– Ритуал, мой мальчик. Древний ритуал! Все это, – старик сделал широкий жест, указывая на стол, – самые примитивные, топорно выполненные, но накопители! И некоторые из них уже использовались и напитывались заново. В таком количестве они могут быть использованы только в ритуале!
Я понимала, о чем он говорит – собственно, я сама пришла к тем же выводам, даже еще не будучи уверенной в природе найденных артефактов.
Накопители – вообще самые примитивные и самые бесполезные артефакты. “Подзарядить” от них какой-то артефакт направленного действия крайне сложно, отдать эту энергию обратно магу – тоже. В общем, в легальной магии штука довольно бессмысленная, хотя и предельно простая в изготовлении. Именно их делают юные маги в академиях в качестве самых первых тренировочных упражнений по артефакторике, после чего под присмотром наставников безопасно их разряжают.
Но накопители позволяют сконцентрировать в одном месте большое количество ненаправленной магической энергии, и когда-то это их свойство использовалось в ритуалах.
Говорят, древние маги умели делать невероятные вещи – сравнивать с землей горы, поворачивать вспять реки, лечить незлечимые болезни и даже воскрешать мертвых. Вот только платой за это почти всегда была кровь. И чем невероятнее должен был стать результат, тем больше жертв требовалось для ритуала.
Неудивительно, что в наш просвещенный век вся ритуалистика под строжайшим запретом, разрешены только магия прямого действия, артефакторика и алхимия.
И все-таки ритуалистика до сих пор будоражит многие умы. Хотя бы потому, что проводить некоторые ритуалы могли очень слабые маги или даже не маги вовсе.
Накопители использовали при этом, конечно, и маги тоже. Дело в том, что для серьезного ритуала требовался именно большой разовый выплеск энергии, на который мало кто способен. “Сцеживать” энергию понемногу, давая себе время на восстановление, куда проще.
– Кстати, ниссард Рэндаф заверил меня, что среди здешних призраков есть те, кто вполне способен свидетельствовать, но он не смог назвать мне их полных имен, – это старик произнес, досадливо поморщившись. – Вы же понимаете, они не явятся ко мне сами, а для призыва мне нужны хотя бы имена! Думаю, следует расспросить докторов, чтобы…
– Ниссард – кто? – Рэмвилл выглядел сбитым с толку.
Полицейский некромант – а кто же еще? – скользнул взглядом по дяде, потом по мне и хмыкнул.
– Ах да, вечно забываю, что вы не видите… я говорю о спутнике этой усатой юной нисс, разумеется, – старик небрежно ткнул в меня пальцем. – По счастью, он почти не пытался удрать и даже назвал свое имя. Как я понял, она оставила его на чердаке охранять, хе-хе, сокровища. Но, конечно, мне на всякий случай все же пришлось его слегка связать. Вы понимаете, все эти призраки не так уж надежны, стоит только моргнуть – норовят раствориться в воздухе… ну-ну, дитя мое, я вовсе не планировал обидеть вашего знакомого. Разумеется, я его отпущу. Просто хотел быть уверен, что он не исчезнет раньше времени.
Я зажмурилась и сглотнула. Не то чтобы у меня еще оставались какие-то надежды сохранить инкогнито…
С другой стороны… зато теперь я точно могу рассказать о попытке отравить частного сыщика Патрика Вилкинса в этой самой клинике, и мне даже, наверное, поверят. И о призраке Юны Эйфил у озера.
Вот сейчас все и расскажу, мы сможем наконец открыто обменяться информацией, и расследование сразу станет куда более эффективным. Вот только открою глаза – и сразу расскажу. Хотя бы один глаз для начала.
*
…И ведь эти проклятые усы с самого начала отклеивались! Не зря я их все время проверяла!
Хотя… какая разница? Без артефактов старик-некромант во мне сразу признал “юную нисс”. Хоть и усатую. А может, он и раньше уже все у дядюшки Рэндафа выпытал. Судя по страдальческому взгляду последнего, ничего нельзя исключать. Не зря все же призраки некромантов не любят! Мало кому понравился бы тот, чьим приказам невозможно не подчиниться.
Ладно. Теперь все равно придется из всего этого как-то выпутываться.
Глубоко вдохнув, я решительно подняла взгляд.
И обнаружила, что меня с любопытством разглядывают оба мужчины. Правда, Рэмвиллу, кажется, не только любопытно, но и немного хочется меня убить. Самую малость.
В очередь бы встал, что ли. Много их таких, желающих, развелось.
– Итак, нисс…? – Рэмвилл чуть приподнял бровь.
– Вы же догадались, – фыркнула я. Сложно было бы не догадаться!
– Памела Оллинз собственной персоной, насколько я понимаю? И что же могло заставить благородную нисс из хорошей семьи разгуливать в столь… экстравагантном виде?
Я переглянулась с Рэндафом и еще раз поглубже вдохнула.
