Все дело в том, что Мария была молода и красива, и ее купил – да-да, именно купил за деньги – один туринский негоциант, а попросту говоря, торговец маслом, перебравшийся позже к родственникам в Генуэзскую республику. Относился он к ней, как к наложнице, что в целом соответствовало ее статусу и духу времени, но при этом по-своему любил и, как следствие, ревновал. Вот он-то, не разобравшись в ситуации, и убил возникшего – вдруг из ниоткуда, – но слишком «близко» к его женщине, члена общества «Свиток и ключ». Впрочем, если Никола ди Винареа искренне верил, что убивает наглеца, пытавшегося «замутить интрижку» с красавицей Ману, сама Мария в ситуации разобралась куда лучше. К этому времени она уже определенно знала, что люди видят не ее истинный облик, а то, что она хочет им показать. А «показывала» она совсем другую женщину: золотоволосую и золотоглазую, виденную однажды в детстве на рынке в Монкалиери. Сама она – как, впрочем, и любой другой в этом времени и в этом месте, – считала эту способность колдовством. И в самом деле, кто, кроме оборотней и ведьм, способен по желанию менять свою внешность? Никто. А она умела, не говоря уже о том, что, приняв тот или иной облик, могла без усилий удерживать его до тех пор, пока сама не решит изменить. На тот момент это была ее единственная «колдовская» способность, но появление опасного чужака все изменило. Во-первых, выяснилось, что Ману его «чувствует» на свой никак не объяснимый словами манер. Разобравшись позже со своими ощущениями и сопоставив их с фактами «объективного контроля», Мария установила, что все время, пока длилась эта странная история, она точно знала, где находится «охотник», как знала и то, куда он движется. Дальность ее «детекции» оказалась весьма впечатляющей: один раз она проследила его до самой Ниццы, хотя не знала в то время, что это за место и как оно называется. Второе, но не менее важное открытие касалось того, что как минимум четыре раза «охотник» куда-то исчезал – всегда мгновенно и без следа и по прошествии времени точно так же возвращался из своего «нигде», появляясь здесь и сейчас. Еще любопытнее было то, что Мария обнаружила присутствие этого странного и опасного человека и рассмотрела его вблизи намного раньше, чем он обнаружил ее. Но именно ее, как выяснилось, он и искал. К сожалению, Мария так и не выяснила, откуда он приходил и как узнал, что ему нужна именно она. «Охотник» умер раньше, чем она успела задать свои вопросы. И хорошо, что так. Она была в то время слишком молода, наивна и не образованна, чтобы справиться с таким противником. Тем не менее встреча не прошла для нее бесследно. В наследство от покойного ей достались странный прибор, с помощью которого выслеживал ее агент «Свитка и ключа», не имевший, судя по всему, способности чувствовать таких, как Мария, на расстоянии, приличная сумма в золотых генуэзских дженовино, флорентийских флоринах и венецианских дукатах, не говоря уже о серебряных денье и турских грошах, и револьвер, разбираться в конструкции которого ей пришлось не день и не два. Однако главным даром оказалось понимание того, что в окрестностях Генуи есть несколько мест, где вроде бы ничего нет, но где что-то тем не менее есть. В одном из таких мест Мария и совершила свой первый переход.
Оказавшись в реальности успешной технологической цивилизации конца двадцатого века, Мария чуть не спятила. Однако нервы у нее оказались крепкие, а адаптивная способность и того лучше. Одета она была, конечно, весьма странно, но опыт выживания ничем не заменить. За полгода Мария прошла пешком от Генуи до Марселя, ни разу не попавшись ни в руки преступников, ни в руки служителей закона. Постепенно, продвигаясь между тем все дальше на запад, она пообтесалась и переоделась, выучила французский язык, что оказалось несложно для женщины, говорившей на пяти разных диалектах окситанского и цезальпинского языков, обменяла золото на более подходящую к случаю валюту и из Марселя в Париж уже приехала на поезде, ничем не отличаясь от других молодых французских женщин. Ну, разве что красотой.
– В конце концов, в Париже я встретила людей, понимавших, что такое переход между реальностями, там и тогда, собственно, и началась моя новая жизнь.
– Да, – признала Лиза, – одиссея! В жизни бы не подумала. И давно ты?..
– Двадцать три года назад.
– То есть физически тебе сейчас лет сорок?
– Сорок семь… Я долго прожила со своим Николой! – поморщилась от неприятных воспоминаний Мария. – Впрочем, дело прошлое. А такие люди, как мы, Лиза, стареют медленнее других.
– Откуда ты знаешь? – насторожилась Лиза, почувствовав, что сейчас она, возможно, получит ответ на еще один мучивший ее все эти годы вопрос. – Может быть, это твоя личная магия. Я вон и внешность менять не умею!
– Ну, во-первых, умеешь, – усмехнулась Мария. Не совсем, как я… Но тоже впечатляет!
– Что ты имеешь в виду?
– Лиза, я, когда жила у тебя дома, посмотрела из любопытства твои старые фотографии…
– Ну и что? – недоумение Лизы от этой реплики лишь возросло, но никак не разрешилось.
