Но меня всё же одолевали сомнения. А когда через пару минут кислый запах от чугунка усилился и наполнил кухню, сомнения переросли в уверенность — вряд ли это съедобно.
17
Находиться с кашей в одном помещении оказалось совершенно невозможно. Пришлось вынести её на крыльцо. И после проветрить кухню.
О том, как буду это есть, думать не хотелось. Попозже подумаю, когда время придёт.
А пока мне предстояло решить, как вымыться без ванны. Из крупной тары у меня был таз и два ведра. Поразмыслив, я прибавила к ним черпак. Пригодится.
Таз поставила на пол перед печью. Налила в него немного горячей воды, чтобы ноги не мёрзли. Потом подтащила оба табурета и взгромоздила на них вёдра. А на краешке уместила кусочек мыла, замоченный в мисочке.
Неожиданно передо мной встал вопрос ещё более сложный. Как снять платья? Пуговки-то располагались на спине. С одеждой всегда помогали служанки. Мне и в голову не приходило, что без помощи я с этими платьями не управлюсь.
Ткань была плотной. Верхнее платье тяжёлым и узким в плечах. Почему я раньше не замечала, какую неудобную одежду ношу.
Покрутившись из стороны в сторону, я так и не сумела расстегнуть ни одной пуговки. Зато запыхалась и вспотела. Будто два раза за дровами сходила.
И что мне делать?
Не могу же я вечно ходить в этих проклятых платьях!
Бросила последний, прощальный взгляд на дорогую ткань, которую я выбирала сама, когда мне это ещё позволялось, и решилась. Достала из ящика ножницы и начала резать. Сначала верхнее, затем нижнее. С тугим и плотным корсетом пришлось повозиться, пока не догадалась, что разрезать нужно только шнуровку.
Без узкого лифа платья руки легко заходили за спину. И с каждой освобождённой петлёй становилось легче дышать. Наконец он упал на пол. Я стянула сорочку и осталась абсолютно голой.
Процесс раздевания занял много времени. Вода в вёдрах почти остыла, пришлось снова греть чугунок.
Ходить по дому обнажённой было непривычно. Воздух щекотал кожу и гнал по ней волны мурашек. Я подкинула в печь дров, чтобы стало теплее, и приступила к первому в новой жизни мытью.
Встала в таз. Горячая вода на дне грела ступни. В левое ведро опустила голову. Так, чтобы волосы полностью оказались под водой. Ещё и полила сверху из черпака. Затем слегка отжала, намылила и начала тереть, массируя кожу головы.
Только сейчас я до конца прочувствовала, насколько грязной была до этого момента. И как же приятно всё это с себя смыть!
Когда мне показалось, что волосы уже достаточно намылены, я снова опустила голову в ведро. И тщательно прополоскала. Вода стала мутной. Пришлось черпать из второго ведра и осторожно поливать сверху, стараясь, чтобы стекало в таз.
Не уверена, что смыла всю пену, но чистой воды осталось не так много. Поэтому я закрутила волосы на макушке и принялась за остальное.
Только когда купание было закончено, я сообразила, что у меня нет полотенца. Просто не подумала об этом.
И сейчас, стоя в тазу с остывающей водой, со стекающими по телу ручейками, я пыталась быстро вспомнить, есть ли у меня какая-нибудь чистая холстина. Любой кусок материи. Ну хоть что-нибудь…
Но ничего не было.
Совсем ничего.
Стирку я оставила на потом. Мои платья пришли в негодность. А найденная в людской одежда слишком пахла сыростью. Я ведь просушила лишь то, что собиралась надеть.
В общем, вытираться было решительно нечем. А одна лишь мысль, чтобы использовать для этого грязную одежду приводила в негодование. Нет уж, не для того я мылась.
Я выбралась из таза. Ноги тут же озябли на холодном полу. Сняла одно из вёдер, освобождая табурет, и поставила его ещё ближе к печи. Открыла дверцу и села перед ней, постелив под ноги платье.
Волосы сохли долго. Я медленно разбирала их пальцами, с досадой вспоминая, что гребня у меня тоже нет.
Впрочем, и терпения надолго не хватило. Волосы были ещё влажными, когда я заплела косу, замотала её на затылке и сколола. Позже досохнут.
Сначала я оделась.
Одежда оказалась мне велика. Но рубаху я заправила в штаны, а на них были завязки, которые помогали держаться на талии. В общем, своим новым нарядом я осталась довольна. Главное, что чистое. И даже лёгкий запах сырости меня смущал лишь поначалу. Потом привыкла и почти перестала замечать.
Вот без корсета я чувствовала себя странно. Даже дышалось иначе. Но мне понравилось. Это было похоже на мою новую жизнь — непривычно, но свободно.
Я улыбнулась своим мыслям и отправилась убирать беспорядок.
Несмотря на то, что я старалась проявлять осторожность, всё вокруг было залито водой. Сказывалось отсутствие опыта. Ничего, скоро научусь.
Воду на полу я вытерла остатками платья. А в тазу замочила одежду. Позже попробую постирать. В детстве я много раз видела, как этим занимаются прачки, а потом полощут в реке. Мне придётся довольствоваться лишь тазом. Но, раз помыться сумела, значит, и постирать смогу.
