– Мой отец граф де Коленкур? Министр иностранных дел Франции? – спросила Мари-Клер с удивлением. Слезы высохли у нее на глазах.
– Увы, нет, – Анна Алексеевна вздохнула. – Будь это так, тебе не пришлось бы воспитываться в монастыре, а потом приезжать жить сюда, по сути, к совершенно чужим для тебя людям. Ты бы жила у него в Париже. Но твой отец погиб. Сейчас я покажу тебе его, подожди немного. – Анна Алексеевна отстранила Мари-Клер, прошла в соседнюю горницу и, открыв старинный, обитый железом сундук, достала свиток, обернутый трехцветным шелком.
Когда Анна Алексеевна развернула тряпицу, Мари-Клер догадалась, что это обрывок трехцветного знамени, на котором золотом было вышито слово: «Аустер-лиц…» – прочитала она и переспросила:
– Аустерлиц?! Что такое Аустерлиц?
– Аустерлиц? – Лицо Анны вдруг озарилось светлой, почти радостной улыбкой. – Теперь уж все забыто, дорогая моя. Но Аустерлиц – это наша молодость. То время, когда государь Александр Павлович только вступил на престол, когда мой Миша был жив, когда были живы князь Багратион и князь Кутузов. И Лешка Бурцев тоже был жив. А Денис Васильевич Давыдов только-только поступил в гусары. А Саша… Саша, сын княгини Лиз, – в глазах Анны блеснуло волнение, – он был совсем маленьким. Ему едва исполнилось четыре года. – Мари-Клер слушала ее с изумлением. – Аустерлиц. Так называлось небольшое селение в Австрии, – продолжала Анна, и темно-голубые глаза ее сделались глубже и ярче. – Там сошлись в сражении армии четырех государей, и один победил трех. Недавно коронованный французский император Наполеон Бонапарт победил соединенную армию русского и австрийского императоров, а также присоединившегося к ним прусского короля. Это была величайшая победа Франции и горькое, поучительное для нас поражение. Твой отец, маршал Мюрат, командовал во французской армии кавалерией. Через десять лет после той битвы он стал твоим отцом. Вот он. – Анна осторожно развернула свиток – это оказалась картина, писанная на холсте. По неровным краям было заметно, что ее вырезали из рамы, притом весьма грубо. Анна поднесла к картине свечу. Мари-Клер в робости приблизилась.
Молодой генерал на породистом вороном скакуне восседал гордо, статно. Черные волосы его под украшенной перьями шляпой вились по ветру, ярко-синие глаза сверкали.
– Красив? – спросила у нее Анна, и сама ответила: – Красив. Еще бы. Мюрат слыл первым красавцем и храбрецом своего времени. Маршал Иоахим Мюрат, король неаполитанский. Художник Гро изобразил его на этом полотне, и оно висело в апартаментах Мюрата в Неаполе. Там же и французское знамя, с которым конница короля атаковала под Аустерлицем Праценские высоты, обеспечив Бонапарту победу. Когда Мюрат был расстрелян, – ужас мелькнул по лицу Мари-Клер, она вздрогнула. – Да, девочка моя, твоего отца расстреляли австрийцы в 1815 году, вскоре после твоего рождения. Он сам командовал своим расстрелом и не сдался им до конца. Так вот, когда он был расстрелян, – рассказывала Анна, – один из австрийских офицеров, маркиз фон Шателер, вошел во дворец и сорвал полотно и знамя со стены. После он хвастался своими трофеями на Венском конгрессе. Мне очень не понравилось тогда его хвастовство, и я купила у него трофеи, чтобы сберечь их на память.
Я не знаю, как получилось так, что твоим отцом стал Мюрат, – продолжала княгиня Орлова, сворачивая картину и снова обертывая ее в шелк знамени. – Полагаю, что ты – дитя одной ночи, ночи отчаяния, когда и для него и для твоей матери рушился весь мир, империя Бонапарта погибала, а будущее оказывалось темно. Но, будь он жив, я уверена, он не оставил бы ни твою мать, ни тебя. Но только, – Анна Алексеевна иронически усмехнулась, – кто бы позволил ему оставаться в живых? Австрийцы бы никогда такого не допустили. Им, кстати, немало способствовали сами французы. То было время предательства и жестокости.
– Мой отец был королем? – выдавила из себя Мари-Клер. – Настоящим?
– Королем революции, – ответила Анна, – если можно так сказать. Он родился сыном простолюдина и начинал свой путь в революционной армии простым солдатом. Но на поле битвы он действительно выглядел королем. За то и получил от Бонапарта свой титул. Он был женат на сестре Наполеона, Каролине Бонапарт. Я знаю, что он любил свою жену. Она тоже умерла вскоре после его гибели. И император Наполеон умер. Совсем недавно. В ссылке на острове Святой Елены. Но знаешь, для чего я рассказала тебе о твоем отце?
– Нет, – растерянно пожала плечами Мари-Клер.
– Ты должна набраться мужества, – Анна Алексеевна обняла девушку и привлекла к себе. – Научиться терпеть и бороться. Не сдаваться до самого конца, как он. Твоя мать была слабой женщиной, она часто шла на поводу своих обманчивых фантазий. Но отец – он настоящий герой. Он умел не поддаваться судьбе, девочка моя. И ты должна взять с него пример. Надо быть сильной и стойкой. Начало получается тяжелым, но надо надеяться на лучшее. Запомни наш разговор и скрепи сердце. Никому не показывай, как тебе больно и плохо. Тогда победа окажется на твоей стороне. Все это, – она указала на реликвии, – по праву принадлежит тебе. Храни, как я хранила. Память об отце и о том времени, когда он жил. Тебе есть, чем гордится, – оставив Мари-Клер, она снова убрала портрет неаполитанского короля на прежнее место. – Возьмешь отсюда, когда пожелаешь.
