Прощание вышло скомканным. Мне так много хотелось сказать ему, но мысль, что Ханту это уже не нужно, останавливала на полуслове. Он повторил обещание вернуться, как только сможет. Поцеловал мне руку, а затем красивым движением запрыгнул на борт телеги, будто всю жизнь только этим и занимался.
Старый Венс хлестнул воздух у лошадиного бока. И телега медленно тронулась в путь.
Я стояла в воротах и смотрела им вслед, загадав, если Морейн обернётся, то всё будет хорошо. А если нет, то… не будет.
— Барышня! — ко мне подбежала запыхавшаяся Нютка, заставив меня резко повернуться. — Барышня, там такое повылезло!
— Что? Где? — задумавшись о своём, я не сразу поняла, что она имеет в виду теплицу.
— Идёмте скорее! — выпучив глаза, Нютка тянула меня за рукав. — Я такого прежде не видала.
Я по инерции сделала несколько шагов вглубь усадьбы, но потом остановилась. Отцепила Нюткины пальцы от своего рукава и сдержанно попросила.
— Нют, ты иди, я тебя догоню.
— Барышня, оно такое противное, страшное. Пойдёмте со мной! — и снова попыталась ухватить меня за рукав.
— Нюта, я же сказала, что сейчас приду. Иди, пожалуйста, — даже голоса не повысила. Но Нютка удивлённо распахнула глаза и смотрела, будто у меня на голове выросло дерево.
Но мне было не до удивления горничной, я снова вернула взгляд на дорогу. Телега по-прежнему двигалась к лесу. А её пассажир всё так же смотрел перед собой, не собираясь оборачиваться.
Или он обернулся, когда я отвлеклась? Надежда, что это так, была небольшой. Но всё же была.
Я дождалась, пока они скроются за деревьями, и лишь затем закрыла ворота. Меня одолевала злость на Нютку, из-за которой я так и не узнала — оборачивался Морейн или нет.
Невиданный страх в теплице оказался корнями горьца, похожими на огромных гадких личинок. Я только хмыкнула. Хант и тут умудрился устроить переполох.
— Надо выкорчевать всё это, — я указала на аккуратные ряды горьца. — А то разрастётся, весь мёд испортит.
— Так это горец? Я его без цветов-то и не видала, — Нютка уже с интересом рассматривала белёсые корни, которые Морейн магическим способом умудрился выращивать без стеблей. — Никогда б не подумала, что баре его в теплицах садить вздумают.
И тут я захохотала.
Как объяснить девчонке, что мы здесь выживали с минимумом продуктов. Для нас с Морейном всё, что могло разнообразить рацион, считалось деликатесом.
Ну вот, опять у меня в мыслях Морейн. А ведь он только уехал…
Вечером я впервые отправилась ночевать в свою девичью спальню. Большой дом привели в порядок, подготовив и гостевую комнату. Она предназначалась для Морейна. Я не сразу решилась признаться, что комната не понадобится. А теперь проходила мимо закрытой двери и снова думала о нём.
Утром я начала разбирать бабушкины вещи. Хватит хранить память, пора жить дальше. Тем более мне не нужно всё это, чтобы её помнить.
Это занятие меня неожиданно увлекло. Сначала я собрала бабушкину одежду, решив отдать нашим женщинам. Пусть решают, что можно носить, а что пустить на тряпки.
Затем навела порядок в секретере. Разобрала бумаги, среди которых оказались копии документов на владение недвижимостью в столице и пригороде. А ещё ценных бумаг, по которым в конце года я должна получать доход.
Оказывается, я весьма богата.
Должна быть.
Если, разумеется, сумею отыскать сами документы.
Эта находка родила множество вопросов. Почему бабушка не отдала документы мне? Знал ли о них опекун, и если знал, почему не сообщил? И если бабушка отдала бумаги ему, где они могут находиться сейчас?
До осени мне нужно подготовить план, чтобы в столице действовать чётко, разобраться со всеми делами и больше туда уже не возвращаться.
Я решила исполнить желание своих родных и остаться в Дубках. Я не приспособлена к жизни в столице. Все они были правы, здесь для меня безопаснее.
Венс вернулся через две недели. Он привёз оставшихся людей и необходимые нам припасы. Морейна с ними не было.
— А барин-то сказал не ждать его. Говорит, я, значит, своим ходом вернусь, — рассказывал мне Венс немногим позже.
Я не сумела скрыть разочарования при этих словах. Мои худшие предположения становились реальностью.
— Да полноте вам, барышня, переживать. Вернётся барин-то. Как пить дать вернётся!
— Спасибо, Венс, — я улыбнулась старику и вернулась в теплицу. С некоторых пор только здесь я находила хотя бы временное успокоение.
Ровно с того момента, как обнаружила, что наша с Морейном любовь имеет последствия.
60
Первой реакцией была радость — у меня будет ребёнок от Морейна. Но затем пришёл испуг. Как растить малыша одной?
Да, я не совсем одна. Рядом со мной верные и преданные люди. Но этот ребёнок всё равно будет незаконнорожденным. Он станет парией в свете. Изгоем.
Я очень переживала за будущее малыша. И всё равно мне не пришло в голову выдать его за сына Гилберта. Даже на мгновение. Я не хотела, чтобы мой ребёнок был как-то связан с именем графа Дайна.
