— Ну что-жъ, — вылѣчишь мнѣ оына? спрашиваетъ король, а самъ чуть не плачетъ.
Гомесъ оглядѣлъ комнату, видитъ — дѣйствительно его новой знакомой, т. е. Смерти, нѣтъ нигдѣ.
— Вылѣчу, ваше королевское величество. Это, дѣйствительно, трудная болѣзнь — и кромѣ меня вылѣчить никто не можетъ.
— Ну, донъ-Гомесъ, слушай: вылѣчишь — отдамъ тебѣ полъ-королевства и будешь ты герцогъ Касторкинъ. Не вылѣчишь — я тебя казнить велю на площади. Согласенъ?
Гомесъ опять оглядѣлъ горницу, чтобы не ошибиться — боялся онъ на первыхъ порахъ — но, не найдя положительно нигдѣ Смерти, храбро и важно отвѣчалъ, что не пройдетъ трехъ дней, какъ онъ вылѣчитъ королевича. Доктора совсѣмъ остервенились на Гомеса и одни стали надъ нимъ насмѣхаться, ругаться, другіе начали даже драться. Гомесъ прежде всего велѣлъ выкинуть въ окошко всѣ лѣкарства и принести сто ушатовъ воды. Кромѣ того приказалъ подать бутылку самой лучшей малаги, да бутылку перваго сорта лиссабонскаго, потомъ полъ-теленка жаренаго съ каштанами и дюжину апельсиновъ. Все это онъ велѣлъ себѣ подать въ отдѣльную комнату и никому туда не входить.
Докторовъ онъ велѣлъ разогнать палками и не пускать во дворецъ. А за женой своей и за дѣтьми выпросилъ у короля послать золотую карету, чтобы привезти ихъ въ столицу. Безъ нихъ ему, видите ли, стало скучно, а ходить пѣшкомъ они, видите ли, не привыкли.
Король былъ какъ мальчикъ на побѣгушкахъ у Гомеса. Все обѣщалъ, только сына вылѣчи.
Вышелъ Гомесъ въ отдѣльную горницу, гдѣ было все приготовлено, заперся и сталъ будто составлять лѣкарство. Во всякомъ случаѣ, жареная телятина съ каштанами, апельсяны, малага и лиссабонское — сами составились вмѣстѣ въ желудкѣ Гомеса.
Плотно поѣвъ и выпивъ, Гомесъ, радостный, вышелъ къ больному и вынесъ миску съ водой, въ которую подлилъ рюмочку малаги. На счетъ ста ушатовъ воды онъ распорядился, чтобы ихъ по одному и по два держали придворные у окошезсъ — и каждый разъ, что ко дворцу сунется кто-либо изъ докторовъ — то воду выливать имъ на голову.
Вешелъ Гомесъ въ опочивальню королевича, далъ ему лѣкарство свое и, сѣвъ на кровать, началъ хвастать. Откуда что у него бралось съ сыта. И султана-то турецкаго онъ спасъ отъ смерти, и убитаго полководца французскаго воскресилъ. И всякую другую дичь понесъ новый докторъ.
Въ опочивальнѣ были только король, королева да королевичъ. Вдругъ, смотритъ Гомесъ, отворяется дверь и входитъ… кто жъ бы такой? Да сана она — госпожа Смерть… Вошла да и сѣла съ ними въ кружокъ. У Гомеса языкъ прилипъ къ нёбу, да такъ и остался. Хотѣлъ онъ было крикнуть:
— Батюшки свѣты! Надула!… но и этого языкъ его не былъ въ состояніи выговорить.
Король и королева не могли видѣть нежданную гостью. Могъ видѣть ее одинъ Гомесъ — и поэтому они не могли себѣ объяснить, что сдѣлалось вдругъ съ докторомъ.
— Ахъ, анаѳема! закричалъ, наконецъ Гомесъ, забывая всякое приличіе. — За что же ты меня, анаѳема, погубила? Не лѣзь я въ доктора — не быть бы мнѣ и казнену!
Король выпучилъ глаза на Гомеса — и смекнувъ, что докторъ, можетъ быть, съ ума спятилъ, отскочилъ отъ постели сына въ уголъ; королева прыгнула въ другой уголъ… А Смерть будто тоже испугалась, тоже отскочила, да за королемъ. И стоитъ около него — глазомъ не моргнетъ, проклятая; будто не ея дѣло.
Гомесъ поглядѣлъ-поглядѣлъ, да и треснулъ себя по лбу.
