуществен, чем остальные боги, и во многих отношениях более гибкий, более разносторонний. Он может выполнять все их обязанности. Он может исполнять роль Посейдона как правителя морей. Для начала он согласен работать даже на полставки. Или Арес.[33] Спрашивается, что нужно для того, чтобы вести войну? Даже идиот с этим справится.
А как насчет подземного царства? Здесь, конечно, ответственности больше. Сможет ли он с этим справиться?
Есть только единственный путь это выяснить.
Он стал оглядывать окрестности, остановив наконец свое внимание на другом берегу реки. Сконцентрировав мощь внутри себя, он освободил ее, извергнув на избранную цель ураган жара и огня. Земля сморщилась, загорелась, и мигом все изменилось. На месте деревьев и кустов, лужаек и домов осталась только выжженная земля и задымленный воздух. Прекрасная обстановка для мертвых. Лучше не придумаешь.
Но как их теперь туда транспортировать?
Он оглянулся. Слева от него на камне лежало изуродованное тело молодого человека. Кто-то, видно, неплохо позабавился. Дионис подошел, усмехаясь поднял это тело до уровня лица, затем сконцентрировался и держал так некоторое время.