Мысль возникла столь неожиданно, что я резко отстранилась. И как только прервала поцелуй, сияние исчезло.
Я открыла глаза, пристально вглядываясь в лицо Морейна. Кажется, бледность уже была не такой явной. И тени вокруг глаз не такими глубокими. Да и дыхание выровнялось. Теперь я ясно видела, что Морейн просто спит.
Неужели он выздоровел от одного лишь поцелуя?
Я коснулась его лба. Он был всё ещё горячим. Значит, не выздоровел, но ему стало немного лучше.
Ободрённая своим успехом, я снова склонилась над Морейном и коснулась его губ.
На этот раз сияние вспыхнуло мгновенно, будто только и ждало моего приближения. Талию обвили мужские руки, прижимая меня к груди. Я успела изумиться краткому ощущению удовольствия, прежде чем осознала, что происходит, и вскочила с лежанки.
Морейн смотрел на меня. На его лице читалось удивление.
— Ты поцеловала меня? — хрипло произнёс он.
— Ты просил, — чувствуя смущение, я отвернулась, делая вид, что поправляю свою постель на печи.
И услышала за спиной тихое:
— Спасибо.
Почему-то эта вежливая благодарность задела меня. Будто передала ему соль за обедом, а не поцеловала.
Я резко повернулась и уставилась на него. Хотелось взглядом выразить всё возмущение, что всколыхнулось сейчас внутри меня. Но, видимо, не получилось, потому что Морейн смотрел спокойно и даже с лёгкой улыбкой.
— Не надейтесь, что вам удастся уйти от объяснений, — процедила я.
Слова, выходили из горла с трудом, словно преодолевая преграду. Звуки получались шипящими. Это разозлило меня ещё больше. Как и удивление, появившееся во взгляде мужчины.
— Вам придётся мне всё объяснить, — раздражаясь, я говорила всё быстрее и громче. — Кто вы такой? Как попали сюда? Откуда у вас магическое истощение? Откуда вообще у вас магия, ведь её не существует! Вы поняли меня⁈
— Да, госпожа, — Морейн наклонил голову, и я осеклась.
Проговорилась…
Как я могла настолько забыться? Ведь решила же, что не стоит сообщать незнакомцу, кто я на самом деле. Хотела притвориться деревенской девушкой, живущей в заброшенной усадьбе.
Теперь он всё понял. Бессмысленно отрицать или пытаться переубедить его.
Я и не стала. Не хочу выглядеть ещё более глупо.
— Есть будете? — сейчас у меня не хватало духу смотреть ему в лицо, поэтому рассматривала потемневшие доски пола. Раздражение схлынуло, будто его и не было. Теперь я чувствовала себя уязвимой.
Морейн не спешил с ответом, словно нарочно мучая меня. Пришлось всё же поднять голову. И я тут же встретилась с пристальным взглядом, изучающим меня.
В груди заворочались дурные предчувствия. Я не знаю этого мужчину. Мы с ним заперты в пустой усадьбе. На вёрсты вокруг ни одного человека.
Я уже забыла о своих выводах насчёт Морейна. Всё затмил прежний ужас перед мужской властью надо мной и собственной беспомощностью.
Если Морейн задумал недоброе, кто ему помешает это осуществить?
В горле запульсировала венка. Ладони вспотели, но я даже не заметила, как вытерла их о штаны. По спине побежала стайка мурашек, холодя кожу. Я поёжилась, обхватив плечи руками.
Что мне теперь делать?
Выражение лица Морейна изменилось. В нём появилось что-то, похожее на смущение. Он даже приподнялся на локте и потянулся ко мне второй рукой, но тут же опомнился и сделал вид, что поправляет сползшее опять одеяло.
Вот только я не поверила. Незнакомцам нельзя доверять. Особенно — мужчинам.
Сначала в моей жизни появился опекун, которого я видела лишь в далёком детстве. Он устроил мой брак с Гилбертом, которого я впервые увидела лишь в день помолвки. А теперь на пороге моей усадьбы возник Морейн. Откуда он вообще мог появиться посреди заснеженной пустыни в своей тонкой городской одежде?
Я попятилась, не отрывая взгляда от мужчины.
Смущение на его лице сменилось сожалением. Морейн покачал головой.
— Вам не нужно бояться меня, госпожа, — произнёс он почтительным тоном. — Я не причиню вам зла.
Слова обнадёжили. И всё же этого было недостаточно.
— Я хочу, чтобы ты поклялся, что не причинишь мне зла! — потребовала я, радуясь, что голос хотя бы не дрожит.
— Клянусь! — пообещал он.
И сколько я ни вглядывалась в его лицо, не увидела там и тени злой насмешки. Кажется, Морейн и правда не хотел меня обидеть.
Дышать стало легче. Камень, сдавивший грудь, исчез. Теперь я и сама не понимала, чего так испугалась. Ну подумаешь, проговорилась. Ну узнал он, что я не простая крестьянка. Разве это имеет значение здесь и сейчас — в занесённой снегом пустой усадьбе, когда до весны ещё долгие месяцы?
— Так ты голоден, Морейн? — я решила отбросить условности. К чему уже выкать, после всего что произошло?
— Я с удовольствием поел бы, госпожа, — а мой постоялец говорил с осторожностью, подбирая слова. Как будто ему не понравился мой страх, и он желал избежать повторения.