– А то, что ты раньше была не слишком красивой женщиной, – объяснила Мария, пристально глядя Лизе в глаза. – Те же черты… Но ты уж прости меня, Лиза, ту тебя никак не назовешь красавицей. А сейчас вон как мужики по тебе сохнут! Разве нет?
– Я как-то…
– Изменения, судя по всему, происходят медленно, накапливаются, вот ты и не обратила внимания.
«А что? – вдруг подумала Лиза. – Почему бы и нет? Высокие скулы, длинный нос, узкие губы…»
Она отчетливо вспомнила сейчас, какой впервые увидела себя в зеркале, очнувшись после перехода. И мнение Елизаветы Браге о своей внешности, не раз и не два возникавшее на страницах ее дневника, это первое впечатление как будто подтверждало.
«Блеклая немочь. Дылда чухонская… Узкие губы, блеклые волосы, плоская грудь…»
Однако сейчас у нее была грудь полноценного второго размера. Пожалуй, даже несколько больше. И волосы красивые.
«Натуральная блондинка, блин!»
И лицо интересное…
– Ты видишь мой истинный облик, – осторожно добавила Мария, понимая, верно, что Лиза такой кучи чудес так с ходу и не переварит. Слишком ново. Слишком странно.
– Скажи, – спросила Лиза, преодолев охватившую ее оторопь, – это ты излагаешь свое видение вопроса, или у тебя и другая информация имеется?
– Скажем так, – Мария затушила сигарету в пепельнице, но новую брать не стала, – есть записи… В той организации, в которой я состою…
«И как, к слову, она называется?»
– У нас есть нечто вроде хроники. Записи за много лет, – она сделала паузу, видимо, обдумывая границы своей откровенности. Пять веков, сказала она, наконец. – Девять людей, способных к переходу. И еще около дюжины, способных к этому, но только с помощью клависа. Такого, как у тебя.
Клависом, то есть ключом, Мария называла афаэр. Но и то сказать, афаэр – слово яруба, а клавис – свое, земное, латинское.
– Ну и что же там написано? – спросила Лиза.
– Коротко говоря, список «чудес» включает в себя изменение внешности, здоровье, выносливость, быструю адаптацию, как физическую, так и психологическую, и долголетие, помноженное на медленное старение. Кое у кого эти способности проявляются рано – чуть ли не в детстве, – и сами по себе, но у других, как это случилось с тобой, только после первого перехода.
Что ж, это было похоже на правду и объясняло между прочим и Лизину невероятную живучесть. Впрочем, чего-то в этом роде она и ожидала. Пусть подсознательно, но все-таки. Да и покойный доктор Тюрдеев, чтоб ему ни дна, ни покрышки, на подобное намекал…
– Спасибо, – сказала она, справившись с волнением.
– За что? – удивленно подняла бровь Мария.
– За откровенность, – пожала плечами Лиза. – За дружбу.
– За дружбу не благодарят, – отмахнулась Мария. – Ею наслаждаются!
– Я и наслаждаюсь… А скажи, Маша, ты туда, я имею в виду, в Лотарингию потом ходила?
– Заглянула пару раз, – кивнула Мария. – Просто, чтобы перепрятать деньги, да и с «папиком» надо было рассчитаться.
– Мне покажешь?
– Отчего бы и нет, – улыбнулась Мария. – Как-нибудь обязательно сходим, а пока я, если честно, хотела бы пощупать доктора Аллена. Ты как, не против?
– Возражений нет! – улыбнулась Лиза, вполне довольная произошедшим между ними разговором. – Встаем на крыло и в путь!
Глава 5Гладко было на бумагеАпрель 1933 года
1. Филадельфия, Североамериканские Соединенные Штаты, девятое апреля 1933 года
Пассажирский тихоход «Лютеция» прибыл в Филадельфию в девять часов утра. Центральное аэрополе столицы Североамериканских Соединенных Штатов находилось на острове Петти и поражало своими размерами. Уж на что Лиза опытный человек – за последние три года она повидала немало больших аэрополей, – удивилась даже она. Хотя чего, казалось бы, удивляться? Все-таки САСШ огромная страна, и столица ей под стать. Но одно дело знать об этом теоретически, и совсем другое – убедиться воочию.
– Впечатляет, – признала она, войдя в лифт причальной башни.
– Ну, это, если ты не видела аэропорт Хьюстон или Франкфурт, – почти равнодушно пожала плечами Мария. – Но вот таких «слонов» у нас там точно нет!
Имелся в виду замерший у дальней причальной башни линкор «Оклахома». Вообще-то военные корабли редко заходят на чисто гражданские аэрополя, но иногда случаются исключения. Пассажиров «Лютеции», к слову, о присутствии на острове Петти линкора армии Североамериканских Соединенных Штатов заранее предупредил по внутренней трансляции сам капитан. Во избежание эксцессов, так сказать, вызванных недопониманием. «Оклахома», по его словам, находилась на Центральном аэрополе Филадельфии в связи со сложной военно-политической обстановкой. Что уж он там имел в виду, иди знай! Может быть, вообще врал. Но увидеть вблизи линейный корабль – событие неординарное. Запоминающийся образ. Нерядовое впечатление, даже если речь идет о стареньком линкоре, построенном в самом начале века.