В дверь постучали. Тонкий голосок горничной прокричал:
– Матушка Анна Алексеевна. Тама государыня-княгиня повелели сказать, что, мол, генерал За… – девушка запнулась от длинной фамилии, – Закревский, – выговорила она наконец, – енто… пожаловали-с.
– Ну что ж, пойдем. Сегодня все решится. Помни, о чем мы говорили с тобой. Крепи сердце. – Анна Алексеевна взяла дрожащую руку Мари-Клер в свою и повела девицу вниз.
Как и было уговорено, экипаж генерала Закревского, запряженный четверкой лошадей, подкатил к господскому дому в Кузьминках в шестом часу. Княгиня Потемкина и граф Анненков вышли встретить его на крыльце. На этот раз генерал, в своей неизменной соболиной шубе, сам вылез из экипажа – без помощи лакеев. И опираясь на трость, поднялся по ступеням. Оделся он франтовато – в ярко-розовый фрак, под которым виднелся малиновый жилет с шитьем. Трость же он выбрал с золотым украшением на ручке, изображающим голову льва.
– Милейший Петр Петрович, как я рада, – княгиня Потемкина радушно приветствовала его и протянула руку, которую генерал чопорно поцеловал, рассыпаясь в любезностях.
Потом сухо поздоровался с графом Анненковым – по возрасту тот приходился ровесником его сыну, и таковой факт безмерно раздражал генерала.
– Сразу же прошу в столовую, – пригласила его княгиня. – У нас как раз все готово. Тотчас и отобедаем.
Появление запудренного генерала в нелепом для его лет розовом фраке заставило Мари-Клер содрогнуться внутри – но помня наставления Анны Алексеевны, она не подала виду. Присела в реверансе, даже позволила старику подержать ее руку в своей, морщинистой и очень сухой, немного дольше.
– Прелестна, прелестна, – пробормотал генерал по-французски.
– Вы сегодня в одном тоне, – пошутила княгиня Лиз, но веселье ее было наигранным, и это чувствовалось. Зеленые глаза княгини, которые так напоминали Мари-Клер Сашу, оставались грустны.
За столом к радости Мари-Клер она оказалась довольно далеко от генерала Закревского. Княгиня Лиз усадила гостя подле себя и развлекала беседой, а также потчевала отменно. Юной француженке же досталось сидеть рядом с внешне сдержанной и строгой Анной Алексеевной, как раз супротив генерала Ермолова.
– Верно ли, мадемуазель, – спросил ее за горячим генерал, – я слышал, что вы свободно владеете турецким и арабским языками, знаете в легкости несколько кавказских наречий?
– Да так, – смутилась Мари-Клер и потупила взор.
– Откуда ж, позвольте полюбопытствовать? У вас родичи из восточных стран?
– Вовсе нет, – встрепенулась Мари, – меня научила сестра Лолит в монастыре кармелитов, где я жила прежде.
– Я же говорила тебе, Алексей Петрович, – вступила в разговор Анна Алексеевна, – что отец у мадемуазель маршал Мюрат, тебе, конечно, небезызвестный по Бородинской баталии, да и по всем прочим. Запамятовал никак? Так какие же восточные родичи? Мюрат, он король неаполитанский, а вовсе не мавританский или индийский.
– Это потому, что до Индии они не дошли, – слабо улыбнулся Ермолов. – На нас споткнулись. А так, глядишь, и индийскими, и поншерскими, и кашмирскими бы стали. Бонапарту – что? Он назвал да и ладно. А это неважно, что тот сапожник, а тот – сын бочара, а кто-то и вовсе бродяга бродягой. Главное – одет броско и звучит красиво. А позвольте узнать, мадемуазель, – генерал снова перевел на Мари-Клер взгляд проницательных глаз под седыми, кустистыми бровями, – сестра Лолит, которая учила вас языкам в монастыре, фамилию не Мациали носила?
– Фамилию? – изумленно переспросила Мари-Клер и растерянно замолчала. Она никогда даже не задумывалась, что у сестры Лолит, как и у всех остальных, вполне могла быть, даже должна была быть, фамилия. – Я никогда не слышала, – подавленно призналась она.
– А вот мне сдается, что Мациали, – уверенно произнес Ермолов и, обращаясь к Орловой, продолжил: – Я хорошо знаком с ней по кавказским делам.
– Ты что-то путаешь, Алексей Петрович, – недоверчиво ответила Орлова. – Монастырь во Франции находится. Причем здесь Кавказ?
Ермолов промолчал. Он неторопливо пережевывал мясо пряного духового зайца и сосредоточенно думал о своем. Время от времени Мари-Клер ловила на себе его взгляды, и тогда, смущаясь, вспыхивала румянцем и снова тупила взор.
– Мне надо бы сказать тебе несколько слов тет-а-тет, Анна, – промолвил Ермолов серьезно. – Удели мне время после.
Несмотря на обилие угощений и сверкание серебряной и золотой посуды, обед протекал вяло. Когда он закончился, княгиня Потемкина и граф Анненков пригласили генерала Закревского в малую гостиную, чтобы «побеседовать о нюансах» – так выразилась Лиз, имея в виду грядущее замужество своей воспитанницы. В столовой убирали посуду и накрывали к чаю.