«А может, третий незнакомец принесёт в мою жизнь удачу?» — подумала я и разрешила:
— Называй меня Оливия.
28
Я налила бульон в глиняную миску. Отыскала в ящике медную ложку. Она хоть и была меньше деревянной, зато с удобным зауженным краем, чтобы кормить больного.
Уже собралась отнести обед Морейну, как он сам вышел из-за печи. Босой и без рубашки, с перевязанными лоскутом моей сорочки рёбрами. Ноги шлёпали по деревянному полу, а ладонь вела по шершавому боку печки, отпускать которую Морейн не решался. Всё же он был ещё слаб.
— Ты зачем встал? — я старалась говорить строго, смущаясь его полураздетого вида. Хоть бы одеяло на плечи накинул, что ли.
— Устал лежать, — легкомысленно ответил он.
Если бы при этом Морейн не передвигался маленькими шажочками, выверяя каждый, я бы даже поверила. А так почему-то обиделась. Я тут старалась, бульончик ему варила, ложечку выбирала, чтобы с неё болезного кормить, а он… Добрался до стола и с явным облегчением опустился на лавку. Спиной упёрся в бревенчатую стену, обретя наконец устойчивое положение. И сразу же приободрился, поглядывая по сторонам и поводя носом.
— Ну тогда ешь сам, — интонация вышла не слишком гостеприимной.
Миску перед ним я тоже поставила резковато, ложка звякнула о край. Впрочем, Морейна смутило не это, а содержимое тарелки.
— А больше ничего нет? — поинтересовался он с такой интонацией, что мне захотелось надеть миску ему на голову. Мужчина не испытывал особой благодарности, что я прислуживаю ему. Напротив, воспринимал это как нечто совершенно естественное.
Это одновременно и злило, и при этом будило внутри меня какое-то новое ощущение, похожее на ответственность. Да, наверное, это потому, что я спасла Морейна и теперь за него отвечала.
— А чего ты ещё хочешь? — интонация, тем не менее, миролюбивой не получилась, что опять было проигнорировано.
— Ну… — протянул он, — чего-нибудь посущественнее. И ещё хлеба. Побольше.
Я растерялась. Посущественнее — это что?
— Ну… — ответила с его же интонацией, взглядом обегая плиту. — Есть мясо, — Морейн одобрительно закивал, — фасоль, — ещё кивок, — и сосновый отвар.
Выражение лица у него стало удивлённо-обиженным, будто я обидела его в лучших чувствах.
— И всё? — изумился он.
— А ты думал, у меня тут столичный повар готовит из королевских запасов?
Моё терпение заканчивалось. Морейн неимоверно раздражал. Прежде я не испытывала такого к другим мужчинам. Опекуна опасалась. Гиберта боялась и ненавидела.
Ну разве что в далёком детстве, когда играла с крестьянскими мальчишками. Мы все тогда были на равных. И я могла разбить нос любому, кто косо посмотрел на моё розовое девчачье платье. За что я пользовалась уважением среди младшего населения Дубков.
— Извини, я не подумал, — прервал мои воспоминания полный сожаления голос. — У тебя, наверное, негусто с припасами?
— На тебя может не хватить! — отрезала я. Но положила фасоли во вторую миску, добавила сверху варёного мяса, которое всё равно оставалось немного жёстким, и поставила перед Морейном.
— Спасибо! — он просиял, словно на столе была не варёная фасоль с недоваренным мясом, а обед из трёх блюд. Хотя если подумать, то блюд действительно три — бульон, мясо и фасоль.
И сосновый отвар. Прямо-таки королевский пир получается. Себе я готовила только одно блюдо.
Я отошла к плите и вылила в кружку остатки отвара. Пусть пьёт, мне не жалко, заварю ещё.
Обернувшись, я наткнулась на растерянное выражение лица. И взгляд у Морейна был такой жалкий, затравленный, как у обманутого в лучших чувствах. Наверное, я бы долго не смогла понять, что ему не нравится, если б он, с трудом прожевав и проглотив кусочек мяса, не возмутился:
— Это же есть невозможно! Кто тебя учил готовить?
Это стало последней каплей, упавшей в чашу моего терпения. Она переполнилась, и из неё хлынул настоящий поток, грозя утопить в себе забывшего о вежливости гостя.
— Знаешь что, меня никто не учил готовить. Потому что у меня была сначала кухарка, потом повар. И ещё прислуга, которая исполняла мои пожелания. Стирала мою одежду. Чистила снег перед домом. Я ничего этого не умела раньше, но учусь. Потому что мне пришлось. И если тебе что-то не нравится, дверь — там! — я указала пальцем направление.
Пусть это было совсем неаристократично. И ещё невежливо. Но он ведь первый начал.
Высказав всё, что накипело, я вздёрнула подбородок и ушла за печь. Забралась на свою лежанку, решив, что уже достаточно с ним возилась. Дальше пусть сам о себе заботится.
Мясо ему моё не нравится. Ишь ты, какой привередливый. Пусть тогда сам готовит.
Я перевернулась на спину, сложила руки на груди и уставилась в закопчённый потолок. Кухню наполнила давящая тишина. Только потрескивали угольки в печи.
А потом зашевелился, завздыхал Морейн. Мне было всё равно. Даже если он сейчас грохнется в обморок, не двинусь с места. Пусть на полу лежит. Может, когда заслонку буду закрывать, одеялом его накрою. На большее пусть не рассчитывает!