есть, и видя лишь то, что им хочется видеть. А с чародеями еще хуже. Их искусство само по себе стремится превратить нереальное в реальное. Они используют магию, чтобы преображать мир вокруг, преобразовывать его в соответствии со своими представлениями. Даже те, которые понимают ограниченность своих сил, обычно приобретают искаженное восприятие. Они считают, что все возможно — если только магия будет достаточно сильна. Именно из-за этого высокомерия чародеям так трудно верить в богов. Они не желают полагаться на божественное, поскольку думают, что сами способны добиться всего, чего захотят, — стоит только расширить пределы своей магии.
Слова жреца произвели на Сорайю глубокое впечатление. Теперь она увидела Гаевика совсем с другой стороны.
— Когда он пытался связаться с зеленым народцем, он ожидал опасности или просто думал, что это нечто иное, чему можно придать форму при помощи магии? — За первой мыслью пришла вторая: — А можем ли мы быть уверены, что Оракул под Вуалью привела его в чувство? Мы же видели на Поляне Висельников, что и ее колдовство небезгранично.
— Мы должны верить, — ответил Махьяр. — И помнить, что мы — народ Зигмара.
Сорайя кивнула. Она не осмеливалась сознаться в том, что вера ее не всецела. Зигмар могуч, но и Нагаш силен. Особенно здесь, в Шаише. Безусловная вера в защиту Бога-Царя и в свое предназначение — разве не они привели Яхангира к гибели?
Группа продолжала шагать по катакомбам. Сорайя затруднялась определить, далеко ли они ушли от гробницы, но ей казалось, что миновало немало часов. Она уже отчаялась когда-нибудь увидеть что-то кроме этих стен, облепленных костями, среди которых сновали прозрачные черви. И тем сильнее стало потрясение, когда кошмарные стены внезапно сменились плитами белого в черных прожилках мрамора, отполированными до зеркальной гладкости.
— Мы вышли из катакомб, — провозгласила Оракул под Вуалью, скользнув мимо Сорайи и Махьяра, чтобы погладить стену рукой в перчатке. — Здесь начинается склеп-крепость леди Олиндер. — Повернувшись, она кивнула Венцеславу. — Этот путь ведет к гробницам под ее мавзолеем. К тайным подземельям и запретным схоронам, где она прячет сокровища.
— Мы пришли сюда не за сокровищами, — напомнил Махьяр провидице. — Мы здесь, только чтобы снять проклятие, тяготеющее над нашим народом.
Смех Оракула под Вуалью эхом прозвенел во мраке.
— Сокровище Госпожи Печалей — горе, которое она причиняет живым. Что для мортарха Скорби ценнее слез ее жертв? — Она погрозила Махьяру пальцем. — И несомненно, проклятие, наложенное ею на ваши города, для нее куда ценнее золота и драгоценных каменьев.
Сорайя повнимательнее присмотрелась к мраморным стенам. В них что-то двигалось. Сперва она подумала, что это могильные черви из катакомб, поскольку движение было бесплотным — только форма, без содержания. Но, приглядевшись, она различила смотрящее на нее лицо. Искаженное, худое, бледное — ужасный образ, лишенный тепла и цвета. Азиритка отпрянула, стиснув эфес меча.
— Тут что-то есть! За стеной!
— Не за, а внутри, — поправила ее Оракул под Вуалью, кивая. — Жертвы леди Олиндер. Их тела давно рассыпались в прах, но духи остались, заточенные в этих чертогах до того страшного дня, когда Великий Нагаш призовет всех мертвых, подняв их в последний поход. — Она постучала пальцем по камню. — Их не надо бояться. Они всего лишь эхо, отражение, затерянное в ночи. Они нас не видят и не слышат.
— Неупокоенным помогают охотиться на живых другие чувства, — заметил Махьяр.
— Именно так, но эти духи ни на что не способны. Они не обладают свободой действий. Бояться надо не этих жалких тварей, а их тюремщиков — духов столь грязных и порочных, что их поставили служить Госпоже Печалей.
Сорайя с трудом отвела взгляд от пытающегося вырваться из стены призрака.
— И много этих тюремщиков? — спросила она, не сдержав страха в голосе.
— У леди Олиндер было много, очень много времени, чтобы собрать свои войска, — сказала Оракул под Вуалью. — Она призвала духов и призраков со всего Шаиша и даже из других Владений. Вы должны действовать быстро, и вы должны быть осторожны. Каждый миг, проведенный в этих склепах, — искушение судьбы.
— Что ты имеешь в виду? — Венцеслав подвел Гаевика ближе к провидице.
— Несмотря на упырей, могильных червей и даже этих несчастных духов, заточенных в стенах, вы пока не привлекли внимания мортарха. У вас все еще есть шанс снять с вашего народа проклятие.
Сорайя содрогнулась, почувствовав скрытую в словах провидицы угрозу.
— А если мы привлечем ее внимание? Если Госпожа Печалей узнает, что мы здесь?
Оракул под Вуалью склонила голову и сцепила пальцы в замок.
— Все, что вы претерпели, окажется напрасным. Ваш поход завершится крахом и смертью. И злая судьба останется висеть над вашим народом, бросая на него свою черную тень.
— Мы не проиграем, — поклялся Махьяр. — Видит Зигмар, мы не проиграем.
