— Это как же?
— А вот как: эта сирота-бесприданница — внебрачная дочь герцога Орлеанского, Филиппа Эгалите, и госпожи де Жанлис, и если Бурбоны вернутся… Ах, Бог ты мой, все ведь возможно!.. Так вот, если Бурбоны вернутся, ты окажешься зятем первого принца крови.
— Ну да, зятем сбоку припеку.
— Сердце тоже сбоку находится; госпожа де Сталь называет тебя самым умным из своих глупцов, так докажи, что она права, и соверши умный поступок, который будет выглядеть как глупость.
— А как зовут твою сироту? Имя для меня весьма важно.
— Да никак не зовут, она же сирота.
— Ну и ну! Выходит, епископ Отёнский забыл не только то, что его посвятили в сан, но и то, что его когда-то крестили! Я спрашиваю, какое у нее крестное имя.
— Эрмина. И это имя вполне ей подходит.
— Что ж, это заставляет меня решиться. А где она живет?
— У госпожи де Баланс.
— Представь меня госпоже де Баланс.
— Когда пожелаешь.
— Немедленно! В делах такого рода нельзя терять ни минуты, а не то кто-нибудь другой сделает это вместо меня.
Друзья договорились нанести визит г-же де Баланс на следующий день.
Господин Коллар был представлен; друг таких людей, как Талейран, Монрон, Колло, Уврар, то есть умнейших людей того времени, он и сам был под стать им, ведь не зря г-жа де Сталь, по словам г-на де Талейрана, называла его самым умным из своих глупцов; к тому же он был молод, красив, обладал ежегодным доходом в двенадцать или пятнадцать тысяч ливров, который г-н де Талейран пообещал ему утроить или даже учетверить посредством удачных финансовых спекуляций. Господин Коллар понравился г-же де Баланс и нисколько не разочаровал малышку Эрмину, которая в шестой дополнительный день III года Республики стала г-жой Коллар де Монжуи, хотя, впрочем, я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь называл г-на Коллара его полным именем.
Вот этой малышке Эрмине, то есть одной из самых прелестных женщин, каких мне доводилось видеть, и было предназначено стать, благодаря браку с г-ном Колларом де Монжуи, бабкой Мари Каппель.
Так что бабка Мари Каппель, вовсе не была, как это заявила в начале второй главы своих мемуаров узница, дочерью английского полковника Кэмптона, ибо ее отцом был Филипп Эгалите, и Господь Бог вовсе не отнял у нее мать, когда ей было девять лет, поскольку ее матерью была г-жа де Жанлис, которая дожила до восьмидесяти пяти лет и умерла в 1831 году.
Эта поправка поможет понять, почему судебный процесс Мари Каппель вызвал такой шум во всех высших сферах политики и общественной жизни.
III
Господин Коллар, молодой дворянин из Гаскони, младший из десяти братьев, в поисках удачи отправился в Париж; мы уже говорили, каковы были его успехи в этом почтенном занятии к тому моменту, когда он женился; г-н де Талейран сдержал слово, данное им г-же де Баланс: стараниями друга состояние г-на Коллара, еще прежде сколоченное на армейских поставках для Республики, утроилось благодаря поставкам для армий Директории.
Обогатив своих поставщиков, Республика и Директория разорили генералов. Мой отец, умирая разоренным, назначил своего друга Коллара, который богател, пока сам он разорялся, опекуном двух своих детей.
В тот самый год, когда умер отец, г-н Коллар пригласил нас, мою мать и меня, провести несколько месяцев в Виллер-Элоне.
Первым проблеском воспоминаний, связанным у меня с этим очаровательным загородным домом, остается вспышка глубокого ужаса. Не знаю, куда ушли все взрослые, но я остался в гостиной один и, лежа на ковре, при свете свечи листал великолепное иллюстрированное издание «Басен» Лафонтена.
Внезапно у ворот раздается звон колокольчика, и спустя несколько минут перед крыльцом останавливается карета. Оттуда доносятся душераздирающие крики, которые с каждой секундой становятся все ближе, дверь гостиной с грохотом распахивается, и в открывшемся проходе появляется старуха в черном: у нее искаженное лицо, на голове нет ни чепца, ни шляпы, ее седые космы разметались по плечам, и, размахивая руками, она продолжает выкрикивать что-то нечленораздельное. Успев к тому времени наслушаться сказок про колдуний, я принял старуху за героиню одной из этих сказок, оставил на ковре книгу Лафонтена и свечу, кинулся к лестнице, вприпрыжку поднялся наверх, вбежал в свою спальню, бросился к кровати и, не раздеваясь, прямо в одежде забился под одеяло, где час спустя меня обнаружила моя матушка, которая измучилась искать повсюду запропастившегося сына и которой в голову не могло прийти, что в том самое месте, куда меня с неимоверным трудом загоняли каждый вечер, я буду искать убежище.
На следующее утро я узнал, что эта колдунья, так страшно напугавшая меня, была не кем иным, как достопочтенной маркизой де Жанлис, сочинительницей книги «Вечерние беседы в замке», доставлявшей мне огромное удовольствие.
