— Ну так расскажи, что с тобой случилось, — попросил Кевин, когда они с Холбруком вошли в комнату.
Она начала с ночного вторжения матерей, описала свой поход через поле, рассказала о встрече с Дионисом и о том, как он сказал, чтобы она уходила.
— Он позволил тебе уйти, — размышлял Холбрук. — И ты говоришь, он не был пьян?
— Совсем немного, может быть. Он что-то выпил из этого бурдюка, его глаза были немного красными.
— Ты считаешь, что, если бы он был сильно пьян, он бы тебя не отпустил?
— Нет. Я думаю… я думаю, он все еще находится в стадии раздвоения. И мне кажется, что, когда он почти трезв, он ближе к Диону. Я думаю, это единственная причина, по которой он позволил мне уйти.
— Ну а все остальные тебя не трогали? Там, на поле?
Она кивнула, явно озадаченная.
— Кроме сатира, никто. Да и сатир, собственно говоря, тоже. Вот так.
— Совершенно очевидно, что они получают от него сигналы. Мы это подозревали. Он каким-то образом посылает им эмоциональные импульсы. Если он счастлив, счастливы и они. Если он в гневе, они тоже в ярости. Они превратились в подобия автоматов, выполняют только его приказы. У менад, возможно, что-то иначе, но у остальных…
— Ну и что же мы будем делать? — подал со своего места на полу реплику Кевин. — Опохмелим его и заставим проповедовать трезвость и воздержание?
Холбрук вскинул брови.
— Неплохая идея.
— Бросьте. Я же серьезно.
— И я тоже серьезно.
— Но все-таки что мы будем делать? Возьмем его в плен и накачаем черным кофе?
Холбрук подумал некоторое время.
— Мы можем взять его в плен и изолировать. Но я думаю, будет лучше, если мы его убьем.
— Чудесно, — восхитился Кевин, — и почему мы не додумались до этого раньше?! Хотите, чтобы я сейчас съездил туда и привез его?
Холбрук проигнорировал иронию Кевина и обернулся к Пенелопе.
— Мы можем отправиться туда втроем. Подождем, пока ты не заговоришь ему зубы, если, конечно, это удастся. Посмотрим, возможно, удастся его убить.
— Но ведь он отпустил меня. Дал мне уйти.
— Ты сама сказала, что это сделал Дион. Но тот, кто командует всеми этими озверевшими безумцами, совсем другой.
— Какая-то часть его принадлежит Диону.
Холбрук испытующе посмотрел на нее.
— Ты действительно достойная дочь своих матерей.
— И что, по-вашему, должно означать это замечание?
— А то, что у него просто очень большой… и это тебе нравится.
— А может быть, это потому, что у вас вообще ничего нет — ни большого, ни маленького?
Кевин поднял вверх руки.
— Дети, дети, успокойтесь…
— Вы что, действительно думаете, что я вот так просто вальсирующей походкой смогу подойти к нему и начну соблазнять, «заговаривать зубы», как вы изволили выразиться? — спросила Пенелопа. — Ничего у нас таким способом не получится. Вы совсем не представляете обстановки. Он очень плотно окружен своими фанатами. Там и мои матери, и сатиры, и Бог знает что за твари там еще есть. Кроме того, он сказал, что не желает меня больше видеть. Если я вернусь, то, возможно, он просто возьмет и убьет меня.
— Только если будет не трезв, — возразил Холбрук.
— Но он все же погнался за мной, хотя и не был пьяный. Я имею в виду, что он не преследовал меня, ничего такого не было, но мне показалось, что он, похоже, изменил решение уже после того, как отпустил меня, как будто хотел, чтобы я вернулась.
— Но ты нам этого не рассказывала.
— Вы просто не дали мне закончить.
Учитель сделал глубокий вдох.
— Ну так заканчивай.
— Как я сказала, он велел мне уходить, и я побежала по направлению к дороге. Внезапно впереди меня как будто что-то взорвалось. Я не видела, где точно и откуда это появилось и как это вообще случилось, но, полагаю, он изменил свое решение и… я не знаю, но кажется, он послал мне вдогонку какие-то световые лучи. А я все равно продолжала бежать, делая зигзаги налево и направо, так, чтобы в меня было трудно попасть. Больше ничего не случилось, если не считать того, что когда я достигла дороги, то упала. Там, на асфальте, я увидела кучку муравьев, которых он превратил в мужчин, в воинов. Вроде мирмидонов.[36]
Холбрук побледнел.
— Мирмидоны? Но ведь это же был Зевс…
Она кивнула.
— Да.
— Но ведь это же совсем другой коленкор, моя дорогая. Это совсем другая лошадь, совершенно другой окраски. Мои рассуждения базировались на том, что это создание Дионис и что он комплексует, вернее, страдает от недостатка божественной мощи, из-за своих ограниченных возможностей. — Он замолк, что-то обдумывая. — Может быть… — произнес он наконец, — вероятно, все остальные боги сейчас находятся в нем, и он обладает также и их силой.
— Возможно, — отозвалась Пенелопа.
— Только я не думаю, что он об этом знает. По крайней мере пока. В противном случае он бы давно уже распространил свое влияние намного дальше, давно уже показал бы себя во всей мощи.