— Вотъ оно что! Эка я тетеря! сообразилъ онъ про себя. — Ну, хорошо! Спасибо Смерти. Сразу прославлюсь. Вишь штука-то какая!..
Видя, что докторъ успокоился, король и королева опять подсѣли къ сыну, а Смерть опять за королемъ — и еще ближе, чуть не на спинѣ у него сидитъ.
— Ваше королевское величество! заговорилъ Гомесъ важно. — Вамъ бы лечь въ постель. Вы нездоровы.
— Что ты! Христосъ съ тобой! говоритъ король. — Типунъ тебѣ на языкъ.
— Сухо дерево! Тьфу, тьфу, тьфу!… три раза плюнула королева. — Ляжетъ король въ постель, некому править королевствомъ.
— Ей Богу, лягте, ваше величество! повторяетъ Гомесъ. — Вы очень даже опасно больны. Королевичъ будетъ здоровъ чрезъ три дня, а вы чрезъ три дня, а то и прежде того… капутъ можете быть.
Король разсердился — и забывъ, что Гомесъ хочетъ вылѣчить его сына, постращалъ его острогомъ; но этотъ не унялся.
— Соберите придворныхъ! важно скомандовалъ Гомесъ. — Созовите верховный совѣтъ, сенатъ и все войско. Всѣхъ зовите на площадь выслушать то, что я имъ объявлю. Народъ гоните въ шею. Это не его дѣло въ государственные дѣла мѣшаться.
Нечего дѣлать, собрали совѣтъ, сенатъ и войско на площадь, народъ по шеямъ разогнали и навострили уши слушать, что скажетъ новый докторъ королевскій.
Гомесъ объявилъ коротко и ясно, что чрезъ три дня королевичъ будетъ здоровъ и будетъ королемъ, потому что настоящій король боленъ, вылѣчить его нельзя и онъ чрезъ три дня будетъ уже на томъ свѣтѣ въ качествѣ ужъ не короля, а простой души.
— Если же этого не будетъ и я все вру, то на этомъ же мѣстѣ меня казните.
Какъ Гомесъ сказалъ, такъ и случилось. Королевичъ выздоровѣлъ, а король, котораго сенатъ насильно уложилъ въ постель и далъ лѣчить 50-ти докторамъ — Гомесъ, разумѣется, отказался, а тѣ взялись — король отправился на тотъ свѣтъ.
За то въ этотъ день Гомесъ и возрадовался несказанно и озлился неописуемо. Возрадовался Гомесъ потому, что слава о немъ дошла уже до французскаго короля и тотъ прислалъ за нимъ пословъ приглашать егь къ себѣ. А озлился Гомесъ потому, что при его напоминаніи объ обѣщанной ему поконымъ королемъ наградѣ, т. е. половинѣ королевства — королевичъ отвѣчалъ:
— Не хочешь-ли вотъ этого! и показалъ Гомесу шишъ.
Гомесъ сослался на королеву, какъ на свиѣтельницу. Королева отвѣчала, что ея изба съ краю — ничего не знаю! Что-жъ было дѣлать? Позлился Гомесъ и согласился взять мѣшокъ золота. И за то спасибо. Кромѣ того, онъ началъ уже величаться маркизомъ Касторкинымъ.
Во Францію онъ не захотѣлъ ѣхать.
Гомесъ зажилъ въ столицѣ, сталъ лѣчить и скоро прославился на весь міръ. Не было случая, чтобы онъ не вылѣчилъ, когда брался за дѣло, и не было случая, чтобы остался живъ больной, отъ котораго онъ отказывался.
Гомесъ сталъ страшнынь богачемъ и жилъ въ домѣ, который былъ не хуже дворца, и ѣздилъ въ золоченыхъ каретахъ. Только одна была у него забота. Онъ строго настрого приказалъ своимъ 18-ти сыновьямъ не смѣть и думать объ женитьбѣ. Когда кто изъ нихъ приходилъ просить позволенья жениться, то Гомесъ приходилъ въ такую ярость, что грозился убить родного сына, прежде чѣмъ дозволить ему эдакое безобразіе. Жена, сыновья и всѣ друзья не могли объяснить себѣ этой нелѣпости и говорили, что какъ у всякаго барона своя фантазія, такъ у всякаго великаго человѣка свой пунктикъ. А Гомесъ, конечно, считался великимъ человѣкомъ во всемъ королевствѣ.
