– Да, я. Я и так много чего мою и убираю. Я раскладываю высушенную стирку, и Чжи Ен тоже помогает по дому. В этом доме только один человек не ударяет палец о палец.
Юн Йонг с возмущением уставилась на брата, но мать погладила его по голове.
– Он еще маленький.
– Нет, уже нет! Я с восьми лет заботилась о портфеле, тетрадках и уроках Чжи Ен. А в его возрасте мы мыли полы, вешали белье и готовили себе лапшу и яичницу.
– Он самый младший.
– Потому что он мальчик!
Юн Йонг швырнула на стол палочки и убежала в свою комнату. Мама вздохнула, глядя на захлопнувшуюся дверь. Чжи Ен переживала, что вся лапша размокнет, но не решилась начать есть.
– Если бы тут была бабушка, она бы порвала Юн Йонг на куски. Девчонка нападает на мужчину! – пробурчал младший брат, хлюпая лапшой. Чжи Ен дала ему подзатыльник. Мама не пошла утешать Юн Йонг и не рассердилась, а только добавила еще половник лапши в миску Чжи Ен.
– Тебе нужно есть больше горячего. И тепло одеваться.
Одна из ее подружек получила в такой день букет цветов от своего отца, а у другой было семейное торжество и торт. Но у большинства девочек все это оставалось секретом между дочкой и матерью. Болезненным, стыдным, неприятным секретом. И в семье Чжи Ен было так же. Налив ей добавку супа, мать избежала прямого разговора, как будто произошло что-то, о чем не принято говорить.
Ночью Чжи Ен лежала рядом с сестрой и не могла заснуть. Ей было неуютно и страшновато. Не спеша перебирая в голове все, что случилось, она думала про менструацию и про лапшу. Про лапшу и сыновей. Про сыновей и дочерей. Про сыновей, дочерей и их обязанности. Через несколько дней она получила подарок от сестры – мешочек размером с ладонь, в котором было шесть обычных прокладок.
Впитывающие прокладки и прокладки с крылышками появились в Корее только через несколько лет. Обычные прокладки упаковывались в магазине в черные пакетики и прятались с глаз подальше. Они плохо впитывали, их наполнитель сбивался к центру, и пользоваться ими было неудобно. Чжи Ен была очень аккуратной, но все равно кровь протекала на ее одежду и постель. Особенно это было заметно летом, когда она носила легкую одежду. Как-то Чжи Ен, полусонная, собиралась в школу и бродила между кухней и ванной, чтобы умыться, позавтракать и собрать свои вещи. Вдруг мама ахнула, оттащила Чжи Ен в сторону и показала ей на одежду. И Чжи Ен пришлось бежать в свою комнату переодеваться, как будто случилось что-то ужасное.
Но эти неудобства были мелочью в сравнении с болью. Чжи Ен слышала об этом от сестры и была готова, но второй день месячных принес сильные кровотечения. Грудь и живот распухли, весь низ тела ныл, болел и казался отекшим и несгибаемым. Школьная медсестра в таких случаях давала девочкам грелку с горячей водой – большую, красную, воняющую резиной, но это было все равно что объявить на весь мир о том, что у тебя месячные. Чжи Ен пробовала пить обезболивающие, которые рекомендовались от «головной, зубной и менструальной боли», но от них кружилась голова и тошнило. Так что Чжи Ен просто терпела. У нее появилась ни на чем не основанная идея, что ежемесячно принимать обезболивающие вредно для здоровья.
Лежа на полу, Чжи Ен делала уроки, прижимала руку к больному животу и повторяла про себя: «Не понимаю». Ведь через это раз в месяц проходит половина населения Земли. Если бы фармацевтические компании придумали нормальную эффективную пилюлю от менструальных болей вместо «обезболивающего», от которого тебя тошнит, они бы озолотились. Сестра налила горячей воды в бутылку, обернула бутылку полотенцем и дала Чжи Ен.
– Ты права. В мире, где умеют лечить рак и делать пересадку сердца, не существует ни одной нормальной таблетки от боли во время месячных. – Сестра показала на собственный живот. – Мир хочет, чтобы наша матка не знала лекарств. Как священное место посреди девственного леса.
Чжи Ен прижала бутылку к животу и хихикнула несмотря на боль.
Ким Чжи Ен пошла в старшую школу для девочек. Она находилась в пятнадцати минутах езды на автобусе. Еще Чжи Ен брала дополнительные уроки математики в известной подготовительной школе в получасе езды и много времени проводила в районе университетского кампуса, который находился в часе езды на автобусе. Поступление в старшую школу заметно расширило границы ее географического и социального мира и научило ее, что этот широкий мир полон извращенцев. В метро и в автобусе чужие руки хватали ее за грудь и зад. Некоторые психи прижимались к женщинам и терлись об их спины и бедра. В подготовительной школе, в церкви, на дополнительных занятиях старшие мальчики хватали девочек за плечи, поглаживали по шее, пытались рассмотреть грудь сквозь застежки рубашек и низкие вырезы футболок. Это вызывало у девочек отвращение, но они не могли даже испуганно вскрикнуть. Все, что им было можно – это только отойти куда-нибудь подальше.
