– Держись, девочка, – шепнул мне на ухо дядя Рэндаф.
На плече утешающе заурчал Мурс.
Я благодарно приподняла уголки губ. После скажу им спасибо за поддержку.
У ворот кэб остановился.
– Дальше не поеду, – сплюнул извозчик. – Мне неприятности не нужны.
Я оценила расстояние от ворот до входа в главное здание. Да, здесь проще будет прогуляться пешком. Хотя извозчик наверняка переживает зря – едва ли безумцам позволяют гулять по саду без присмотра.
На пару секунд замешкалась, собираясь выходить – все время забываю, что я сейчас джентльмен, и другие джентльмены вовсе не должны подавать мне руку, чтобы помочь выбраться из экипажа.
Мимо лица промелькнуло что-то – будто ветром стремительно пронесло кусок ткани. Я моргнула. Откуда-то из зарослей послышался стон.
Резко обернувшись, я собиралась уже окликнуть ниссарда Дикарда, когда поняла по его спокойному расслабленному виду, что он ничего не слышал. И, похоже, не видел.
На дальнем конце подъездной дорожки появилась белесая фигура. Я присмотрелась – женщина. Худая, ссутуленная, одетая только в просторную ночную сорочку, со спутанными, падающими на лицо давно немытыми волосами. И… призрачная.
Ох. Кажется, это будет сложнее, чем я себе представляла. Сколько же их здесь может быть? И удастся ли найти среди них хоть одного достаточно вменяемого свидетеля?
Я скосила глаза на Рэндафа, и тот, понятливо кивнув, стремительно полетел вперед.
Сама я не смогу обойти весь особняк и опросить каждого призрака – да и не стоит делать этого при Дикарде. Но дядя поищет кого-нибудь, кто в самом деле может что-то знать и рассказать, и приведет его или ее ко мне – а уж я тогда постараюсь уединиться где-нибудь для расспросов своих тайных свидетелей.
– Полагаю, вас интересует комната, где содержалась нисс Эрна? – привлек мое внимание глава этого печального заведения.
– Безусловно. И комната нисс Юны Эйфил. И еще я хочу знать распорядок их дня и обстоятельства исчезновения.
– Эйфил… – Дикард отвел глаза. – Видите ли, там… давно содержится другая пациентка, я не думаю, что…
– Мне необходимо все осмотреть, – твердо повторила я. – Вы должны мне довериться, если хотите, чтобы я вам помог.
– Что ж… полагаю, вы должны понимать, что… – Дикард в очередной раз протер лысину уже изрядно засаленным платком. – Словом, вы должны понимать, что все здесь обусловлено исключительно медицинской необходимостью. Для человека несведущего многое здесь может показаться… ужасающим. Даже жестоким.
– Я понимаю, – я кивнула снова.
Кажется, расписку о неразглашении с меня потребовали не по одной причине.
*
– Я не сумасшедшая! – женщина, отчаянно вцепившаяся мне в руку, всем своим видом опровергала это утверждение. – Я не сумасшедшая, слышите! Помогите мне!
Почему-то больше всего меня ужасали ночные рубашки. Или их подобие – и мужчины, и женщины из числа пациентов были одеты одинаково: в сероватые рубища из грубой ткани.
Комната пропавшей нисс Эрны оказалась довольно простой – но не так уж отличалась от самой обыкновенной спальни. Разве что мебели маловато, да еще решетка на окне. А так – каморка с оштукатуренными стенами, с узкой, застеленной покрывалом кроватью, парой стульев и даже небольшим столиком. Вот зеркала, правда, нигде не нашлось. Как и шкафа для одежды.
Как из этой комнаты с зарешеченным окошком под потолком и дверью с тяжелым засовом можно было уйти незамеченной, оставалось для меня загадкой.
Однако наша экскурсия на этом только начиналась.
А вот дальше…
В комнате Юны Эйфил теперь жила совсем юная девочка, которая при виде нас сжалась в комок, вдавливаясь в спинку кровати.
Комната почти ничем не отличалась – кроме того, что кроватей здесь оказалось две. А еще здесь висел плотный тяжелый запах – кажется, ночные вазы выносили несколько реже, чем следовало бы, и их миазмы смешивались с застоявшимся духом немытых тел.
– Почему она связана? – выдавила я из себя.
Девчушка была перетянута толстой веревкой поперек тела.
– Увы, нам приходится прибегать к таким мерам с буйными пациентами, – скорбно вздохнул доктор Дикард.
– Ыыыыыыы! – замычала вдруг девушка, перекривив рот. Из его уголка потянулась струйка слюны.
– Позвольте, – произнес бесцветный голос за спиной, и нам с Дикардом пришлось посторониться из дверного проема.
Какой-то удивительно безразличный мужчина без сюртука и шейного платка, но в жилете и нарукавниках поверх рубашки, провел мимо нас, поддерживая под локти, старуху… или не такую уж старуху? По лицу женщины, изборожденному морщинами, было сложно определить возраст. Кажется, ей с равным успехом могло быть и тридцать пять, и семьдесят. На ней была такая же сероватая ночнушка, только… почему-то мокрая. Со спутанных волос и одежды женщины капало, а сама она крупно дрожала, обхватив себя руками.
