А еще призраку не составит труда заглянуть в любой ящик, шкафчик, сейф или тайник, как бы он там ни запирался – достаточно просунуть голову сквозь стенку этого самого ящика.
Мурс вообще пронырливый – если найдет что-то, позовет Рэндафа, а уж тот расскажет мне.
Сама я сидела в кэбе, остановленном на дороге перед домом скорби, и очень старалась не грызть ногти в ожидании. Кэбмен оказался все тот же – по-прежнему недовольный местом назначения и сразу потребовавший двойную плату.
А еще теперь он, кажется, точно считает меня психом, которому в доме скорби самое место и есть. А как еще относиться к человеку, который потребовал довезти его до места, остановиться… и не вышел? А просто остался сидеть, ожидая неизвестно чего.
– У меня здесь… назначена встреча, – сочла нужным все-таки пояснить я.
– А-а, – понимающе покивал кэбмен, не поворачиваясь ко мне, и бросил выразительный взгляд вокруг.
Ну да, место для встречи то еще… ну и ладно. В конце концов, я ему плачу вдвое. Тот, кто платит вдвое, имеет право на некоторые странности, я считаю.
Наконец Рэндаф явился – материализовавшись в кэбе напротив меня и с Мурсом на руках.
Я, бросив быстрый взгляд на кэбмена, сжала губы, напоминая себе, что разговаривать “с самой собой” прилюдно не стоит, и вопросительно уставилась на призрака.
Дядя торжествующе кивнул, а кот перепрыгнул ко мне на колени, выпрашивая ласку. Я, снова воровато оглядевшись, провела рукой по призрачной спинке. Кот, изогнувшись, муркнул.
А потом, выслушав торопливые наставления Рэндафа, я молча кивнула и соскочила с подножки.
Извозчик, для которого я просто вдруг сорвалась с места без видимых причин, дернулся.
– Пожалуй, все же зайду, – я пожала плечами, постаравшись улыбнуться как можно непринужденнее.
Уже подходя к воротам, сунула руку в карман жилета и глубоко вдохнула. Ну… пора.
Подвеску из черного турмалина, подаренную дядей Вильгемом, я собиралась выбросить, как только освобожусь из-под его опеки. Честно говоря, даже не знаю, почему так и не сделала этого. И даже взяла ее с собой – вместе с прочими немногочисленными ценностями.
Обработанный некромантом черный турмалин, если носить талисман из него так, чтобы камень соприкасался с кожей, блокирует дар Видящих. Дядя Вильгем требовал, чтобы я всегда надевала подвеску на встречи с женихами и на чаепития в дамских клубах.
Наверное, можно подумать, что такое украшение – настоящее благословение для кого-то вроде меня. В конце концов, от моего дара столько неприятностей! Собственно, дядя так и считает, и совершенно искренне. И напрочь отказывался всегда понимать, почему я всеми силами сопротивляюсь и стараюсь содрать с себя эту гадость при первой возможности.
Просто блокировать любой дар, даже такой, как мой, – это все равно что лишиться одного из органов чувств. Да, частенько приходится видеть что-то неприятное или некрасивое, а звуки порой бывают просто отвратительны – но ведь никто не хотел бы из-за этого лишиться зрения или слуха, не так ли? И никто не ходит по улицам с завязанными глазами.
На самом деле смерть окружает нас повсюду. В городе сложно найти такое место, где ее нет и не было. Хороший дом – не тот, где никто никогда не умирал. Это почти невозможно, если дому есть хотя бы сто лет. Хороший – тот, в котором умирали только своей смертью и с миром. И я легко могу отличить такой дом от дурного. Чувствую захоронения под городскими улицами – это вовсе не редкость, старые захоронения есть где угодно. Вижу… да много чего еще вижу. Да, без всей этой информации вполне можно прожить, но я с детства привыкла все это чувствовать.
Это как с обонянием: нельзя сказать, чтобы мы так уж активно им пользовались. Не собаки же мы, в конце концов. Но оно доставляет нам удовольствие – когда ароматы приятные. Или, наоборот, предостерегает, что куда-то ходить не стоит, поскольку ничего хорошего мы там не найдем. А еще оно дает нам дополнительную информацию о людях: кто-то выглядит брутально, но отдает предпочтение цветочному мылу, кто-то злоупотребляет духами, а кто-то вообще не слишком любит мыться, и от такого человека мы предпочтем держаться подальше. А иногда именно обоняние предупреждает нас об опасности – скажем, благодаря запаху мы понимаем, что не стоит что-то есть. Лишиться обоняния – вроде бы чаще всего не смертельно, но мир разом выцветет, потеряв множество красок.
Так же и с моим даром. Он когда-то предупреждает, когда-то помогает, а когда-то и мешает – как обоняние в зловонном месте. Но без него мир будто разом теряет объем, одну из своих граней.
Все это совершенно невозможно объяснить кому-то, кто лишен такого дара – со стороны он представляется исключительно мрачным и зловещим.
Я ненавижу черный турмалин.
Но сейчас я сжала в кулаке подвеску – и Рэндаф рядом со мной мгновенно исчез. Как и неясная блеклая фигура у входа в дом скорби.
Доктора Дикарда я нашла в его кабинете – благо с прошлого визита успела запомнить его расположение.