В школе было не лучше. Всегда находился какой-нибудь учитель, который мог протянуть руку и ущипнуть за мягкое плечико, похлопать ученицу по попе или провести рукой по спине вдоль застежки лифчика. В десятом классе классным руководителем Чжи Ен был мужчина под пятьдесят, который носил с собой указку в виде руки с вытянутым указательным пальцем, этой указкой он тыкал девочек в грудь, якобы обращая внимание на отсутствие значка с именем, или задирал им юбки, чтобы «проверить соблюдение школьной формы». Когда однажды после утренней проверки он случайно забыл указку на учительском столе, одна из соучениц Чжи Ен, у которой была большая грудь и чей значок учитель «проверял» особенно часто, выскочила вперед, швырнула палку на пол и, плача, стала топтать ее. Другие девочки быстро собрали все обломки и выкинули их, а лучшая подруга обняла и успокоила девочку.
Чжи Ен была еще в относительно хорошем положении по сравнению с другими девочками, которые вынуждены были подрабатывать после школы и подготовительных курсов. Работодатели унижали их за «неподобающую одежду» или за «отсутствие надлежащего отношения» и удерживали в залог их жалованье. Покупатели считали, что в стоимость покупки входит унижение юной продавщицы. Глубоко в душе девочек накапливался отвратительный, пугающий опыт общения с мужчинами, хотя они даже не отдавали себе в этом отчета.
В тот день Чжи Ен задержалась на подготовительных курсах. Когда закончились все обычные уроки и специальный семинар, было уже довольно поздно. Она стояла, зевая, на автобусной остановке, когда какой-то студент, посмотрев на нее, сказал: «Привет». Он показался ей смутно знакомым, но Чжи Ен не могла вспомнить его, так что, решив, что он, наверно, учится на тех же курсах, неуверенно кивнула в ответ. Он начал пробираться к ней сквозь толпу. Когда люди, толпящиеся на остановке, разошлись, Чжи Ен обнаружила, что он стоит совсем рядом.
– На каком автобусе ты едешь?
– А? Что?
– Я подумал, может, ты хочешь, чтобы я тебя проводил?
– Да?
– Да.
– Хм, нет. Не хочу. Уходи.
Она хотела спросить, кто он и откуда знает ее, но боялась продолжать разговор. Избегая встречаться с ним взглядом, она стала смотреть на огоньки проезжающих вдалеке машин. Наконец подошел нужный автобус. Она отвернулась, как будто бы это был не тот автобус, и вскочила в него в самый последний момент, но юноша тоже умудрился войти в него. Глядя на отражение его спины в автобусном стекле, Чжи Ен заметила, что он тоже посматривает на нее, и напугалась до чертиков.
– Эй, с тобой все в порядке? Тебя укачало? Присядь-ка.
Женщина усталого вида, наверное ехавшая домой с работы, уступила бледной и покрывшейся холодным потом Чжи Ен свое место. Чтобы попросить помощи, Чжи Ен взяла ее за кончик пальца и посмотрела на нее с отчаянием, но женщина не поняла.
– Не надо ли отвезти тебя в больницу? – спросила она.
Покачав головой, Чжи Ен опустила руку пониже, чтобы юноша не смог увидеть ее, сжала кулак и выставила мизинец и большой палец, изобразив телефон. Озадаченная женщина обернулась по сторонам, а потом вытащила из сумки и протянула Чжи Ен большой мобильник. Девочка склонилась над телефоном, чтобы прикрыть его, и написала сообщение отцу: «Это ЧЖИ ЕН ВСТРЕТЬ МЕНЯ НА ОСТАНОВКЕ АВТОБУСА ПОЖАЛУЙСТА СРОЧНО»
Когда автобус подъехал к ее остановке, она в отчаянии выглянула в окно, но отца там не было. Студент стоял на шаг позади нее, а дверь автобуса уже открывалась. Чжи Ен боялась выходить, но уезжать поздно вечером в незнакомый район тоже не могла. «Пожалуйста, не преследуй меня, пожалуйста, пожалуйста», – молилась она про себя, выходя из автобуса на пустынную улицу. Студент вышел вслед за ней. На улице, кроме них, никого не было, уличный фонарь не горел, и на остановке было совершенно темно. Чжи Ен застыла на месте. Студент подошел к ней вплотную.
– Ты всегда садишься передо мной, – сказал он сквозь зубы. – И всегда лыбишься, передавая бумажки. То ты заигрываешь со мной со своими вечными «привет-пока», а теперь даже знать меня не хочешь?
Она понятия не имела, кто сидит позади нее, с каким лицом она передает назад раздаточные материалы и что говорит, когда пытается разойтись с кем-то в узком коридоре.
Вдруг отошедший автобус резко остановился посреди улицы, и из него выскочила та самая женщина. Она побежала к ним, крича:
– Эй! Девушка! Вы свой шарф забыли!
При этом она махала над головой собственным шарфом, взглянув на который, любой бы догадался, что девушка возраста Чжи Ен никогда такой не наденет.
– Суки, – выругался студент, убегая прочь.
Когда женщина дошла до остановки и Чжи Ен, плача, прижалась к ней, по аллее прибежал отец. Чжи Ен рассказала ему, что случилось – может быть, он и учился с ней в классе, но она его не помнит, а он вообразил себе, что она с ним кокетничала. Чжи Ен, ее отец и женщина сели все вместе на лавочку на остановке и стали ждать следующий автобус. Отец извинялся, что, торопясь, прибежал с пустыми руками и теперь не может даже дать женщине денег на такси, но что он готов чем угодно отблагодарить ее за доброту.