А потом она вдруг вывернулась из захвата своего сопровождающего, кинулась ко мне и вцепилась тонкими костлявыми пальцами в мою руку.
– Помогите мне! Я не сумасшедшая!
Сопровождающий, по-прежнему не выражая никаких эмоций, дернул ее за плечо, а затем как-то очень сноровисто отцепил ее пальцы от моей одежды. Я отшатнулась.
– Прошу прощения, – вздохнул Дикард. – Думаю, здесь больше не на что смотреть. Идемте.
– Почему она мокрая? – тихо спросила я, отступая.
– Процедуры, – доктор пожал плечами. Мы возвращались по казавшемуся бесконечным коридору – и за дверями по обе стороны от нас кто-то кричал, кто-то неистово хохотал, кто-то пел. – В своей практике мы сочетаем новейшие методики с теми, что уже доказали свою эффективность столетиями применения. Собственно, вы можете взглянуть, если желаете… вот, к примеру, один из наших процедурных кабинетов.
Он распахнул одну из дверей – на мой взгляд, ничем не отличающуюся от прочих.
Только за ней никого не было.
Такие же оштукатуренные стены, как в палатах. Такое же зарешеченное окошко под потолком. Только полное отсутствие какой-либо мебели, если не считать нескольких стульев вдоль стен. Еще один стул был почему-то подвешен к потолку и болтался на веревках.
А запах оказался еще более кошмарным, чем в палате.
– Мы идем в ногу со временем, как видите! – с гордостью сообщил Дикард.
– Что это? – мне хотелось к чему-нибудь прислониться, но смотреть на этот подвешенный стул было почему-то неприятно. Может быть, из-за прикрепленных к нему железных обручей?
– Оборудование для лечения пациентов с маниями. Взгляните, пациент фиксируется вот здесь – а затем раскручивается как следует. До тех пор, пока не начнется рвота. Понимаю, звучит довольно неприятно для неподготовленного человека… но мы, медики, должны помнить прежде всего о результате. В частности, такая процедура способствует выходу излишней желчи из организма.
Я почувствовала, что меня начинает мутить без всяких процедур.
Я могла оказаться здесь. Или где-нибудь в другом подобном заведении. Дядя Вильгем твердо обещал мне это, если я буду вести себя неправильно.
– Отведите меня… отведите снова в комнату нисс Эрны. Я должен тщательнее осмотреть там все. И попрошу оставить меня там на некоторое время одного.
– Как пожелаете, – кажется, доктор был слегка разочарован моей реакцией. Своей клиникой он, похоже, не на шутку гордился.
Пришлось сглотнуть сухой колючий комок в горле, прежде чем я снова смогла говорить.
– Это все… правда помогает?
Дикард чуть вздохнул.
– В той мере, в какой это вообще возможно. Следует понимать, что большинство наших пациентов, увы, навсегда здесь. Медицина пока не научилась полностью излечивать душевные болезни. Но наука движется вперед, и мы уже можем многое! Нам часто удается купировать проявления…
Я постаралась не воображать, как “купируют проявления” моей собственной “болезни”.
– А та… та женщина? Она действительно безумна?
– Истерия. Ее привел муж. Бедолага был убит горем… должен сказать, в ее случае есть еще некоторые надежды на излечение. К сожалению, больная оказывает сопротивление, и тем ухудшает свое состояние…
Я бы тоже оказывала!
– А девочка? Девушка. Та, что сидела на кровати.
– О, вот здесь вовсе тяжелый случай. Эта, как вы изволили сказать, девочка убила двоих человек. Ее бы казнили, однако бедняжка вовсе не сознавала, что делает…
Войдя в пустую палату, я еще раз окинула ее взглядом.
– Скажите, а эти окна… они везде такие?
– Во всех комнатах для персонала окна самые обыкновенные – большие и без решеток, – доктор пожал плечами. – Но у пациентов нет туда доступа. Кроме того, обе девушки исчезли ночью – из своих собственных комнат. Запертых. У Юны Эйфил не было соседки, так что каждая из пропавших находилась на тот момент одна.
– Понятно, – я кивнула. – Что ж… прошу теперь оставить меня. У меня, видите ли… свои методы работы.
Мужчина еще помялся в дверях, недоверчиво обводя взглядом комнату и будто недоумевая – что такого мне понадобилось здесь, при чем никто не может присутствовать? Однако в конце концов дверь все-таки, тихонько скрипнув, закрылась за ним.
И только тогда я, тяжело выдохнув, осела на узкую кровать.
Ночнушки. Да. Почему-то больше всего угнетали эти сероватые ночнушки. Наверное, потому что они означали, что люди здесь совершенно обезличены. Эти женщины лишены даже права на стыдливость – вряд ли кто-то из них в здравом уме и по доброй воле согласился бы расхаживать в таком виде перед мужчинами.
У той старухи – или все-таки не старухи? – был совершенно безумный и больной взгляд. Но каким был бы мой собственный взгляд – здесь?
Нет, лучше не думать об этом.
Надо сосредоточиться на деле. Как бы там ни было, кто-то, возможно, убил Юну Эйфил. И теперь та же опасность может угрожать второй девушке.
Поднявшись, я подошла к стене, встала на цыпочки, кое-как дотянулась до окна и попробовала подергать решетку.