И вообще, после купания я чувствовала себя превосходно. Проснулся зверский аппетит, напоминая, что обед я тоже откладывала на потом. Вот только воспоминания о кислом запахе из чугунка немного сбили настрой.
Я утешала себя тем, что остывшей каша может стать лучше. Вот только это оказалось неправдой. Не стала.
Тем не менее, я положила немного в миску и, стараясь не дышать, попробовала. Но тут же выплюнула обратно. На вкус каша оказалась такой же гадкой. Есть её было невозможно.
18
Пришлось выбросить всё в сугроб и тщательно вымыть посуду. Во рту так и оставался неприятный привкус. Даже кружка соснового отвара не помогла. К тому есть хотелось всё сильнее.
Я достала своё сокровище и отколола кусочек. Сахарная сладость прошлась по языку и взметнулась к нёбу, замещая кислый вкус. Очень скоро от него не осталось и следа. Я прикрыла глаза от удовольствия.
В новой жизни у меня были лишь маленькие радости, но они приносили несоизмеримо больше, чем прежняя роскошь.
Оставшийся сахар я снова завернула в бумагу. Убрала в порядком покорёженную жестянку и спрятала в буфет. Я была очень экономной.
Но есть всё же хотелось.
То ли сахар запустил в организме мыслительные процессы, то ли на них благотворно повлиял голод. Но я вспомнила о подвале. И ведь собиралась проверить, но под массой дел, которые на меня навалились, совершенно забыла.
Дверца в подпол находилась на прежнем месте — под лежанкой. Насью пытались убедить, что это неудобно. Надо каждый раз сдвигать, чтобы открыть дверь. Но она оставалась при своём мнении — зато незаметно.
И оказалась права. Дверца не попадалась мне на глаза, вот я о ней и не вспоминала. Пока голод не заставил.
Сдвинуть тяжёлую лежанку оказалось непросто. Пришлось стянуть матрас и все мои «одеяла». И даже после этого я приподнимала одну сторону на пядь, делала несколько коротеньких шажочков в сторону и снова ставила на пол. Пока освободила дверцу, вспотела и запыхалась.
И как это давалось Насье так легко?
Прямоугольник входа почти слился с полом, видно, давно его не открывали. Только кованое кольцо темнело в выемке.
Я выдохнула, схватилась за кольцо тремя пальцами и потянула на себя. Тяжёлая дверца чуть сдвинулась, заскрипела, но не открылась. Пришлось добавить вторую руку и резко рвануть. А потом повторить это несколько раз.
От сырости доски слишком разбухли и с трудом поддавались. Открыть крышку люка оказалось ничуть не легче, чем сдвинуть лежанку.
И когда она наконец, натужно скрипя, вышла из пазов, мне пришлось присесть на лежанку, чтобы немного отдышаться.
Из тёмного зева на меня пахнуло холодом и немного сыростью. К моему удивлению, гораздо меньше, чем меня встретило во флигелях.
Подумав, я натянула найденный в людской тулуп. Он был огромным и доставал мне до колен. Рукава пришлось подворачивать дважды, прежде чем из них показались мои запястья. Зато сразу стало теплее. А на голову я накинула одну из занавесок и закрутила шалью.
В таком наряде я больше походила на сноп соломы, да и подвижность у меня была примерно такой же. И всё же раздеваться не стала. Вряд ли в подполе меня ожидает что-то опасное. Поэтому между резвостью и теплом, я выбрала тепло. Снова заболеть и проваляться несколько дней в постели мне не хотелось.
Зажгла две свечи из Насьиных запасов. Одну, в подсвечнике, оставила на верхней ступеньке лестницы, а вторую взяла с собой.
В подполе было темно и жутковато. К счастью, он был небольшим. По площади меньше флигеля. И всё же света недоставало, а в углах шевелились тени.
Я решила быстренько всё тут осмотреть, схватить еду, если повезёт найти, и бежать обратно.
Вот только меня ждало разочарование. Полки, занимавшие три стены из четырёх были пусты. Из больших деревянных коробов, в которых хранились овощи, доносился гнилостный запах. Я даже светить в них не стала. Побоялась.
Чувствуя жуткое разочарование и уже раздумывая, где же мне взять еды, я собралась подниматься наверх. На территории усадьбы раньше был большой погреб. Вот только я не помнила его точное расположение. Где-то между флигелями и огородом. Сумею ли я найти погреб под толстым слоем снега — это большой вопрос. Но, видимо, придётся идти на расчистку, потому что без еды я долго не протяну.
Я заметила его случайно. Даже не заметила. Просто тень от свечи, скользнувшая по дальней стене, имела прямые линии, сходившиеся под углом.
Что это такое?
В тёмном подвале чёрный кованый сундук было легко не заметить. Да я и не заметила. Так бы и ушла не солоно хлебавши, если б не эта тень.
Но сундук был. Большой, вместительный, оплетённый широкими железными лентами.
Я задержала дыхание, поднося свечу ближе. Всё-таки Насья доверяла только замкам и могла запереть сундук. Тогда я его не открою. Но тут же выдохнула — из проушины торчала короткая деревяшка. Когда я потянула её, она рассыпалась трухой.
Снова стало не по себе. Сколько ж времени усадьба пустует?