Убежденность в голосе жреца приободрила Сорайю. Но как бы ей хотелось разделить его уверенность…
Оракул под Вуалью повела их в глубины подземелья. Венцеслав старался не смотреть на мраморные стены, но искушение оказалось слишком велико, и взгляд его то и дело останавливался на призрачных фигурах, заточенных в полированном камне. Глаза призраков были пусты и смотрели в никуда. Провидица не ошиблась, духи не видели их, но, очевидно, все-таки смутно ощущали присутствие рядом живых.
Капитан скрестил пальцы руки, несущей факел, пытаясь удержать крохи удачи, которая могла просочиться в это проклятое место. Еще Венцеславу припомнилось, что свист должен отгонять призраков, но губы его слишком пересохли, чтобы подвергать их еще и этому испытанию.
Духи, заключенные в стенах, были одновременно жалкими и ужасными, вызывая сочувствие и отвращение разом. Венцеслав видел давно умерших матерей, баюкающих давно почивших младенцев, видел руки, простертые в мольбе о помощи, которую он не мог им оказать. Он видел солдат, салютующих фантомными мечами, но жест этот отчего-то выглядел издевательским. Видел свирепых призраков, царапающих стены, стремясь добраться до живых, которых они чуяли, но не видели. Видел и похотливых призраков, делающих непристойные жесты, словно пытаясь соблазнить проходящих, завлечь их в свое кошмарное существование.
Венцеслав почти завидовал Гаевику. Чародей едва ли замечал беснующихся в стен привидений. Скованный тоской, он лишь рассеянно скользил по ним взглядом. Но даже это отстраненное внимание было хорошим знаком. Венцеслав боялся, что разум заклинателя вновь погрузится в оцепенелое забвение.
— У нас все получится, — заверил Венцеслав чародея, продолжая сжимать одной рукой плечо Гаевика, чтобы тот не забрел куда-нибудь. — У нас все получится, мы спасем Восточный Дол от Госпожи Печалей. — Он отвернулся от стены, в которой особенно жалкий дух стал слишком уж отчетлив. — Мы всех спасем от мортарха. И тогда все будет не напрасно. Все, чем мы пожертвовали, все, что потеряли, будет не зря.
Было неясно, воспринял ли Гаевик хоть как-то его слова. Венцеслав думал, что ничто уже не способно вывести чародея из ступора. Но вдруг Гаевик, совершенно неожиданно, сбросил руку капитана и сделал несколько шагов сам, без всякого руководства.
— Они идут, — прошипел чародей напряженно и вскинул руки, делая магические пассы. — Мы обнаружены, они идут!
— Что случилось? — Сорайя повернулась к двум обретенным и, прищурившись, уставилась на Гаевика. — Что случилось? — повторила она с тревогой.
Но прежде, чем Венцеслав успел ответить и поддержать Гаевика, температура окружающего их воздуха резко упала. Дыхание вырывалось клубами пара, волосы на затылке встали дыбом. В атмосфере сгустилось почти осязаемое напряжение, и вновь прозвучал голос чародея:
— Они идут.
Теперь в мраморных стенах возникли темные фигуры, быстро приближающиеся, увеличивающиеся в размерах, рвущиеся из глубин призрачной тюрьмы. Привидения, преследовавшие живых раньше, исчезли, ускользнули в мгновение ока. Место их заняли ужасающие силуэты в черном, становящиеся все отчетливее по мере их приближения к гладкой мраморной поверхности. Венцеслав почувствовал отвращение, увидев голые черепа, поблескивающие из-под черных капюшонов, — черепа нечеловеческих очертаний, длинные и узкие, с острыми клиньями клыков. Эти призраки не были духами даже самых низменных людских пород — скорее уж пронырливыми тенями крысолюдов.
— Они идут, — повторило подземное эхо, и Венцеславу потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что слова эти слетели с его собственных губ. Он выхватил из ножен меч и стиснул его дрожащей рукой, глядя, как фантомные крысы приближаются к границе, отделяющей реальный мир от призрачной тюрьмы внутри стен. Вот скавены добрались до барьера, и барьер этот, не выпускавший наружу жалких духов, не удержал их сторожей. Черные привидения-скелеты вырвались из полированного мрамора — с ржавыми глефами в костлявых лапах.
— Нет! — вызывающе выкрикнул Гаевик, вскинул руку, и с ладони его сорвался шар зеленоватого пламени. Огонь врезался в стену возле него в тот самый миг, когда из мрамора вырвались два крысиных духа. Привидения взорвались, разбросав лохмотья теней и дыма, и пронзительный визг прокатился по проходу.
Поступок чародея придал Венцеславу храбрости, и он бросился на призраков, лезущих из ближайшей к нему стены. Взлетевший меч прошел сквозь привидение, не причинив тому никакого вреда, но потом столкнулся с глефой в лапах крысолюда, которая, в отличие от хозяина, обладала каким-то подобием плотности. Меч разрубил древко, оттолкнув духа к стене. Обломки оружия грохнулись на пол, а крысоподобная бесплотная тварь просочилась сквозь полированную поверхность, вновь спрятавшись в камне.
Второй призрак бросился на Венцеслава. Глефа скрежетнула по каменному полу, высекая искры. Капитан шагнул к врагу — и вновь его меч не встретил сопротивления тела, но ударился о чужое оружие. Чуть развернувшись, капитан оттеснил противника к стене — и этот дух тоже легко погрузился обратно в мрамор.