К своему изумлению, Клод слышит смех. Сердечный немецкий смех.
Открыв глаза, он видит обнаженную Лили верхом на хрипящем, но возбужденном и тоже полностью обнаженном Лоренцо. Лили поворачивается к двери, выставляя напоказ маленькие груди. Умопомрачительное зрелище! Настолько умопомрачительное, с восхищением думает Клод, что немцы даже не взглянут на ее лицо. Или на бедного Лоренцо, который задыхается, из последних сил стараясь выполнить поставленную задачу.
– Что такое? Ублюдки! Что вы тут делаете? Совсем обнаглели! Хотите рассмотреть получше, да, ребята? Вот, смотрите! – Она обхватывает руками груди и покачивает ими. В конце концов немцы захлопывают дверь и складываются пополам от хохота.
Они не замечают, как Клод достает носовой платок, чтобы вытереть вспотевший лоб.
– Любовь! – хихикает один из солдат.
– Везучий ублюдок, – говорит другой, подмигивая. Они обсуждают подружек, оставшихся дома, пока идут по коридору.
Ночью, когда страсти улеглись – нацисты так и не нашли похитителей Шанель, – Лили и Лоренцо ускользают в грузовике прачечной «Ритца», управляемом молодым коридорным.
Клод с удивлением осознает, что не хочет отпускать Лили. Ему, напротив, хочется выпить с ней, поговорить о том, что они оба делают. Страстное желание поделиться с кем-то своими тайнами, своими достижениями было спрятано в глубине его души. Все эти месяцы Клод подавлял его, но сейчас потребность в собеседнике становится такой сильной, что он с трудом сдерживается. Он хотел бы узнать, чем занимается Лили. Он подозревает, что ее деятельность намного опаснее того, чем занимается он. Но Клод, бывший военный и прекрасный менеджер, знает, что не все солдаты должны быть на поле боя; бумажная работа тоже помогает выиграть войну.
И все же Лили уехала, уехала со своим мужчиной, который, похоже, скоро поправится. Впервые Клод надеется, что она вернется. Даже если это доставит Бланш еще больше неприятностей. Получается, Бланш тоже в курсе деятельности подруги? Иначе почему Лили обратилась к ней, когда попала в беду? Бланш, наверное, сделала что-то, чтобы заслужить доверие Лили.
Но нет, конечно нет. Клод предупредил Лили, сказал, что его жене нельзя доверять. Наверное, все дело в том, что Бланш живет в отеле со множеством номеров. Лили просто этим воспользовалась.
Клод возвращается в их номер с бутылкой бренди и двумя бокалами. Он уверяет Бланш, что Лили и Лоренцо в безопасности. Сопротивляется естественному мужскому желанию преувеличить свою роль в этой драме и не вдается в подробности. Ее переполняют облегчение и благодарность. Но, к удивлению мужа, она не плачет. Бланш обнимает его, и Клод с наслаждением впитывает ее тепло, ее спокойную уверенность.
Он вдруг понимает, что это первый кризис, который они пережили вместе после возвращения из Нима. Он так долго скрывал от жены свои дела и заботы, боясь расстроить или разозлить ее, подвергнуть ее опасности.
Но сейчас Клод и Бланш позволяют себе интерлюдию примирения; они ложатся в постель, не говоря ни слова. Слова ранят, и супруги слишком хорошо знают, что каждый из них может с легкостью разрушить волшебство этой ночи. Они любят друг друга, они смотрят друг другу в глаза во время любви, они страстно целуются после. Они ни разу не были так счастливы с тех пор, как вернулись в «Ритц».
Но ни Клод, ни Бланш Аузелло не дураки. Оба понимают, что их счастье не может длиться долго, раз немцы все еще находятся в «Ритце», все еще патрулируют улицы Парижа. Окружают, нападают, расстреливают. Строят. Планируют. Но кое-чего не может знать никто из них. Ни фон Штюльпнагель, который ворочается в широкой кровати, пытаясь убедить себя, что поступает правильно, действует во благо своей семьи и Германии. Что у него и его товарищей-заговорщиков нет другого выхода, если они хотят спасти отечество и сохранить немецкие завоевания. Ведь фюрер просто безумен: он хочет слишком многого, он слишком безжалостен, слишком эгоистичен. Ни худая как жердь, разгневанная Шанель, которая ходит туда-сюда по номеру, курит, размышляет, строит планы на будущее. Будущее, которое наступит, если немцы будут разбиты. Это кажется невероятным – и все же. Ни подпрыгивающие в кузове грузовика Лили и Лоренцо. Он стонет, но время от времени поворачивается, чтобы посмотреть на нее с самодовольной ухмылкой. Она была на высоте, ничего не скажешь! Он и не подозревает, что Лили думает не о нем, а о Роберте, о мужчине, ради которого она хотела рисковать жизнью, за которого умерла бы с радостью, а не с досадой. Ни Мартин, сидящий в кресле в доме на окраине города и пьющий абсент. Он отослал Мишель и теперь размышляет об одиночестве человека, которого многие хотят любить, но с кем никто не пытается сблизиться. Поэтому он ежедневно рискует жизнью, надеясь почувствовать хоть что-то. Ни Бланш и Клод, крепко спящие на своем супружеском ложе, полностью обнаженные. Впервые после вторжения они не легли в постель одетыми, чтобы быть готовыми к ночным ужасам.
