— Потерпи немного.
— Это твой ответ на все?
— Ты должна вытерпеть это, чтобы пройти через это, Аврора. Вот как это работает.
Интересная философия, но…
— Это не значит, что это пройдет, ты же знаешь.
— Вот почему ты должна терпеть и действовать. Это не имеет значения, если ты только терпишь. Во всяком случае, это повредит тебе в долгосрочной перспективе.
Он слегка поворачивает кран, пробует воду на пальцах и позволяет ей наполнить ванну. И меня.
Мои мышцы немного расслабляются, когда прохладная вода ослабляет боль между ног и в заднице.
Он тянется через мою голову к бесчисленным средствам для ванны и достает то, которое уже было здесь, когда я переехала.
— Я использую яблочный. — я указываю на бутылку рядом с ним.
— Всегда есть возражения. — он качает головой, хотя подчиняется и наливает гель для душа с ароматом яблока.
Затем в тревожной тишине он наблюдает, как вода наполняет ванну и пузырьки покрывают меня до самых грудей.
Я ерзаю под его пристальным взглядом. Хотя я хорошо справляюсь с тишиной, я мусор, когда дело доходит до Джонатана. Учитывая его скрытный характер, всегда кажется, что он что-то сообщает молчанием.
И обычно это не очень хорошо. Молчание Джонатана это тот тип, который должен держать вас в напряжении.
— Ты можешь идти. Не обязательно продолжать наблюдать за мной.
Он не двигается и ничего не говорит. Он остается на краю ванны, скрестив руки на груди, и пристально изучает меня, будто читает воображаемые слова с моего лица.
Запугивание Джонатана Кинга не знает границ. Словно он был рожден, чтобы играть роль ублюдка без души.
Тот факт, что его эмоции заперты в хранилище или, что еще хуже, их вообще не существует, делает его непредсказуемым.
Ни за что на свете не понять, о чем он думает, и я думаю, что именно это превращает меня в этот сбитый с толку комок всякий раз, когда он рядом.
Несмотря на то, что я избегаю головоломок, нельзя отрицать, как сильно я люблю их разгадывать.
Мысль о том, чтобы погрузить пальцы во что-то и разобраться во всем этом, наполняет меня приливом адреналина.
Мысль о том, что я никогда не смогу сделать этого с Джонатаном, вот что бросает меня в бесконечный круг без выхода.
— У тебя есть работа, верно? — бормочу я.
— Это может подождать.
— Ты только что сказал, что работа может подождать? Разве это не похоже на богохульство в твоем руководстве по работе с богом?
Он приподнимает бровь, вероятно, из-за моего саркастического тона, но никак это не комментирует.
— Эта работа принадлежит мне. А не наоборот.
— Хочешь сказать мне, что можешь перестать работать завтра, если захочешь?
— Я мог бы, но не стану. Нет никакого удовольствия в том, чтобы слоняться без дела, когда ты можешь использовать эти часы для продуктивной работы.
— Больше похоже на разрушение, — бормочу я себе под нос.
— Если тебе есть что сказать, скажи это вслух. Прячась, ты кажешься трусихой, а ты не трусиха, Аврора.
От его слов у меня по спине пробегает дрожь гордости. Не то чтобы мне нужно, чтобы Джонатан говорил мне, что я не трусиха, но тот факт, что он, вероятно, всегда так думал обо мне, кое о чем говорит. Понятия не имею, что именно, но это так.
Он протягивает руку к моему лицу, и я напрягаюсь. Он собирается погладить меня по щеке?
Теперь, когда я думаю об этом, Джонатан почти не касается моего лица — если вообще касается. Единственный раз, когда он сделал это, был раньше, когда он проверил мою температуру. Он также никогда не пытался поцеловать меня. Не то чтобы я бы отнесла Джонатана к эмоциональному типу людей, которые могли бы это сделать, но...
Почему я вообще думаю об этом? Для начала, стеснение в груди, потому что он ушел прошлой ночью. А теперь тот факт, что он не прикоснулся к моему лицу и не поцеловал меня?
Вместо того чтобы прикоснуться ко мне, Джонатан протягивает руку мне за спину и закрывает кран. Мой желудок сжимается от чего-то, отличного от облегчения.
Он снимает пиджак и вешает его на вешалку для полотенец, затем расстегивает манжеты рубашки и закатывает рукава, обнажая свои подтянутые руки с мужскими венами.
К тому времени, как он присаживается рядом со мной, я наблюдаю за ним, как за инопланетянином.
— Что ты делаешь?
Он опускает руку в пузырящуюся воду прямо между моих ног, словно точно знает, где это находится.
Его сильные пальцы хватают мое ноющее бедро и растирают длинными кругами с нежностью, на которую я никогда не думала, что Джонатан способен.
Мои мышцы расслабляются с каждой секундой, и его прикосновения становятся все более успокаивающими, даже приятными. Моя голова лежит на краю ванны, и глаза закрываются.