– Ниссард сыщик? – мужчина как-то торопливо подскочил со своего места и перегнулся ко мне, будто собираясь протянуть руку, однако тут же передумал и торопливо обошел стол, чтобы подойти. – Вам удалось что-то выяснить?
– Мне необходимо осмотреть чердак здания, – я решила не отвечать на вопрос. Не удалось выяснить по его делу – но не сообщать же о том, что я подозреваю кого-то из его сотрудников в совсем другом преступлении! – Есть кое-какие предположения.
– Не представляю, зачем это могло вам понадобиться, – доктор уже привычным жестом протер лысину извлеченным из нагрудного кармана платком. Должно быть, у него фантастические запасы этих платков, и каждый день он отдает прачке не меньше десятка. – Там никто не бывает. Однако… если вы считаете необходимым…
– Считаю, – я уверенно кивнула.
– Что ж, следуйте за мной.
Это оказалось легко. В самом деле легко.
Как рассказал доктор Дикард, поднимаясь передо мной по скрипучей лестнице с пыльными перилами, чердак практически не используется. Но время от времени туда отправляют всевозможный хлам, который почему-то не стали вывозить и списывать. Скажем, что-то из устаревшего оборудования – а вдруг однажды все-таки пригодится? Стул со сломанной ножкой – но в остальном целый, хороший стул. Может, когда-нибудь кто-то его починит. Но вероятнее всего, он так и будет пылиться, забытый всеми на чердаке.
Чердак тянулся над всем зданием и занимал изрядную площадь. Однако я сразу поняла, почему его не используют толком – потолок оказался настолько низким, да еще и покатым, что даже мне с моим невысоким ростом было не слишком уютно. А кому-нибудь вроде того же Рэмвилла пришлось бы, пожалуй, и вовсе пригибать голову.
И да, это оказался самый настоящий склад старого хлама. Пыльный настолько, что сразу отчаянно засвербело в носу. А еще здесь было не слишком светло – свет проникал через небольшие слуховые оконца в потолке.
Я внимательно осмотрелась. Плохо, что сейчас нет возможности пользоваться подсказками Рэндафа. Он говорил, где-то слева… ага, вот, вероятнее всего, и он – покосившийся деревянный комод с рассохшимися дверцами. Наверное, когда-то он украшал кабинет одного из врачей – может быть, и самого Дикарда.
Я прошла к комоду и принялась выдвигать ящики один за другим. Рэндаф сказал, третий снизу, но я выдвигала подряд – чтобы со стороны казалось, будто я ищу наугад. Я еще могу попытаться объяснить, что на чердак дома скорби мне указал мой дедуктивный метод, но конкретный ящик с двойным дном – это уж чересчур для дедукции.
– Вы что-то ищете? – нахмурился Дикард, подходя.
– Ммм, – я как раз дошла до нужного ящика. – О, вам не кажется, что здесь странное дно? Погодите-ка… в самом деле!
Это нельзя было назвать полноценным тайником – “второй уровень” ящика можно было легко обнаружить, просто внимательно осмотрев комод. Да и открывался он простым щелчком.
Думаю, весь расчет был на то, что никому не придет в голову изучать эту рухлядь, давным-давно забытую на чердаке среди гор ненужного хлама.
– Это… – доктор Дикард расширившимися глазами смотрел на содержимое ящика.
Неряшливой россыпью перед нами лежали драгоценности, общей стоимости которых наверняка хватило бы, чтобы выкупить несколько таких зданий целиком – и еще немало осталось бы.
В непонимающих глазах врача мелькнул алчный огонек. О да, наверняка соблазнительно обнаружить “клад” на своей территории. Увы, придется его разочаровать.
Я поворошила пальцем спутанные драгоценности. Серьги, пара ожерелий… ага.
– Изумрудная брошь ниссин Роминсон, – скучающе сообщила я, подцепив довольно безвкусное украшение. – Моей клиентки. Остальное… полагаю, прочие драгоценности, украденные из ломбардов и ювелирных магазинов, а также из домов зажиточных доревилльцев. Кстати, я заметил, ваш чердак запирается. У кого есть сюда доступ?
– У любого… – кажется, до главврача начало медленно доходить, что происходит на самом деле. – У любого из сотрудников. Запасной ключ хранится в одном из хозяйственных помещений. Мы закрываем его преимущественно чтобы не добрались пациенты. Вы же видите, здесь нечего запирать, это просто… старый хлам.
На последних словах голос Дикарда упал окончательно, и я кивнула.
– Полагаю, самое время вызвать полицию. Не находите?
Мой собеседник обреченно прикрыл глаза.
Если честно, на этом моменте мне стоило бы просто уехать. “Ювелирное дело” раскрыто… ну, почти раскрыто. Злоумышленника пусть вычисляет Рэмвилл.
Вряд ли Дикард решится присвоить что-то из краденых драгоценностей. Думаю, он будет, напротив, изо всех сил стараться помочь следствию найти преступника из числа своих работников – еще один скандал ему вовсе не нужен.
И уж точно он даже не станет к ним приближаться, если сообщить, что теперь все это, скорее всего, артефакты с неизвестными свойствами.
Но посмотреть, как Рэмвилл отреагирует на мой успех, по-прежнему хотелось.