Я стала очень нервной. Временами тревожность не отпускала меня большую часть дня. И даже ночью я не могла сомкнуть глаз, засыпая уже перед рассветом.
До изнеможения работала в теплице, чтобы отвлечься от тяжёлых дум и наконец провалиться в такой же тяжёлый, мучительный сон. Есть я тоже стала очень мало, поскольку большинство продуктов, даже их запах, вызывали у меня тошноту.
Я совершенно измучилась. Не знаю, до чего бы в итоге могло дойти, если бы Насья не начала приносить мне отвары. Дважды в день.
Утренний сильно горчил, но хорошо снимал тошноту. А вечерний, душистый и пряный, помогал мне уснуть.
— Насья… — я растерянно глядела на неё. Кухарка почти неделю готовила для меня отвары, прежде чем я догадалась, что она знает о моей беременности.
— Я ведь тоже, когда на сносях была-то, вся измучилась, пока матушка, пусть будет лёгкой её небесная дорога, не показала мне нужные травы, — сообщила Насья с ласковой улыбкой. И погладила меня по волосам.
А я не решилась спросить, что случилось с её ребёнком, о котором она никогда прежде не упоминала.
— Спасибо, — обняла её крепко, прижимаясь к груди.
— Не печальтесь, барышня, всё перемелется, мука будет, — произнесла она, наконец отстранившись. — А ребёночка вашего вырастим. И на ноги поставим. Вы только его поберегите-то. Не переживайте так и не напрягайтесь. А то сбросите раньше срока…
Предупреждение Насьи будто раскрыло мне глаза. И я взяла себя в руки. Переложила свою работу на других женщин, а сама стала больше отдыхать, гулять, немного рисовать, а однажды вечером даже решилась сесть за фортепьяно. Правда сыграла лишь одну пьесу. После трёх лет в сыром доме инструмент звучал ужасно, будто жаловался на плохое обращение и требовал руки мастера.
Я попросила Венса при следующей поездке в город привезти настройщика.
Постепенно жизнь в усадьбе вошла в свою колею. Минула весна, и наступили по-настоящему летние деньки.
Огород и близлежащие поля были засажены. Привезённый скот пасся на сочной зелёной траве. Окрестности усадьбы превратились в идиллические картины, которые так и просили их запечатлеть.
Мои тревожность и тошнота давно отступили. Я наслаждалась будущим материнством. Каждое утро рассматривала ещё совсем небольшой животик в напольном зеркале. А потом весь день разговаривала с малышом. Рассказывала ему о нашем будущем.
По всему выходило, что рожу я как раз незадолго до годовщины своего вдовства. А значит, мне придётся оставить ребёнка на попечение Насьи и ехать в столицу одной.
Возможно, стоило бы задержаться на месяц-другой. Прийти в себя после родов, да и малыш бы немного подрос. Но я не хотела затягивать с официальным признанием себя свободной женщиной.
К тому же у меня было, что предложить золовкам, чтобы они оставили меня в покое. Я планировала претендовать только на своё имущество, а от графского титула, Дайн-холла и прочего, принадлежащего этой семье, решила отказаться.
Титул не принёс мне счастья. А денег и своих достаточно. При условии, что я сумею отыскать оригиналы документов.
Внутри шевельнулся ребёнок, словно поддерживая моё решение. Я положила ладонь на живот. Сделала это осторожно, бережно. До сих пор растущая во мне жизнь казалась чудом.
Пусть Морейн причинил мне боль, но и он же подарил мне великое счастье стать матерью.
День сегодня был чудесный. Ярко-синее (как глаза Морейна) небо оттеняли белые клоки облаков. Солнце ещё не было слишком жарким даже в полдень.
Я собрала краски и кисти в этюдник и двинулась из усадьбы. Шла по-над берегом Луговки, то и дело вспоминая, что мы делали здесь с Морейном.
Вот тут он оступился и провалился в сугроб. Как потом оказалось Хант проскользил под снегом почти треть склона. И мне пришлось его выручать.
Тут мы добывали корни горьца.
А в этой ложбинке играли в снежки. Морейн повалил меня в снег и начал целовать…
Всё напоминало о нём. И вряд ли у меня получится когда-нибудь выбросить его из своих мыслей.
Я остановилась у склонившейся над высоким берегом сосны.
Место здесь было отличное. Обрывистый берег становился покатым. Когда на Луговке вставал лёд, мы с мальчишками катались с горки. Ве´рхом молодецкой удали являлось умение обогнуть растущие на склоне кусты и заехать на реку. Как-то я проскользила почти до середины русла. И ходила победителем до тех самых пор, пока бабушка не узнала о моих проделках.
Я установила этюдник в нескольких шагах от склона, подготовила краски и взяла кисть, готовясь сделать первый мазок.
Воздух за моей спиной странно завибрировал. Будто сделался гуще, плотнее.
Волоски на коже приподнялись от нехорошего предчувствия. Кисть выпала из ослабевшей в миг руки и затерялась в траве. Но я и не думала её поднимать.
Сглотнув ставшую вязкой и горькой слюну, я обернулась. Как раз вовремя, чтобы разглядеть рассеивающиеся клочья серого тумана и моего совсем не покойного мужа, который нарочито медленно поправлял манжеты и улыбался мне. Эта улыбка заставила меня вздрогнуть.