Никто из них не может знать, что с далекого берега надвигается начало конца – точнее, как сказал кто-то, живущий по ту сторону Ла-Манша, «конец начала».
Там снаряжаются военные корабли, летчики садятся в бомбардировщики.
Готовятся ступить на французскую землю. Впервые с 1940 года.
Глава 25Бланш
Июнь 1944 года
Союзники прибыли! Американцы уже в пути! «Янки идут! Янки идут!» – напевает Бланш про себя, и ее сердце переполняет восторг. Скоро они будут здесь. Все в Париже готовятся к этому, молятся об этом, дышат этим.
Немцы тоже это знают; они стали еще опаснее и подозрительнее, как загнанное в угол животное. Все больше мирных граждан расстреливают в отместку за дерзкие акты сопротивления. Все больше грузовиков со скрипом останавливается перед домами; в их кузов запихивают заспанных людей. Теперь не только евреев бесцеремонно вытаскивают из постелей, чтобы увезти в неизвестном направлении. Но в парижанах теплилась искра надежды – и сейчас она разгорелась вновь. Они ходят быстрее и решительнее, часто улыбаются, осмеливаются напевать «Марсельезу», отваживаются собираться на улицах, чтобы передавать слухи. Хорошие слухи – не о смерти, а об освобождении. Парижане понимают, как сильно им не хватало свободы все эти долгие, пропитанные страхом годы. Годы, прошедшие с июня 1940-го.
Кошмар начался ровно четыре года назад.
Но скоро он закончится. Янки уже приближаются! Они должны приближаться. Союзники высадились на побережье Нормандии шестого июня. Сегодня десятое. Бланш хочется праздновать, ликовать.
Клод, конечно, более осторожен. Он всегда был таким.
– Бланшетт, мы не должны спешить с выводами. Союзники на нашей земле, это верно. Но на их месте я бы обошел Париж стороной и отправился прямиком в Германию. Видишь ли, Париж им не по пути. Им придется тратить драгоценный бензин, не говоря уже о людях и боеприпасах, чтобы освободить его. Их истинная цель – Берлин!
– Ты спятил, Хло! – Кажется, она не называла его так целую вечность. Когда окружающий мир становится мрачным и опасным, домашние прозвища кажутся неуместными. – Американцы идут! Конечно, они освободят Париж. Это будет символично! Сигнал для всего мира: проклятые нацисты побеждены. Все кончено!
– Да, символично. – Клод выглядит обеспокоенным; он трет нос указательным пальцем. Бланш впервые замечает, что его волосы поредели, на висках появилась седина, а рот обрамляют морщины. Ну и пусть! Он стал старше. На четыре года. На целую жизнь.
Наверное, она тоже… но сегодня Бланш не хочет слишком пристально рассматривать себя в зеркале. Сейчас не время подводить итоги, делать выводы, оценивать потери. Это можно будет сделать позже. Сейчас надо праздновать, а не скорбеть.
– Символично… – задумчиво продолжает Клод. – И нацисты, возможно, захотят уничтожить этот город-символ. Если союзники не доберутся сюда первыми. Подумай, Бланш, как это будет эффектно. Если немцы взорвут Эйфелеву башню, Триумфальную арку, Лувр. Оставят город в руинах, чтобы союзникам нечего было освобождать. Думаю, Гитлер вполне способен на такое.
– Ой, Хло! – Бланш не позволит мужу испортить ей настроение. Она уже давно не чувствовала себя такой счастливой. – Я не дам тебе испортить этот день! Я собираюсь отпраздновать высадку союзников в «Максиме». Ты пойдешь со мной?
– «Максим»? – Он хмурится. – Бланш, ты серьезно? Ты же знаешь, что там штаб-квартира нацистов! Там слишком опасно.
– И как же там может быть опаснее, чем здесь? В конце концов, «Ритц» тоже их штаб-квартира.
– Просто может… Напыщенный старина Клод! Ты все еще не можешь допустить, чтобы кто-то нелестно отозвался о твоем драгоценном «Ритце»? – Она целует мужа в щеку, чтобы он не рассердился. – Шампанское и икра! Я уже целую вечность не ела икры и собираюсь сделать это сегодня; даже если для этого потребуются все мои продовольственные талоны и женские чары. Я хочу повеселиться, черт возьми! Я это заслужила. Мы все это заслужили. Ты со мной или нет?
– Нет. – Он чопорно качает головой. – У меня много работы. Ведь, несмотря на твое ликование, немцы все еще здесь. И они стали еще требовательнее. Будь осторожна, Бланш, пожалуйста. Обещаешь?
– Ах ты, старый зануда! – Она снова целует его в щеку. – Впрочем, ты и в молодости был занудой. Тогда я найду… кого-нибудь.
– Только не Лили! – предупреждает Клод. Бланш признает, он был… галантен с Лили и Лоренцо, но с тех пор прошли недели. И Клод снова испытывает неприязнь к ее подруге, которая так легко развращает Бланш. Она ведь так легко поддается дурному влиянию.
Пару раз, охваченная нежностью к мужу, Бланш чувствовала искушение рассказать ему, чем они с Лили занимались на самом деле. Но подавляла это желание, решив, что теперь они поменялись ролями. И она должна защищать его.
Когда-то она хотела наказать своего мужа. Теперь – возможно, потому что телефон звонит гораздо реже, – она знает, что должна защищать его. Чтобы, когда все это закончится, у и