И такъ, маркизъ Касторкинъ жилъ-поживалъ въ свое удовольствіе и нажилъ горы золота. Но вмѣстѣ съ деньгами и почетомъ голова у Гомеса пошла кругомъ. Хвастунъ и враль онъ сталъ уже давно, но съ каждымъ годомъ все увеличивалась его самонадѣянность.
Всѣ вѣрили, что онъ великій медикъ, какыхъ и не бывало еще на свѣтѣ… Скоро и самъ Гомесъ повѣрилъ въ это. Хоть и оглядывалъ онъ тщательно горницу, прежде чѣмъ взяться лѣчить больного, и не брался никого вылѣчить, если госпожа Смерть была на лицо — но, однако, онъ лѣчилъ уже не по-прежнему. Сталъ онъ водить знакомство съ другими докторами — и хотя обращался съ ними величественно и достойно, но сталъ кой-чему у нихъ и учиться. Прежде, бывало, возьметъ онъ воды простой, наболтаетъ въ нее сахару или соку апельсяннаго, или вина — и готово лѣкарство! И живъ больной! А теперь, вообразивъ себя и впрямь ученымъ, сталъ онъ, по примѣру другихъ, травы собирать цѣлебныя и настоящія лѣкарства стряпать.
Придетъ онъ къ больному. Смерти въ горницѣ нѣтъ, — взять бы воды! И прекрасное бы дѣло! Такъ нѣтъ! Гомесъ давай бурду сочинять, травы разныя варить и больного ими накачивать. А то начнетъ, съ важнымъ видомъ, кровь пускать изъ больного. Все другіе доктора да своя глупость — смущали.
Бѣдныхъ онъ еще лѣчилъ водой изъ рѣчки, но чѣмъ важнѣе былъ больной, тѣмъ пуще Гомесъ мудрилъ.
Лѣчилъ онъ разъ одного сенатора, такъ цѣлый возъ сѣна сварилъ въ котлѣ и все это выпить его заставилъ. Спасибо, сенаторъ попался здоровенный, да съ большимъ животомъ… Было куда вливать.
Долго ли, коротко ли лѣчилъ такъ и мудрилъ Гомесъ, a пришло время — и стряслась на него изъ-за этого мудрствованія лихая бѣда.
Вздумай прихворнуть на грѣхъ королева — и чѣмъ-то совсѣмъ не смертельнымъ. Разумѣется, сейчасъ послали за Гомееомъ. Этотъ былъ не злопамятенъ — и хоть новый король, вступивъ на престолъ и надулъ его, не сдержавъ обѣщаніе отца, — но Гомесъ потомъ утѣшился титуломъ маркиза Касторкина и своимъ золотомъ, что загребалъ чуть не лопатами.
Явился Гомесъ во дворецъ. Король его встрѣтилъ, какъ прежде встрѣчалъ Гомеса его отецъ, покойный король.
— Ну, Гомесъ, голубчикъ, мамаша моя захворала. Всѣ доктора говорятъ, что это пустяки, и лѣзутъ ее лѣчить именно потому, что болѣзнь пустая, но я ужъ по старой памяти за тобой послалъ.
Гомесъ вошелъ въ горницу. Смерти, конечно, нѣту! Да она и быть не могла, потому что королева, по правдѣ сказать, съ жиру баловалась; захотѣлось ей поваляться да поохать. А болѣзни у нея совсѣмъ никакой нѣтъ. Здоровехонька, голубушка.
Доктора это пронюхали — оттого особенно и лѣзли лѣчить… Гомесъ поглядѣлъ больную и тоже видятъ:- здоровехонька королева, а такъ, блажитъ!
Потому ли, что хотѣлось Гомесу поспорить съ докторами или хотѣлось важности напустить насебя, или, можетъ такъ, зря, но только Гомесъ заартачился… И говоритъ онъ королю:
— Доктора всѣ врутъ! Ваша мамаша при смерти.
— Что ты? ахнулъ король. Онъ помнилъ, какъ Гомесъ насильно уложилъ въ постель его отца, еще здороваго, и какъ тотъ дѣйствительно чрезъ три дня умеръ.
— Очень даже ваша мамаша плоха! все повторяетъ Гомесъ. — Совсѣмъ дрянъ дѣло!
Королева хоть и была здоровехонька, а услыхавъ эти слова великаго доктора, такъ и привскочила на поетели. Она тоже помнила случай съ покойнымъ нужемъ и предсказанье Гонеса. Здорова-здорова была королева, а и ее морозъ по кожѣ пробралъ.