– Помнится, вы, ниссард детектив, предположили, что нисс Оллинз должна быть на редкость уродлива, чтобы остаться старой девой при таком наследстве, – невинно сообщила я, и старый некромант неодобрительно кхекнул, а сам Рэмвилл, кажется, слегка покраснел. – Так вот, видите ли… независимо от моих, хм, внешних данных – никакого наследства у меня не осталось. Если не считать доходного дома в Доревилле, в который был превращен дом моей семьи. Некоторый доход он в самом деле приносит – но не такой уж великий, особенно по столичным меркам. Здание не строилось под доходный дом, и не слишком для этого приспособлено. Жить с удобством можно только в паре комнат, остальные предназначались для прислуги, а то и вовсе были кладовыми и гостиными, и теперь сдаются по дешевке… да, впрочем, о чем я говорю, уж вы-то, ниссард Рэмвилл, отлично об этом осведомлены, вы ведь живете в моей собственной спальне! – тут я на секунду замолчала и неожиданно для себя покраснела, осознав, насколько двусмысленно это прозвучало. И тут же торопливо добавила, – в моей бывшей спальне. Что касается моего наследства – за годы, пока дядя Вильгем был моим опекуном, оно просто… исчезло. Дядя что-то куда-то вкладывал, какие-то вложения оказывались неудачными. Что-то продавал и якобы тратил на мое содержание и образование. Долю в телепортационной компании он продал сразу – с такой скоростью, будто успел договориться с папиными партнерами еще до официальных похорон. Вырученные деньги тогда вроде бы положил в банк до моего совершеннолетия… но тот банк, к несчастью, вскоре прогорел, оставив своих вкладчиков ни с чем. Тем временем собственные дела дяди Вильгема все эти годы шли в гору. Знаете, он никогда не был таким уж удачливым дельцом… пока ему не достались все деньги Оллинзов. Сегодня он – один из богатейших людей страны. То есть почти так же богат, как был когда-то мой папа. Только папу знали все, он был лицом телепортационной компании. А дядя Вильгем предпочитает оставаться в тени.
– Постойте, дорогая моя, – некромант нахмурился, – неужели вы не попытались как-то отстоять свои права?! Ведь все, выходит, шито белыми нитками!
– А как? – я только горько хмыкнула, пожав плечами. – Дядя – делец, для него важна репутация. Пока видимость приличий соблюдена, его партнерам безразлично, откуда взялись его деньги. Но если станет известно, что он обобрал сироту, с ним больше никто не захочет иметь дел. А значит, дядя Вильгем будет защищать свою репутацию любой ценой. Любой, понимаете? При этом в его руках – и деньги, и связи. А в моих… ничего. Он намекал, что, если я попытаюсь поднять шум, он без труда упечет меня в лечебницу для душевнобольных. Возможно, как раз в эту самую. Я…
– Что за чушь, дорогуша! – кажется, старик даже слегка рассердился. – Высший королевский суд, обратись вы к нему после своего совершеннолетия, потребовал бы расследования всех финансовых операций за годы, пока вы были под опекой!
– К тому же в вашу пользу наверняка свидетельствовали бы все друзья ваших родителей, – поддержал его Рэмвилл.
Я беспомощно пожала плечами.
– У дяди наверняка на этот случай был план… у него ведь были годы, чтобы все подчистить, понимаете! Он мог бы заплатить судьям, следователям…
Чем больше я говорила, тем более наивными казались собственные аргументы. По сути – я не могла точно знать, что будет, если я попытаюсь законно отстаивать свое наследство. Может, у меня бы все и получилось. Или все получилось бы у дяди. Но у него шансов наверняка было больше. Пусть правда на моей стороне, но как верить в правосудие после того, как мне однажды уже не поверили и закрыли дело об исчезновении мамы и папы?
Друзья родителей… да, может быть, они бы и свидетельствовали в мою пользу. Или нет. Я была ребенком, когда видела их в последний раз, а дядя убедил меня, что никто из них не станет меня защищать. Я и со своими-то детскими друзьями потеряла всякую связь и даже не знала бы, о чем с ними говорить, встреть я их теперь в Доревилле. А может, кого-то уже и встречала – так и не узнав.
Правда в том, что я привыкла считать дядю Вильгема едва ли не всесильным. Он все эти годы управлял моей жизнью, решая, где мне жить, куда ходить, с кем общаться и даже как одеваться.
Нет, он вовсе не был со мной жесток. Самым страшным наказанием за непослушание был домашний арест наедине с гувернанткой и няней на несколько дней, а то и недель. Но после детства с любящими родителями эти десять лет показались мне настоящим адом. Мама и папа редко мне что-то запрещали и практически никогда не наказывали. Под опекой дяди вся моя жизнь была расписана по минутам и в то же время оставалась совершенно пустой и невероятно унылой.
А еще я знала, что слова дяди никогда не расходятся с делами. И безоговорочно поверила его угрозам – пусть даже не высказанным до конца.
– Он просто запугал вас, дитя мое, – понимающе и печально кивнул старик. – И вы отказались от борьбы.
– Нет! – я выпрямилась. – Не отказалась! Просто… я подумала… то есть я все эти годы думала об этом и хотела понять, что могло случиться с моими родителями. И почему их дело толком не расследовали. Ниссард Оттон Вилкинс – вы ведь, наверное, тоже читали эти истории в “Вестнике”, верно? – так вот, ниссард Оттон Вилкинс всегда говорит, что при расследовании любого преступления надо искать мотив. Искать, кому выг