Мои ноги раздвигаются сами по себе, чем больше Джонатан массирует внутреннюю поверхность бедер, его пальцы медленно приближаются к моей чувствительной сердцевине, но не касаются.
Низкий стон наполняет воздух, и я с ужасом понимаю, что он мой. Я впиваюсь зубами в подушечку нижней губы, чтобы больше не издавать ни звука.
Джонатан замедляется, но не останавливается.
— Тебе это нравится.
Я молчу, отказываясь признаваться в своих порочных мыслях.
Он хватает меня за киску, заставляя мои глаза распахнуться. Напряженность, которая сквозит в его потемневших чертах, заставляет меня затаить дыхание.
— Если тебе нравится то, что я с тобой делаю, я ожидаю, что ты это скажешь. Ты не можешь отрицать это, все еще наслаждаясь этим. Мы уже установили, что ты принадлежишь мне.
— Ты установил. Я никогда не соглашалась.
— Да, ты согласилась. Не словами, но это было написано большими заглавными буквами, когда ты выкрикивала мое имя, когда твоя киска душила мой член. Это прямо здесь, с тем, как твои складки приглашают меня внутрь, даже когда болят.
Мои щеки краснеют от явного образа, который он рисует в моей голове. Будь он проклят и как легко он может вывести меня из себя.
Когда я ничего не говорю, Джонатан убирает руку у меня между ног и встает. Он достает полотенце и вытирает им руки уверенными, твердыми движениями.
— Э-это все?
Не знаю, почему слова срываются с моих губ. Я должна была спросить об этом саму себя.
— Вот и все. Ты не заслуживаешь того, что, по твоему признанию, тебе не нравится. — он бросает на меня непонятный взгляд. — Я жду тебя в столовой через пятнадцать минут. За каждую минуту твоего опоздания будет платить твоя задница.
И с этими словами он выходит из ванной.
Разочарованный крик вырывается у меня из горла, но я загоняю его внутрь и плюхаюсь под воду, позволяя ей накрыть меня целиком. Не то чтобы это как-то охладило пламя, которое он оставил позади.
Черт бы побрал Джонатана Кинга в самую темную преисподнюю.
И потому, что я хочу придушить его — не в сексуальном смысле, — я вальсирую в столовую с опозданием на пять минут.
Ванна действительно помогла. Мои мышцы болят меньше, но они все еще болят, и я ощущаю его внутри себя с каждым шагом, который я делаю.
Я одета в свое светло-розовое платье без рукавов, мои волосы распущены, и я накрашена красной помадой. Сегодня я нуждаюсь во всей моей уверенности. И, может, я хочу действовать Джонатану на нервы так же сильно, как он действует мне на нервы. В конце концов, он действительно останавливается и пялится всякий раз, когда я крашу губы в красный цвет.
К тому времени, когда я присоединяюсь к Джонатану, он, похоже, не в хорошем настроении. Он наблюдает за мной с тем нахмуренным выражением, которое обычно означает неодобрение.
— Ты опоздала на пять минут.
— Мне нужно было подготовиться.
— Оправдания только ухудшают твое дело, а не улучшают, дикарка.
Я приподнимаю плечо и отодвигаю свой стул. Джонатан цокает, а я вздыхаю. Конечно.
Обойдя, я подхожу прямо к нему и сажусь ему на колени. Я ненавижу то, каким знакомым — и, осмелюсь сказать, удобным — стало это сиденье.
— Почему ты всегда меня так называешь? — бормочу я, без усилий пытаясь не зацикливаться на его присутствии за моей спиной.
— Что?
— Дикарка.
— Ты была дикой с тех пор, как была ребенком.
— Нет.
Его губы подергиваются в этой своей почти улыбке, но вскоре он возвращается к нейтральному выражению лица.
Джонатан хватает маленький кусочек хлеба и кладет его мне в рот.
— Теперь ешь.
Я обхватываю его губами, но когда они касаются его пальца, между нами расцветает электрический разряд.
Наши взгляды сковывают друг друга, и кажется, что они не могут открыться. Темно-серые глаза Джонатана почти чернеют, когда я задерживаю губы на его пальце на секунду дольше, чем нужно.
Тепло распространяется под моей одеждой, образуя мурашки по коже и заканчиваясь прямо между бедер.
— Осторожнее, Аврора. Ты искушаешь меня трахнуть тебя прямо здесь и сейчас. После того, как я накажу тебя за эти пять минут опоздания, конечно же.
Грубость его голоса и слова, которые он произносит, превращают меня в пучок необъяснимых эмоций.
Я не убираю свои губы.
Дерьмо. Словно я снова раздвигаю для него ноги. Тот факт, что у меня все еще болит, больше не имеет значения.
Губы Джонатана растягиваются в соблазнительной улыбке, которая ухудшает состояние моих испорченных трусиков.