— Наверное, его мощь все же имеет какой-то предел? Может, у него всего понемногу от каждого бога, но далеко не все?
— Видимо, — допустил Холбрук.
— А что, если и у меня тоже?
Кевин вскинул голову.
— Что?
Она повернулась к нему.
— Не исключено, что у меня тоже есть какая-то сила. Ведь именно я должна была родить всех этих богов. У нас с ним все должно быть поровну — половина у него, половина у меня. Я должна была выносить в своем чреве нечто такое, чем обладает он. Но возможно, я тоже чем-то наделена?
— Но как мы это выясним?
Они посмотрели на Холбрука.
— Я не думаю, что в тебе есть нечто, чем мы можем воспользоваться, — сказал учитель. — Во всяком случае, пока никаких необычных способностей ты не обнаружила.
— Не совсем так. Например, я могу ощущать запахи, которых прежде не ощущала, — возразила она. — Мне кажется, все мои органы чувств обострились вдвое. Или даже втрое.
— И все равно вряд ли эта сила сравнима с божественной, — холодно произнес Холбрук. — Кроме того, твои матери исполнили над Дионом определенный ритуал. С тобой же они, к счастью, ничего подобного не сделали.
Она опустила голову и кивнула.
— Это правда.
— И если быть до конца честным, я просто не знаю, как осуществить твою трансформацию, даже если ты сама этого желаешь. Наши старания все время были направлены на то, чтобы предохранить людей от влияния богов, а не на то, чтобы помогать людям превращаться в богов.
— И в этом деле вы, конечно, добились громадных успехов, — съязвил Кевин. — Теперь это совершенно очевидно.
Холбрук пристально посмотрел на него.
— Но ведь ты до сих пор жив, не так ли?
— Вот именно. Но давайте посмотрим на Джека. Ой, я совершенно забыл, он ведь последователь Овидия. Не так ли?
Голос учителя оставался очень спокойным, что было на него совсем не похоже.
— А вот здесь я допустил промах.
— Ну так в чем же ваш план? — спросила Пенелопа. — Как вы намеревались освободить меня?
— Что-нибудь вроде уловки-22.[37] — ответил Кевин. — Нам ведь надо для начала убить Диониса, и тогда все остальные автоматически прекратят бесчинствовать, но в то же время, чтобы добраться до Диониса, необходимо уничтожить всех остальных.
— И на чем же вы остановились?
— Мы решили убить твоих матерей, — сказал Холбрук.
Пенелопа покачала головой.
— Боюсь, что этого окажется недостаточно.
— Достаточно. Они проводники его воли. Уберем их, и все расстроится.
— Ну и как же вы предполагали…
— Мы собирались в первую очередь сжечь ваш чертов винный завод.
Пенелопа молчала.
— Они бы попытались его спасти. К счастью для нас, эти стервы и все их сообщники слишком пьяны, чтобы ясно соображать. С пожарными принадлежностями им бы не справиться. А мы бы притаились там рядом и перебили их по одной.
Пенелопа попыталась представить своих матерей в тот момент, когда их убивают, когда в них попадают пули… Куда? В голову? В грудь? Все это предстало в ее воображении так ясно. Что происходило бы с ними в последнюю секунду? Что бы вспыхивало в их мозгу? Вспомнили бы они о ней?
Она очень хотела их смерти, по крайней мере значительная часть ее существа жаждала этого, но одновременно что-то внутри нее все же протестовало против того, чтобы их убивали. И особенно она не хотела, чтобы этим занимался учитель мифологии.
И еще она мечтала, чтобы уцелела мать Фелиция.
— Но это же так трудно, убивать, — медленно произнесла она. — Насильственная смерть вон там, за этим забором, стала явлением более чем обычным, и все равно мне кажется, что нормальному человеку убить другого человека очень трудно.
— Но они не люди и должны умереть. Во имя жизни других.
— Совершенно верно, — вмешался Кевин. — Они не люди, потому что уничтожают без всяких проблем и своих, и чужих.
— Для менад, — продолжил Холбрук, — никаких моральных тормозов не существует. Они не подчиняются никаким правилам, никакой логике. Ими полностью правят инстинкты — сплошное подсознание и никакого сознания. Они…
— Но меня же они не тронули.
— Просто ты была им нужна. Вот и все. А эти роды, на которые они тебя толкали, за ними же неминуемо должна была последовать смерть. Разве ты этого не понимаешь? Ну а нас-то они прикончат с превеликим удовольствием. Да еще поглумятся вдоволь.
— Не знаю. В любом случае добраться до них не легче, чем до Диониса. Я вот все думаю, может быть, идея Кевина не так уж и абсурдна. Возможно, мы сможем их всех как-нибудь отрезвить?
Холбрук снисходительно посмотрел на нее.
— Ну и как же ты предлагаешь это осуществить?
— Мы перекроем их источники снабжения вином. Кевин фыркнул.
— Здесь, в Напе? Это несерьезно.
— Вином фирмы Аданем. Это единственное вино, которое на них действует. — Она посмотрела на Холбрука. — Верно?
Учитель утвердительно кивнул.