По прибытии в семь часов вечера в Виллер-Котре она, не считаясь с сумеречным осенним мраком, решила проехать через лес. Питая доверие лишь к своему кучеру, который крайне плохо знал дорогу, она наняла карету с лошадьми и поручила ему править. Кучер заблудился; завывания ветра, проносящегося среди деревьев, шум листьев, срываемых с ветвей и мчащихся вихрем, уханье сов, крики неясытей — все это способствовало тому, что г-жу де Жанлис охватил панический ужас, от которого она не оправилась даже на другой день, хотя едва ли не половину его передала мне.
Семья г-на Коллара, никаких воспоминаний о которой после моего первого посещения Виллер-Элона у меня не сохранилось, состояла в ту пору из г-жи Коллар, которой было двадцать восемь лет и которая, как позднее не раз говорила мне моя матушка, находилась в расцвете своей красоты, способной соперничать с красотой г-жи Мешен, г-жи Дюлолуа, г-жи Тальен и г-жи Баланс, то есть первых красавиц своего времени, и ее детей: трех маленьких девочек и мальчика.
Девочек звали Каролина, Эрмина и Луиза.
Мальчика звали Морис.
Это имя он получил в честь своего крестного, г-на де Талейрана.
Крестный выбрал в качестве крестной сестру Бонапарта, красавицу Полину, которая впоследствии звалась княгиней Боргезе, а в то время, будучи всего лишь г-жой Леклер, жила в замке Монгобер, неподалеку от Виллер-Элона.
Известная своим кокетством, г-жа Леклер внушала живейшую ревность г-же де Талейран.
Ревность эта привела к забавному происшествию, имевшему место утром того дня, когда должно было состояться крещение. Господин де Талейран дал своему управляющему список подарков, которые он намеревался преподнести своей куме и в модности и изысканности которых можно было быть уверенным, поскольку выбирала их и составляла список лично г-жа Коллар.
То были искусственные цветы, изготовленные лучшими мастерами своего дела; сотни аршин лент всевозможных цветов, дюжины дюжин перчаток, туфли, размер которых было велено снять с башмачка Золушки; шарфы, образцом для которых должен был послужить пояс Венеры, — короче, множество разорительных модных безделок.
Все собрались в столовой и с нетерпением ожидали прибытия корзины; наконец, ее вносят, и все устремляются к ней; г-н де Талейран, уверенный в том впечатлении, какое произведут подарки, встает рядом, опираясь на ту ногу, что у него подлиннее, и с довольной улыбкой на губах ждет восторгов окружающих. Корзину открывают и обнаруживают в ней… выцветшие ленты, бумажные цветы, шарфы церковных хористок, а для маленьких ножек крестной, которая носит обувь тридцать четвертого размера, и ее маленьких ручек, которым подходят перчатки шестого номера, — бабуши турецкого паши и рукавицы фехтмейстера.
Госпожа де Талейран забрала себе ленты, цветы, шарфы, перчатки и туфли, а взамен них положила в корзину все самое скверное, что ей удалось отыскать у старьевщиков Тампля.
Первый мой приезд к Колларам не оставил в моей памяти никаких воспоминаний об этих четырех прелестных детях, притом что Каролине должно было быть тогда одиннадцать лет, Эрмине — восемь, Луизе — около трех, а Морису — пять.
Не запомнились мне в тот раз и г-н Коллар и его жена.
Все эти образы начинают вырисовываться и соединяться в моем сознании лишь начиная с 1811 года.
О, вот тут дело обстоит совсем иначе! Каролине, позднее ставшей баронессой Каппель, шестнадцать лет; совершенно прелестная и грациозная, она, тем не менее, уступает в красоте двум своим сестрам, что все равно оставляет ей полную возможность быть красавицей.
Эрмине, позднее ставшей баронессой фон Мартенс, тринадцать лет; это возраст, когда девочка превращается в юную девушку, когда бутону требуется лишь одна-две весны, чтобы раскрыться и стать цветком; она наделена самой изящной фигурой, самой нежной красотой, о какой можно только грезить; она воплотит все, что сулит, и даже больше того, что сулит.
Луизе, позднее ставшей баронессой Гapа́, восемь лет. Это самый восхитительный ребенок на свете; никаким сравнением с тем, что есть в природном мире, нельзя передать то, что испытываешь при виде ее; сравнение с ангелом избито; пожалуй, самое точное представление о ней мог бы дать нежный бутон моховой розы.
Но кто стоял выше всех сравнений в отношении изящества, элегантности и аристократической красоты, так это г-жа Коллар, которой было тогда тридцать два или тридцать три года и которая еще и сегодня, спустя пятьдесят пять лет, предстает перед моим мысленным взором вся в белом, окутанная красной кашемировой шалью.
Сегодня мало кто сохранил в памяти эту красивую, надменную и царственную хозяйку замка, однако многим из тех, кто читает эти строки, вспомнится прелестная баронесса фон Мартенс, настолько же очаровательная и остроумная, насколько чопорен и скучен был ее муж; умершая всего лишь несколько лет тому назад, именно она, как в физическом, так и в духовном плане, более всего унаследовала от матери.
Но многим вспомнится и прекрасная, нет, прекраснейшая г-жа Гapа́, которая на протяжении тридцати лет царила в гостиных Французского банка и которую даже теперь, когда она в своих вдовьих одеждах обрела убежище в Вобюэне, по-прежнему, несмотря на ее шестьдесят два года, называют тем именем, какое она носила двадцать лет тому назад и будет носить до конца своих дней.